…Очнулась я с тяжелым чувством. Дед Мороз во сне отдал Снегурочку в подарок маленьким детишкам со злыми глазами, и те растерзали ее на части, смеясь и пританцовывая. Этой Снегурочкой была я, мне было очень больно, и я просила детей не трогать меня, но они еще больше смеялись и выдирали из меня своими шаловливыми маленькими ручонками огромные куски внутренностей. Я так и не поняла, зачем они это делали. Открыв глаза, я сразу зажмурилась от яркого света и застонала.
— Ну вот, я же говорил, что не убил! — до вольно воскликнул кто-то, видимо, тот самый бугай. — Живая, стерва!
— Ливаните на нее из ведра, — приказал суровый голос. — А ты, Гоша, возвращайся на свой пост.
Приоткрыв один глаз, я увидела мелькнувшее перед лицом ведро, и огромный водопад обрушился на мое избитое тело. Холод пронизал меня до костей обжег, но привел в чувство, стало легче дышать.
— Спасибо, — пробормотала я разбитыми губами.
— Ты глянь, ей понравилось! — загоготал бугай. — Может, еще?
— Достаточно! — отрезал суровый голос. — Сядь на место и не мельтеши! Ты ее хорошо связал?
— Не бойтесь, шеф, никуда не денется.
Я сидела привязанная к железному стулу у стены. Руки, ноги, тело и даже шея были крепко примотаны прочным жгутом к спинке и ножкам большого стула. Самое странное, что на мне совершенно не было одежды, и поэтому я сразу покраснела, увидев, что на меня с любопытством смотрят с десяток бритоголовых парней, сидящих на полукруглом диване за низким столиком, уставленным банками с пивом и пепельницами. В стороне в кресле сидел пожилой мужчина с добродушным лицом и глазами маньяка — насильника маленьких девочек. Заметив мое смущение, он мягко, словно извиняясь, проговорил:
— Не обижайтесь на нас, Машенька, мы раздели вас не для того, чтобы полюбоваться, хотя должен признаться, есть на что, а для того, чтобы вы уже не смогли убежать от нас. Согласитесь, что голышом ходить по улицам несколько неудобно, вы не находите? — И ехидно улыбнулся.
Остальные заржали так, что кожа моя покрылась пупырышками. Свиньи! Терпеть не могу эти самодовольные рожи с бегающими глазками, эти бычьи шеи и мощные торсы, скрывающие души трусов и подонков. Слишком часто я видела, как это самодовольство превращается в панический страх, стоит кому-то оказаться один на один с сильным противником, чтобы верить этим накачанным мускулам и угрожающему внешнему виду. Дерьмо! Псы!
Я поискала глазами Сергея, но не нашла. Может, ошиблась адресом и вообще зря сюда пришла? Или его уже…
— Где деньги, Машенька? — вкрадчиво спросил пожилой.
— Не помню, — честно ответила я, — ничего про деньги. Память отшибло.
— Зря, — вздохнул он. — Надо обязательно вспомнить.
— Да что с ней возиться, дядя Жора? — проворчал кто-то из псов. — Дайте ее нам на пару минут, и она запоет соловьем!
— Успеете еще, — поднял руку дядя Жора. — Никуда она от вас уже не денется. Она девчонка умная, все понимает и не захочет, чтобы мы попортили ее внешность. Ведь так, Мария?
Сердечко тоскливо заныло, затрепетало в страхе, и я сказала:
— Конечно, не хочу. Вы, дядя Жора, я смотрю, единственный нормальный человек здесь. Может, хоть простыню какую накинете на меня, а то я словно на невольничьем рынке сижу.
Все загоготали, всплеснув руками, а шеф строго сказал:
— Хорош ржать, мальчики! Набросьте на нее что-нибудь, а то у нее мозги не в ту сторону крутятся.
— Низкий вам поклон, дядя Жора, — улыбнулась я.
Какой-то битюг порылся в шкафу, вытащил оттуда синий рабочий халат и, пожирая меня глазами, с явным сожалением закрыл мои прелести вонючей тряпкой. Теперь я могла спокойно заняться перепиливанием жгутов своими накладными ногтями-лезвиями. Вот только не совсем удобно было доставать до жгута, пришлось как следует вывернуть пальцы, но это были уже мелочи.
— Итак, деточка, начинай вспоминать, — мягко заговорил шеф. — Я напомню начало: вы сегодня с Жуком поехали в банк, сняли все наши деньги, которые поступили на счет фонда, потом сбежали от моих мальчиков и отправились… — он вопросительно посмотрел на меня. — Куда вы потом отправились, моя хорошая? Постарайся вспомнить. Я не тороплю. Деньги, как мне сказали, у тебя, так что не валяй дурочку и веди себя хорошо. Скажи, и мы тебя отпустим.
Я попыталась сообразить, что за чепуху он несет и во что я влипла на этот раз, но ничего путного в голову не приходило. Я хлопала глазами, делая вид, что мучительно вспоминаю, а ногти мои все пилили и пилили неподатливый, жесткий шнур.
—Что-то я не пойму, — выдавила я наконец, — кто вам так много рассказал?
— Как кто? — улыбнулся он. — Жук, конечно! Твой дружок, подельник или кто он тебе там еще, не знаю. Мы с ним тут перекинулись парой слов, поговорили, так сказать, по душам, и он спел весьма приятную моему уху песенку про Красную Шапочку, которая заграбастала себе всю нашу месячную выручку и скрылась на его машине, оставив его в дураках. Я дяденька добрый, доверчивый, вошел в его положение и поверил. Зачем только ты сюда приехала, непонятно. Совесть заговорила или как?
— Заговорила, пропади она пропадом, — сокрушенно ответила я. — Думаю, куда мне одной столько денег? Дай поделюсь с ближним…
— Шутки в сторону! — неожиданно грубо проговорил шеф. — Говори, или сейчас начнем отрезать от тебя кусочки, сделаем шашлык и съедим на твоих глазах. Ты любишь шашлык?
— Нет, больше котлеты по-киевски, — чувствуя, как похолодело все внутри, пробормотала я.
— Сделаем и котлеты, — великодушно согласился дядя Жора. — Ну, я слушаю.
— А где Жук?
Тут дверь открылась, вошел какой-то бугай с микроволнушкой и поставил ее в углу на стол. Сверху на ней лежали шампуры для шашлыка. Парень был явно кавказской национальности. Оглядев мои неприкрытые ляжки, вытащил здоровенный нож и спросил:
— Из этого делить чачлик, что ли, дядя Жёря?
Панический ужас охватил меня при виде этого страшного ножа и ухмыляющегося лица с плотоядными глазами, а шеф сказал:
— Из этого, из этого… Подожди пока. Ты, кстати, котлеты по-киевски умеешь готовить?
— Канэчна, слюши, дарагой, — залыбился кавказец. — Только это очень долга, мясорубка нужен.
— Так иди за мясорубкой и не мешай! — поморщился шеф. — Значит, спрашиваешь, где Жук? — повернулся он ко мне. — Отвечу: отдыхает от трудов праведных. Он имел неосторожность заползти в свою норку, и мы его вычислили. Кстати, тебя уже разыскивает милиция по подозрению в убийстве. Я могу помочь тебе, если будешь благоразумна. О Жуке забудь, он уже не жилец на этом свете, спасай себя, пока даю возможность. Скажи мне, где деньги.
— Все равно убьете, — скривилась я. — Так что предлагаю другой вариант.
— Здесь я предлагаю, а не ты! — с вызовом напомнил он.
— А вот и нет! — вскрикнула я, потому что один мой замечательный ноготь отвалился и со звоном упал на пол, но я заглушила звук своим воплем.
— Без денег вы — ноль, а они у меня! Так что могу только показать, где они, а говорить ничего не буду! Я же не дура!
Он внимательно посмотрел на меня и покачал головой:
— Да уж вижу, что не дура. Но и я не дурак, пойми. Мне тут уже рассказали о тебе кое-что, так что рисковать не хочу. Ты ведь только и ждешь, чтобы тебя отвязали, не так ли?
— О чем вы говорите? — усмехнулась я, посмотрев на свору псов, притихшую на диване. — Вон у вас сколько молодцов. Вы что, боитесь меня, а, соколики?
— Дядя Жора, — простонал один, синея от злости, — отдай ее нам!
— Цыть, говнюки! — рявкнул он. — Двоих ваших она уже покалечила, а вы все еще не поняли ничего?
— Разве двоих? — озадаченно нахмурилась я. — А мне казалось, что одного.
— Второй тоже в больнице, не расстраивайся, — утешил он меня. — Кость от раздробленной челюсти в мозг попала. Мы думали, ты его булавой двинула, а выяснилось, что ногой. Мы тут твои туфельки, кстати, осмотрели. Такие штучки только ниндзя используют. Ты что, украла их у кого-то?
— Бес попутал, — поникла я виновато. — Видит Бог, не хотела. У меня, знаете, клептомания — тащу все, что под руку попадается: туфли, деньги…
— Заткнись, стерва! — рявкнул он, аж псы его подпрыгнули на диване. — Говори, где бабки, пока повар не пришел с мясорубкой. Он мясо прямо на тебе перемелет!
— Я уже сказала, что хотела, — твердо заявила я. — Хотите получить деньги — везите меня на место. А там можете убивать или жарить из меня шашлык, если обману. Но я всегда играю честно — меня хозяин так учил.
— Это что еще за хозяин? — он удивленно поднял брови.
--А вы думали, я для себя деньги стащила? Мы уже давно этот план разработали, оставалось лишь дождаться, когда деньги поступят. Кстати, этого Жука мы как подставу использовали, он и не догадывался ни о чем. Вот уж, наверное, удивился, бедняга, когда я с бабками исчезла, ха-ха!
Шеф поднялся и подошел ко мне, чтобы получше рассмотреть мои лживые глаза. Он наклонился, заложив руки за спину, и прищурился. Я посмотрела в его близко посаженные глазки, бегающие по моему лицу, увидела желтеющие белки с темными прожилками, морщины на усталом лице, покрытом шрамами от старой оспы, редеющие волосы, почти все седые, остриженные под полубокс, и мне стало немножко жалко его, стареющего авторитета, единственным достижением в жизни которого была власть над тупоголовыми псами и запятнанная совесть. Интересно, о чем он думает? Что будет говорить, когда попадет на небо и придет время отчитываться за свои грехи? Неужели ему не страшно?
Он пристально смотрел на меня, словно пытался увидеть, что прячется за моей черепной коробкой, а я все не решалась сделать отчаянный шаг. Я ждала какого-нибудь толчка или знака, что, мол, не ошибаюсь и поступаю правильно. Интуиция моя, эта трусливая изменница, зарылась где-то далеко внутри и небось дрожала от страха, боясь высунуть нос и хоть что-нибудь подсказать.
— Знаешь, а я тебе не верю, — наконец сказал дядя Жора и потрепал меня по щеке. — Нет у тебя никакого хозяина. Ты просто воровка, глупая и жадная. Я вижу тебя насквозь. Ты бы, наверное, сейчас меня изуродовала, будь у тебя хоть одна рука свободна, не так ли? — ухмыльнулся он. — Вижу, вижу, что так, глазищи вон как пылают. Ан нет, не можешь, тварь, и кипишь вся, а я вот могу сделать из тебя шашлык и непременно сделаю. И деньги ты отдашь здесь, а не где-то, понятно? И знаешь почему? — Он придвинул лицо ближе и зашипел: — Потому что в душе ты трусиха, дрянь, кошелка, дерьмо! Я вижу все это!
Спрашивается, кто его тянул за язык? Зачем он меня так обозвал? Лучше бы уж пытать начал, тогда бы по крайней мере остался жив и здоров.
— А это ты видишь? — спросила я.
— Что? — не понял он.
— Вот это!
Я быстро вытащила из-под халата освобожденную руку и ухватила его за большой кадык. Вырывать кадыки у негодяев — моя слабость. Дядя Жора взвыл, окаменев, железные ногти на большом и указательном пальцах легко прошли сквозь кожу, задев сонную артерию, и я обхватила его горло почти кольцом. Кровь брызнула мне в лицо. Псы вскочили и кинулись к нам.
— Стоять?! — захрипел шеф, беспомощно махая руками. — Назад!!!
Они застыли на месте, не понимая, что происходит, а я рявкнула:
— Если двинетесь, я вырву ему глотку и он подохнет! И не вздумайте шутить, у меня хватка мертвая! Скажи им, шеф, чтобы слушались! — Я сжала пальцы, и он отчаянно заскулил:
— Стойте, она меня убьет!!! Я кровью изойду! Делайте, что она говорит, и не рыпайтесь!
— То-то же! Теперь пусть один подойдет и развяжет меня! — приказала я. — Только без оружия! — Меня, конечно, могли сейчас пристрелить, но пальцы я все равно вытащу у него из горла только вместе с кадыком. — Ну! Остальные отойдите за диван.
Один, видимо, самый смелый, вытащил из кармана пистолет, положил его на стол и медленно пошел к нам. Другие сгрудились у дивана, бросая на меня голодные взгляды. Опасливо приблизившись, амбал посмотрел на то, что я сотворила с горлом его хозяина, и ужас отразился в его глазах. Такого, наверное, он еще не видел в своей непутевой жизни.
— Развязывай, ублюдок, — поторопила я его, и он начал суетливо разматывать веревки на моих ногах.
Вязали меня на совесть, поэтому ему пришлось попотеть. Когда его дрожащие руки касались моего обнаженного тела, меня тоже бросало в дрожь от отвращения, но я мужественно терпела, глядя в угасающие глаза дяди Жоры, склонившегося передо мной в нелепой позе.
— Быстрее, мудак! — прохрипел он. — Подохну ведь!
— Да я и так, шеф, — пробормотал тот севшим голосом. — Ты, главное, не дергайся, а то точно вся кровь вытечет. Она, сука, тебе артерию разорвала.
Наконец путы были сброшены, и я вздохнула полной грудью. Потом поднялась и, ведя за собой шефа, как на поводке, за кадык, подошла к двери, взяв по дороге со стола пистолет. Весь пол уже был забрызган кровью, и я пожалела, что ее так мало у этого тщедушного человека и может не хватить его сил, чтобы мне добраться до безопасного места. Оглядев комнату, я заметила еще одну дверь и спросила:
— Куда та дверь ведет?
— В туалет, — ответил кто-то. — Слушай, ты ему хоть артерию зажми, а то ведь умрет. Тогда мы тебя точно уроем.
— Не вытечет, если вы поторопитесь. Давайте валите все в туалет, живо!
Они угрюмо засеменили к сортиру, в котором, как я увидела, когда дверь открылась, с трудом можно было поместиться троим. Но ничего, утрамбовались и даже притворили изнутри дверь. Убедившись, что они не подглядывают, я усадила дядю Жору в кресло и осторожно вытащила окровавленные пальцы из глотки авторитета. Он уже почти потерял сознание, язык высунулся и повис, глаза закатились. Но мне было его не жалко. Все мое голое тело было в крови, и меня начинало тошнить. Но это все же было лучше, чем если бы мои пальцы начали прокручивать в мясорубке, чтобы узнать, где деньги, которых я в глаза не видела. Не выпуская из рук пистолета, я подошла к своей одежде, сваленной в углу, и начала одеваться, бросив раненому синий халат. Тот судорожно прижал его к горлу. Натянув на испачканное тело джинсы и майку, я почувствовала себя увереннее. Теперь меня занимал лишь один вопрос: где мой ненаглядный Сергей Борисович? Подойдя к шефу, спросила у него, и он прохрипел: —Горит… в аду! — Не шуги так, мразь! — Я ударила его рукояткой пистолета по лицу. — Ад — это для тебя! Где он?
— Не надо, не бей, мне больно! Он у себя дома! Подыхает…
Поискав глазами свою сумочку, я нашла ее на столе среди банок и пепельниц. Паспорт, отмычки и деньги лежали рядом. Здесь мне больше нечего было делать. Нужно было спешить, чтобы еще попытаться спасти Сергея, с которым, я была уверена, сделали что-то ужасное. Замок в железной двери был, слава Богу, не английским, и его можно было открыть только ключом. Бросив прощальный взгляд на потухшие глаза дяди Жоры, я вышла из комнаты, заперла дверь, спрятала ключ и пистолет в сумочку и быстро зашагала по коридору, вспоминая, как меня тащили. Но поворотов было много, и все они вели в никуда. Так бы я и плутала, если бы из-за одного из них не выскочил повар-кавказец с мясорубкой в руке. Окинув меня любопытным взглядом, он уже было собрался пройти мимо, не узнав, но я не могла отказать себе в удовольствии сделать ему что-нибудь «приятное».
— Слушай, где тут туалет? — спросила я, пряча окровавленные руки за спину.
Он остановился и с готовностью проговорил:
— Зачем тебе туалэт, слющи? Пайдом ка мнэ! Мясо гатовить буду, угощу от души.
— Я это что у тебя такое? — я посмотрела на мясорубку.
Он осклабился и протянул ее мне:
— Мясорубка! Гаварю же, мяса будэт! Пайдом!
Забывшись, я потянулась за мясорубкой, и он увидел кровь на руке.
— А это что? — удивленно спросил он.
— Не обращай внимания, — улыбнулась я. — У меня «дела» идут. Туалет срочно нужен. Не понимаешь?
— Канэшна, слющи! Пайдом, пакажю.
Ухватив меня за талию, он повел меня туда, откуда пришел, и каким-то чудом отыскал в этих запуганных лабиринтах маленькую, неприметную дверцу туалета без таблички. Остановившись у нее, он осклабился и спросил:
— Может, тэбэ памочь, кукалка?
— Памаги, кукленок! — передразнила я его, лукаво подмигнув, и оставила дверь открытой.