- Да?
И шум воды сразу стих, зато вспотели ладони, несмотря на щиплющий кожу мороз.
- Ди? – ответил мне Викин шепот, и руки мои дрогнули, и ноги стали слабыми, неустойчивыми в коленях и как будто пластилиновыми. И как будто что-то ударило мне в сердце, сорвало его с места, так что оно теперь раскачивалось из стороны в сторону, с глухим стуком ударяясь в грудь. Стоило ей только позвать меня «Ди», и на меня обрушился томящийся в неволе груз тоски по ней, неосознанной ранее и обнаруженной лишь сейчас. Ди. Пожалуйста, скажи это ещё раз. Я так соскучилась.
- Ди… Мне нужно поговорить с тобой.
Её голос сразу напугал меня. С лёгкой хрипотцой, как будто она только что проснулась или немного простудилась. Или напилась. Или очень долго плакала. Что-то в её голосе за прошедший месяц безвозвратно изменилось.
- О чём поговорить и зачем? – спросила я, прикрывая глаза. Голова кружилась.
- Не надо так, Ди. Не злись.
- А кто злится? – закричала я вдруг. – Я спокойна!
- Пожалуйста, Ди, - она вдруг всхлипнула, и у меня внутри всё опустилось. Плачет всё-таки. А ведь она никогда не плакала. Никогда ни о чём не просила. Слово «пожалуйста» и Вика – вещи диаметрально противоположные и несовместимые.
- Ну что такое? – я сдалась. В тот момент я снова сдалась.
- Ты мне нужна.
Незнакомое слово. Нужна. Я? Ей? Ложь. Тех, кто нужен, не бросают, не заставляют унижаться и просить. Тем, кто нужен, не причиняют боль.
Нужна. А если правда? А вдруг нужна? Слёзы непрошенной надежды, зажигающей сердце, дрожат на ресницах. Так хочется верить. Так хочется быть нужной тебе. Даже если это ложь, я всё равно буду верить.
- Пожалуйста, Ди. Мне так нужно увидеть тебя… и столько всего сказать. Я ведь ничего запредельного не требую? Я просто соскучилась.
Её голос, проникает ядом под кожу, парализует. Что это? Есть ли имя этому гнетущему, всепоглощающему чувству, которое не приносит ничего, кроме разочарования и тлеющих в пепельнице окурков?
- Ты приедешь? Я сегодня одна, пакую вещи к переезду. Через три дня меня здесь уже не будет. И тогда… Неизвестно, когда я ещё смогу увидеть тебя.
Никогда, думаю я. Мы будем друг от друга далеко. Нет, мы уже друг от друга неимоверно далеко. Это расстояние мне никогда не преодолеть.
- Милая, ну не молчи! Ди, пожалуйста, скажи, что приедешь! Хватит мучить меня! Скажи «да»! – её голос срывается на хрип.
До чего мы довели друг друга?
- Да, - повторяю я без всякого выражения. – Я сейчас приеду.
Всхлип. Вздох облегчения.
- Спасибо.
Вика всегда врывалась в мою жизнь подобно сильному ветру. И играла со мной, как ветер играет с волнами, разбивая их о скалы на мириады мелких брызг, в каждой из которых нет ничего, кроме отражения другой. Разбивала меня снова и снова. Иногда я удивляюсь, как от меня вообще что-то осталось.
А потом я снова оказалась на расчищенной от снега парковой дорожке под тусклым зимним небом, и напротив меня стояла Аня и внимательно изучала моё лицо. Я знала, что она уже всё поняла, и ждала вопросов. Но их не было.
- Ань? – мой голос сел. И снова тошнило. Я уже сомневалась, что смогу добраться до Викиной квартиры. В животе как будто скручивался огненный жгут.
Аня была бледной и какой-то худенькой. Я вдруг подумала, что куртка на ней болтается. Когда она успела так сильно похудеть?
- Тогда… Я пойду, - сказала она.
- Да всё нормально. Я провожу тебя до дома, а потом поеду.
- Нет. Не надо провожать.
Я не стала настаивать. Я могла сказать только:
- Прости.
- Ничего, - она улыбнулась. – Я понимаю.
- Правда?
- Конечно. Иди и не волнуйся обо мне.
- Ты ведь не обидишься?
- Ну что ты! Я же вижу, как это важно для тебя. Беги скорей!
- Хорошо. Спасибо. Увидимся!
- Да.
И когда я уходила, она улыбалась. Я знала, что что-то не так, но слишком была занята собой. Я не знала, что когда мои шаги стихли, Аня добрела до присыпанной снегом одинокой лавочки, упала на неё и заплакала. Моя девочка плакала из-за меня. И даже не могла удержать слёз до дома, где не было бы непрошенных свидетелей её боли и обиды. Она просто не могла их сдержать. И, как бы там ни было, но этих её слез я никогда себе не прощу.
3
Почему-то в её квартире всегда был устойчивый запах воска. К этому запаху примешивался чуть заметный запах горящей серы. Дома Вика всегда прикуривала спичками. Ей очень нравился звук чиркающей о коробок спичечной головки, и нравился запах дыма от затухающей спички. А я его терпеть не могла. У меня слезились глаза, а в груди вспыхивал горячий тяжёлый кашель. Она прекрасно знала об этом, но никогда даже не затрудняла себя тем, чтобы чуть отойти в сторонку. Почему-то эти мелочи и придирки запомнились мне больше всего. Почему-то.
Однако в тот день запах воска был вполне оправдан, потому что меня встретили полутьма, плотно задвинутые шторы и расставленные по всей квартире подсвечники. Горячий расплавленный воск стекал и капал, застывая и остывая, а я всё не могла оторвать взгляд от этого зрелища. Мне кажется, в тот день я была подобна этому воску – плавящаяся, нетвёрдая, горячая, способная принять любую форму, какую только пожелают её пальцы.
Она встретила меня улыбкой и хихиканьем, уже совсем не похожая на ту себя, что говорила со мной по телефону. Теперь же она снова обрела привычный мне облик игривой и кокетливой девочки, не желающей даже задумываться о серьёзных вещах. Такой она впервые предстала передо мной три года назад, такой же она была и сейчас, и на какой-то момент это лишило меня способности двигаться. После месячной разлуки и пережитых слёз я как будто снова окунулась в тот тёплый весенний день моего одиннадцатого класса, когда ветер играл с её волосами и лёгкой кофточкой, и когда она впервые улыбнулась мне. Её улыбка нисколько не изменилась. Это было почему-то больно.
- Ты чего так долго? – спросила она, накрывая меня своими тёплыми объятиями. Но мне всё равно было холодно. – Я так устала ждать.
Я стояла как столб и никак не реагировала на то, что Вика повисла на мне. Можно сказать, что у меня было какое-то полушоковое состояние.
- Холодная, - она усмехнулась. – Ничего, я быстро тебя отогрею. Давай помогу раздеться.
Я молча смотрела, как её ловкие пальцы расправляются с пуговицами моего пальто, развязывают шарф. А потом я увидела на её безымянном пальце золотистую окружность блеснувшего в темноте кольца и уже больше ничего не видела.
- Эй, ты онемела, что ли? Скажи хоть что-нибудь! – шутливо упрекала она.
- А ты всё смеёшься, - сказала я.
Её улыбка чуть померкла, словно она испугалась той безжизненной пустоты, наполняющей мой голос.
- А ты всё такая же серьёзная! – она снова хихикнула, чем уже начинала меня раздражать. Я не хотела её смеха, не хотела её прикосновений, мне всё это стало вдруг до дрожи и тошноты неприятно, и я уже не понимала, что здесь делаю. Хотелось оттолкнуть её от себя, ударить, чтобы она перестала уже наконец смеяться.
- Ты только посмотри! – говорила она и тащила меня за собой в комнату. – Я расставила везде свечи. Ты ведь любишь всякую романтику, вот я и решила сделать тебе сюрприз. Нравится? М-м-м? Ладно. Раз ты всё равно молчишь, хотя бы поцелуй меня, - она потянулась к моему лицу, но я отвернулась. Её чуть приоткрытые губы навеяли явный запах крепкого алкоголя. – Дуешься на меня? – Вика снова хихикнула, только на этот раз уже не весело. Напуганная и уязвлённая моей холодностью, она только повисла на мне, обжигая жаром дыхания мочку моего уха.
- Да ты пьяна, - вздохнула я.
- Нисколько! Просто я немного простудилась в дороге, вот и решила выпить коньяка. Совсем чуть-чуть!
- Да ты на ногах не стоишь.
Она снова пьяно засмеялась, довольная, что я наконец-то заговорила с ней.
- А ты не отпускай меня. Держи меня крепче, чтобы я не упала.
- Так ты поэтому позвонила мне? В трезвом уме ты бы этого ни за что не сделала.
- Ди, не надо, - она уже не шутила. Видя, что я не играю сегодня по её правилам, она снова заговорила тем тоном, каким сказала: «Ты нужна мне».
- Чего не надо?! Чего? Я просто не понимаю тебя, Вика! Не понимаю, как бы ни старалась! Чего же ты хочешь от меня?!
- Ничего. Ничего. Просто побудь так со мной. Вот так, как ты сейчас стоишь. Не двигайся. Мне так хорошо сейчас, что я хотела бы умереть.
Моя оборона дала трещину. Плечи дрогнули, как будто на них упало что-то неимоверно тяжёлое. Обнять её. Я снова могу обнять её.
- Я не понимаю, - повторила я. – Ты… сказала, что хочешь быть счастлива и не оставила мне выбора. Мне просто пришлось отпустить тебя. Ты сказала, что любишь его и хочешь жить «нормальной» жизнью, - каждое слово давалось мне с большим трудом. В горле стояли слёзы, слёзы моей слабости, за которые я себя ненавидела. – Ты ясно дала понять, что я больше не нужна тебе. Что я только мешаю. И я отступила. Так почему же теперь ты говоришь всё это? Не понимаю…
- Глупенькая, - шепнула она, и я вдруг с ужасом ощутила её горячие слёзы на своей коже. Она плакала беззвучно. – Глупенькая ты моя девочка. Ты знаешь, какой же ты ещё ребёнок, Ди? Я сказала, что больше не люблю тебя, чтобы ты смогла спокойно отпустить меня. Я хотела обидеть тебя, чтобы ты начала ненавидеть меня и поскорей забыла. Я просто хотела, чтобы тебе было легче, Ди.
И это было шоком. Это было настоящим ударом. Земля в буквальном смысле уплывала у меня из под ног. Огни свечей расплывались перед глазами, казалось, затем, чтобы поглотить собой всю комнату.
- Ну, тогда я совсем не понимаю… - я уже сама плакала и не стеснялась этого. – Если ты его не любила, тогда почему? Почему разрушила всё?
Её ногти больно впились в мою спину. Она плакала навзрыд.
- Прости. Прости, если сможешь, прости, любимая, прости. Прости за то, что я сделала. Мне по-другому нельзя было, может быть, ты поймёшь когда-нибудь. Только прости… Если ты не простишь, я не смогу дальше жить. Простишь ведь? – умоляла она, разрывая мне беспощадно сердце.
- Да. Да. Конечно, я прощаю.
- Я люблю тебя, - сказала она. – Я вдруг подумала, как редко говорила, что люблю тебя. Только в особенные моменты. Ты знаешь, какие, - она усмехнулась сквозь удушливые слёзы, и я усмехнулась в ответ, крепче прижимая её к себе. – Поэтому я хочу сегодня наверстать упущенное. Сказать тебе миллионы миллионов раз, как я люблю тебя, как любила всегда. Чтобы ты запомнила и никогда больше не забыла.
Ноги меня больше не держали, и я стала медленно оседать на пол. Вика вместе со мной. Она положила руку мне на грудь, туда, где колотилось сердце, и я чувствовала, как его стук отдаётся в её ладонь, и мне казалось, будто она держит моё сердце в своей руке, и стоит ей только отпустить – оно сразу перестанет биться. И мы сидели так и плакали.
- И что с нами теперь будет? – спросила я через какое-то время.
Если бы мне не было так больно, я, быть может, начала бы смеяться и иронизировать, как всегда делала раньше. Во всех тех драматических фильмах, что мы смотрели вместе с Викой, одна из героинь чаще всего выходила замуж, чтобы не идти против устоев общества. И я всегда радовалась, что те времена уже прошли, что сейчас-то всё по-другому, и любовь всего важнее. И уж тем более, я никогда не думала, что сама окажусь в такой же ситуации. Даже представить не могла. Какая ирония, однако. И я бы смеялась, но это было не кино, это была моя жизнь, которая летела сейчас ко всем чертям.
- Что теперь будет… - эхом повторила Вика. – Да ничего. Мы просто будем жить.
- Но как?! Я не знаю, как мне жить! – и я заплакала ещё сильнее.
Видя, что у меня начинается истерика, Вика быстро поцеловала меня, не дав ничего сообразить. Её губы были солёными от слёз, или это были мои собственные слёзы – я уже ничего не понимала.
Голова кружилась, на меня накатила вдруг невозможная слабость, и я легла на спину под её настойчивыми поцелуями. Она что-то шептала мне на ухо, что-то, отчего я успокаивалась, и целовала. Она никогда не любила, чтобы я много болтала и задавала лишние вопросы. Она всегда знала, как заставить меня замолчать.
- Люблю тебя, - повторяли её губы на выдохе и на вдохе. – Люблю…
И мне больше ничего и не нужно было. Большего я уже не смела просить. Она и так дала мне слишком много.
А на потолке надо мной танцевали причудливые тени пламени свечей. Когда лежишь на полу, привычные предметы вдруг обретают совершенно новые формы, и всё кажется волшебным, ненастоящим, сюрреалистичным.
Господи, в тот момент я действительно готова была поверить в Его существование, потому что это было чудом. Господи, как же это было красиво.
И я забываю. Забываю её лицо, прикосновения её пальцев под одеждой, её губ, целующих ключицы. Какими они были? Эти ускользающие ощущения. Я не знаю. И в конечном итоге я не помню ничего кроме пляшущих на стенах и потолке теней, её тихого надрывного «люблю» и огромного, накрывающего меня чувства потери.
В свои двадцать лет я впервые осознала, что значит утрата. Что всё когда-нибудь заканчивается, и это жизнь.
Только имя осталось у меня. Вика.
Мы были вместе три года. Целых три года. Всего три года.
4
Я проснулась от того, что на меня легло мягкое тёплое одеяло. Шторы были по-прежнему плотно задвинуты, но я видела пробивающуюся в комнату неровную полоску тусклого утреннего света. Я так и лежала на полу и совсем замёрзла.
- Прости, что разбудила, - сказала Вика. Она снова сидела надо мной. Глаза её были чуть красные и припухшие от вчерашних слёз, но это было единственным, что осталось от той Вики, что была со мной вчера.
- Сколько времени? – я попыталась привстать, и в тот момент мне показалось, что у меня переломаны все кости. С болезненным вздохом я снова опустилась на пол. Голова загудела.
- Ещё совсем рано. Можешь поспать ещё, если хочешь. Но ты замёрзла, так что лучше перебраться в кровать.
Я вдруг подумала, что она не курит. И даже запаха дыма в комнате нет. Почему? Спать больше не хотелось.
Я сделала ещё одну попытку встать, на этот раз успешную. Но всё тело по-прежнему болело, как будто меня пропустили через какую-то адскую машинку. В растерянности я посмотрела на валяющиеся рядом собственные брюки. Стало вдруг стыдно.
- Кофе хочешь? – спросила Вика и, не дождавшись моего ответа, сказала: - Одевайся пока, я пойду приготовлю.
И она быстро ушла, словно не желая видеть меня без одежды. Я прижала к груди одеяло и какое-то время сидела так, слушая, как Вика на кухне гремит посудой. Меня колотил озноб.
Отовсюду на меня смотрели чёрные скорченные фитили догоревших свечей, и они казались мне безжизненными трупиками в массивных гротескных подсвечниках.
Я оделась, дрожа в холодной комнате, и пошла в ванную. Меня тошнило, голова была тяжёлой и как будто не моей, и кофе мне совсем не хотелось. Хотелось поскорее уйти. Чтобы не видеть лжи на её лице.
Когда я вернулась, она сидела на диване, а на столике рядом стояли две дымящиеся чашки и какие-то лакомства в вазочке. Кофе пах очень вкусно, и я почувствовала себя чуть лучше.
- Садись, - сказала Вика и потянулась к своей чашке, помешала кофе, вытащила маленькую ложечку и со звоном положила её на блюдце.
Я села.
- Когда он вернётся? – спросила я, хотя совсем не хотела этого спрашивать.
- Время ещё есть, не дёргайся, - ответила она.
Сегодня она снова была трезвой, спокойной, рассудительной и брала все заботы на себя. Такой я её и запомнила. Наверное, вчерашняя Вика мне приснилась. И нет ничего, кроме пустоты.
- Выпей же кофе. И съешь что-нибудь, а то до дома не доедешь, - сказала она.
Наверное, я действительно ещё совсем ребёнок. Слабый и беспомощный. Потерянный.
Так мы и позавтракали. Даже поговорили о чём-то, а потом она спросила у меня разрешение закурить. Я опешила. Раньше она никогда не спрашивала. А потом я поняла, что этим Вика раз и навсегда давала понять, что теперь мы чужие. Что нет больше ничего, что могло бы связывать нас.