— Тем более мне пора возвращаться,— сказала она.— Если бы я узнала об этом раньше, я бы вернулась немедленно. Его убили.
Он посмотрел на нее очень внимательно, и в улыбке, возникшей на его губах, была настороженность.
— Не хотите ли вы мстить за него? — спросил он.
— Во всяком случае, хочу разобраться, — упрямо сказала она.
— Деточка моя,— сказал он сострадательно.— Подумайте сами, что вы такое без своего шефа? Вы просто ничто, пустое место, ноль. Вы понимаете?
— Что вы хотите мне предложить? — спросила Нина.
— Сами можете догадаться, — сказал он. — Я предлагаю вам работать на меня.
Нина не спешила отвечать. В этом предложении был разумный резон, но в поведении ее гостя не было искренности.
— Что я должна буду делать?
— А что вы делали для Феликса?
— Работу, — буркнула она.
— Для начала, — предложил он, — вы мне напишете подробный отчет о всей проделанной вами работе. Я, к сожалению, не знаю, что за операцию он затевал с вашим участием, но это не беда. Дел у нас много, без работы не останетесь.
— Какого рода работа мне предстоит? — поинтересовалась Нина, чувствуя в себе нарастание привычного рабочего озноба.
Он усмехнулся.
— На какую работу может рассчитывать женщина, в которую вкладывают столько средств? Не смущайтесь, милая, но ваша работа — это быть красивой женщиной.
— Мне кажется,— возразила Нина,— я недостаточно красива для той роли, которую вы мне предлагаете.
— В вас есть изюминка, — улыбнулся он. — Многим это нравится. Будь вы сексуальной куклой, мы бы с вами говорили по-другому.
— Еще что? — спросила она.
— Еще, — произнес он чуть смущенно, — вы сдадите мне все ваши кредитные карточки. Старик явно питал к вам слабость, он решил сделать вас миллионершей. В этом нет необходимости, тем более что это казенные средства.
— Вы возвратите их в кассу? — спросила она чуть насмешливо.
— Это мои проблемы, — ответил он с вызовом. — Если вы думаете, что я собираюсь с вами церемониться, то не заблуждайтесь. Будете зарабатывать работой, и только работой.
Теперь в его голосе звучала даже угроза.
— Я должна возвращаться домой?— спросила Нина кротко.
— Да,— сказал он.— Но поездом. Машина останется здесь, мне она нужнее.
— Что я должна делать дома?
Он раздраженно выхватил из кармана разорванный конверт.
— Вот ваши инструкции, я их прочитал. Предполагаю, однако, что там вам тоже готовится райская обитель. Не рассчитывайте на нее.
— А если это гонорар за проделанную работу? Он даже рассмеялся от возмущения.
— Что это за работа, которую так оплачивают? Не надо со мной играть, душечка, это та самая операция, необходимость в которой уже отпала. Я позволяю вам все это принять, но имейте в виду, все это моя собственность!
— Ваша? — спросила Нина. — Или организации?
— Забудь про организацию, детка, — заявил гость резко. — Для тебя организация — это я. Ты будешь делать все, что я тебе скажу. Посмей только ослушаться меня!
Он все более возбуждался, становясь грубым и агрессивным. Нина подумала, что это от сознания собственной неправоты.
— И что будет, если я попытаюсь вас ослушаться? Он даже удивился наглости этого вопроса.
— Ты не понимаешь? Стоит мне полслова сказать о том, что твое прикрытие готовил Феликс, и тебя уберут в секунду. От тебя и следа не останется!..
— Да, — сказала Нина, — но ведь вы сами признались, что, кроме вас, об этом никто не знает.
Он некоторое время соображал, хмуря лоб.
— Не думаешь ли ты мне угрожать, курва плоскодонная? — произнес он.
Нина вынула из кармана халата свой газовый пистолет и сказала:
— Только не надо шевелиться. Я попадаю в глаз не целясь с расстояния двадцати пяти метров.
— В какой глаз, дура! — проговорил он хоть и напористо, но не очень уверенно. — Вспомни, где ты находишься!.. Положи свою игрушку и не смей со мной так разговаривать!..
В конце этой фразы он метнулся к ней, вытянув руку, но она увернулась и ударила его по затылку рукоятью тяжелого пистолета. Верблюдоподобный гость из Барселоны рухнул на ковер.
Остальное было делом техники.
39
Никаких сигналов от Грязнова не поступало, и я продолжал пребывать в сомнениях относительно средств, им избранных. Хотя дело Бэби оставалось для меня главным, но Леонид Васильевич Пархоменко, дабы я не скучал на рабочем месте, все же подкинул мне несколько нераскрытых убийств, совершенных в Московской области. Не знаю, хотел ли он таким образом выявить мою непрофессиональность, но, когда я уже после первых допросов определил и выявил сразу двух убийц, он поздравлял меня с очень кислой миной на лице. Там-то все было ясно, никакой политики, одна затяжная пьянка, в ходе которой иногда пускаются в ход ножи и прочие подручные средства. Наш Бэби был героем другого романа.
В среду во второй половине дня ко мне зашла Галина Викторовна, секретарша Кости Меркулова:
— Александр Борисович, не могли бы вы помочь мне отыскать Константина Дмитриевича?
— А в чем дело? — насторожился я.
— Какой-то посетитель требует его немедленно, — сказала она растерянно.
— Галина Викторовна, вы меня пугаете,— сказал я. — Неужто вы не умеете отделываться от назойливых посетителей?
— Это человек из Верховного Совета, — сказала она чуть обиженно, — к тому же явный ветеран труда, они все нервные и агрессивные.
— Ветеран труда из Верховного Совета? — насторожился я. — Его случайно не Леонардом Терентьевичем Собко величают?
Она посмотрела на меня с уважением.
— Именно так, — сказала она. — Леонардом Терентьевичем. Ужасно, да?
— Пойдемте, — сказал я, — попытаюсь вам помочь.
Леонард Терентьевич Собко, тот самый старый мухомор, который вывел нас на Суд Народной Совести еще на заре больших дел, сидел в приемной заместителя генерального прокурора этаким суровым и принципиальным просителем.
— Здравствуйте, Леонард Терентьевич, — радостно шагнул к нему я. — Вы меня помните? Я был у вас с Константином Дмитриевичем.
Он некоторое время вспоминал, я бы даже сказал — идентифицировал.
— Да, я вас помню. Александр... Э-э?..
— Борисович, — подсказал я. — Вы к Меркулову, не так ли?
— Да, но мне говорят, что его нет.
— Увы,— вздохнул я.— Константин Дмитриевич на важном государственном задании. Не мог бы я вам чем-нибудь помочь?
Он подумал и кивнул.
— Да, могли бы. Помогите мне срочно найти Константина Дмитриевича.
— Это вам совершенно необходимо? — спросил я еще на всякий случай.
— Совершенно, — подтвердил он.
Я кивнул, наклонился к нему и тихо предложил:
— Тогда давайте пройдем в мой кабинет. Я попробую что-нибудь сделать.
Он сразу встал и пошел за мной. Мы поднялись на наш этаж и вошли в мой кабинет, где находился Сережа Семенихин с какими-то распечатками.
— Александр Борисович, — обратился он ко мне, — тут у меня товарищи Ратникова по военной службе.
— Эти-то тебе зачем? — удивился я.
Я никоим образом не поощрял их рвение по части поисков кандидатов в Бэби, но они и без этого уже просмотрели тысячи разных лиц. Они слепо верили в компьютерное следствие и горели желанием доказать мне его широкие возможности. Пока получалась одна насыщенная цифрами статистика, а следствие не шло.
— Между прочим, он служил в батальонной разведке, — сказал чуть обиженно Сережа. — Это то, что сегодня называется спецназ.
— Он что, поддерживал с ними отношения? — спросил я.
— Это и надо проверить, — сказал Сережа. Я махнул рукой.
— Проверяй. По солнечногорскому делу анализ провел? Тут он засиял.
— Все, Александр Борисович. Преступник уже арестован, дает показания.
Это был для меня сюрприз — ребята без меня раскрыли одно из наших параллельных дел, не отходя от своего компьютера.
— Подробности потом, — сказал я, кивая на Собко. — У меня важное дело. Но я восхищен!»
Он ушел, и я предложил Леонарду Терентьевичу присесть. Старик внимательно за мной наблюдал, и у меня было неприятное ощущение, будто я нахожусь в рентгеновском кабинете.
Я позвонил на квартиру Меркулова и застал там его дочь Лиду.
— Лидочка, детка, — сказал я, — мне срочно и смертельно нужен Костя.
— Саша, ты же знаешь, он замотался со своими делами, — пожаловалась мне в ответ Лида. — Третий день торчит где-то на Урале и каждый вечер звонит с обещаниями вернуться в ближайшие дни.
— На Урале, — повторил я. — Ну ладно. Когда вечером он позвонит, скажи ему, что все самое интересное происходит все-таки в Москве.
Я положил трубку и тяжело вздохнул.
— Секретная командировка, — сказал я. — Будет в ближайшие дни.
Собко усмехнулся и покачал головой.
— И с каких пор выезды заместителя генерального прокурора стали обставляться такой секретностью?
— Он там вовсе не как заместитель генерального, — возразил я. — Он там как член президентской комиссии по наведению порядка в стране любыми средствами.
— Вот как? — чуть удивился Собко. — Так, значит, он тоже в этом участвует?
— В чем — в этом? — переспросил я.
— В этой глупой затее с провокациями против «Народной воли».
Конечно, любой нормально мыслящий человек мог и сам вычислить эту комиссию по сообщениям в печати, но я почему-то обиделся за Костю.
— А что вы об этом знаете? — спросил я с вызовом.
— Я знаю об этом больше, чем сообщается в прессе, — сказал Собко. — Вы забываете, что я работаю в аналитическом отделе Верховного Совета. Ничего глупее они и придумать не могли, мне досадно, что Константин Дмитриевич оказался замешан в этой суете.
Мне тоже было досадно, но признаваться в этом я не собирался.
— Кто знает, — сказал я, — может, и до вас не все доходит. Во всяком случае, вся эта работа начата с вашей подачи, Леонард Терентьевич.
Он посопел, сдерживая свое негодование.
— Я говорил вам о «Народной воле» вовсе не для этого.
— В прессе принято другое наименование этой организации, — заметил я. — Суд Народной Совести.
Он вздохнул.
— Первоначальный проект носил название «Народная воля», а появление этого самого Суда — это демагогическая выдумка нового поколения.
Я выдержал паузу, чтобы предельно уважить его откровенность.
— Леонард Терентьевич,— сказал я,— вы понимаете, что только что вы признали себя участником противоправительственного заговора.
Он посмотрел на меня все еще в нерешительности.
— Но вы действительно являетесь доверенным лицом Константина Дмитриевича?
— Смотря в чем, — сказал я. — Он полностью доверяет мне в выборе напитков, но приготовление, скажем, бараньих ребрышек на углях он не доверит никому. Вы знали эту сторону его личной жизни?
— Я говорю с вами совершенно серьезно, — сказал Собко. — Я действительно был деятельным участником проекта «Народная воля», с некоторых пор меня отставили, но пришел я не для того, чтобы жаловаться на жизнь.
— Буду серьезен и я, — сказал я. — Я занят именно вашей «Народной волей», и Костя, как вы правильно догадались, тоже. Когда-то вы позволили себе лишь слегка намекнуть на существование подобной организации, но теперь нам нужен серьезный материал, Леонард Терентьевич.
— Я слишком стар для того, чтобы становиться осведомителем, — сказал Собко. — И дело это начиналось с благословения самых высоких лиц государства. Беда в том, что во главе движения оказались недостойные люди, и все перевернулось.
— И что же вы можете нам рассказать? — спросил я.
— Не знаю, могу ли, — сказал он. — В той, предыдущей нашей беседе я дал вам ключ, но вы не воспользовались им. Затеяли какие-то провокации, от которых движение только укрепляется.
— Это не наша идея, — сказал я. — Костя только хотел обратить на это внимание государственных мужей, а они затеяли эти игры. Что вы хотите от интеллектуалов? А какой ключ вы давали нам тогда?
— Я назвал вам имя Синюхина,— напомнил Собко.— Он был своего рода генеральным конструктором проекта.
— Но он умер!
— И вы не удосужились шагнуть дальше! А как он умер, почему и кому была выгодна его смерть — на другой день после путча.
— Если вы подталкивали нас к расследованию его смерти, то это было сделано очень деликатно, — сказал я. — А потом, время уже ушло. Никакая эксгумация уже не поможет.
— Вот именно, — сказал он. — Я и не помышлял об эксгумации. Я полагал, что вы хотя бы изучите сферу его деятельности. У него была работа, значит, были и сотрудники.
— Для расследования, Леонард Терентьевич, нужен состав преступления в действиях подозреваемых, — сказал я со вздохом.
— Так ведь его убили!
— А почему вы сразу не подняли шум?
Он перевел дух, потом ткнул пальцем в мой графин. Я налил ему стакан воды, и он запил какую-то таблетку.
— Сердце? — спросил я с сочувствием.
— Неважно, — отмахнулся он. — Если бы вы проявили старание, то вышли бы на его ближайшего помощника Феликса Захаровича Даниленко. Этот человек знал о «Народной воле» больше, чем кто-либо другой.
Я уловил прошедшее время в описании заслуг вышеуказанного лица и потому спросил:
— Мы опоздали?
— Увы. Даже я узнал об этом только недавно. Он умер.
— Когда?
— Об этом вы можете узнать и сами,— буркнул Собко. — Но я убежден, что его убили. Можете вы по моему заявлению возбудить дело?
— Это надо обсудить с генеральным прокурором, — осторожно сказал я.
— Его убили именно потому, что из команды мечтателей и утопистов «Народная воля» превратилась в сборище карьеристов и негодяев. Он был последним, кто мешал им повернуть все по-своему.
Я почесал нос и сказал:
— История учит нас осторожно относиться к мечтателям и утопистам.
— Поверьте, — сказал Собко, — это были лучшие люди прежней системы.
— Но, Леонард Терентьевич! — воскликнул я. — Террор омерзителен в любых руках!..
— Террор — это только средство пробуждения народной воли, — сказал он мечтательно. — Стихия народной глубинной инициативы могла бы стать энергией созидания нового общества. Вы можете говорить что угодно, но мы верили в наш народ. А те, кто пришли, верят уже в другие ценности.
— Вы можете назвать какие-нибудь имена? — спросил я. Он покачал головой.
— Я их просто не знаю. Только предупреждаю, не считайте их бандой недобитых партийных функционеров. Там есть всякие, это да, но среди прочих могут оказаться и люди нынешней власти. Учтите это.
— Не понял, — сказал я. — Зачем им устраивать заговор против самих себя?
— Потому что речь идет не о видимых инструментах власти, — горячо ответил мне Собко. — Речь идет о власти тайной. Или, может, вы из тех, кто верит в демократию? — Он посмотрел на меня с насмешкой.
— До сих пор мне казалось, что эта форма правления меня устраивает, — сказал я уклончиво. — Но ваши слова заставляют меня задуматься.
На самом деле я понял одно, старик дал нам ниточку к Суду НС, и ею надо срочно воспользоваться. Его политические сентенции меня уже не волновали, и я думал лишь о том, как спровадить старика без обид. Он еще попросил воды, но уже не запивал лекарство, а просто выпил, после чего, к моей радости, стал подниматься.
— Во всяком случае, — произнес он на прощанье, — передайте мои слова Константину Дмитриевичу
— Я и сам попробую предпринять какие-то шаги, — пообещал я.— Могу я пользоваться вашей информацией со ссылкой на ваше имя?
Он важно кивнул.
— Я их не боюсь, — сказал он, — но если со мною произойдет несчастный случай или приступ эпилепсии, то знайте — это их работа.
Он ушел, а я срочно метнулся к Пархоменко с предложением о возбуждении уголовного дела и проведении эксгумации трупа Феликса Захаровича Даниленко. Основание — заявление гражданина Собко. Превентивно подозрительный к моим инициативам Пархоменко долго изучал поданный мною рапорт и вынес из этого документа, что я вышел на дело, никак не связанное с Бэби.