– Дренаж! – заорал он – Включай защиты!
Защитами у нас называют особые схемы, которые способны несколько уменьшать плотность засветок от облаков, но снижают дальность обнаружения, поэтому пользоваться ими нужно аккуратно и с большим разбором. О том, что защиты в РЛС есть, Гитлевич знал, о том, как ими пользоваться – нет, однако сомнения ему были чужды.
Я посмотрел на ИКО. Перелётчик из Шаталова был ещё километрах в 170, выключить защиты я по-любому успею, прикинул я, и зная, что наши разговоры пишутся на плёнку в трёх местах, «включил дурака»:
– Есть включить защиты! Какие прикажете включить?
Не ожидавшей такой лёгкой победы над строптивыми «облучёнными», Гитлевич проорал:
– Все, блянах, включай!
– Есть включить все защиты! – чётко, под запись выдал квитанцию я, и быстро перекинул с десяток тумблеров. Экран РЛС мгновенно очистился.
– Во-о-т, блянах, – удовлетворённо хрюкнул Гитлевич, – сами же хер догадаетесь, все я должен! Э! Э! Э! А где, блянах, цели?
– При подлёте к точке появятся, – успокоил его я, – согласно ТТХ при всех включённых защитах дальность обнаружения снижается на 50%.
Мне было интересно, как Гитлеревич будет выбираться из дерьма, в которое вляпался по личной инициативе, но внезапно события приобрели неожиданный оборот. На КП послышался знакомый бас командира полка:
– Где перелётчик? Где перелётчик, я вас спрашиваю? Где он?! Почему я его не вижу на ИКО?! Ах, вы управляли?!! А какого мужского полового члена, товарищ капитан, вам зашло в голову управлять РЛС? «Облучённые» наши её по 20 лет облизывают, и то разобраться нихера не могут! А вы кто такой? Что-о-о, вы ОБУ? Не-е-ет. Вы – не ОБУ. Вы – никто!!! И зовут вас – никак!!! А ну, собирайте шматьё и валите с КП, я вас с наряда снимаю нах!!! Да, бля, вот щас командир садят за ИКО и сам будет летать вместо сопливых капитанов, которые вместо того, чтобы писюна теребить, лезут станциями, бля, управлять! Вон!!!
Официально-ледяное «вы» командира звучало как череда пощёчин: он уже не считал Гитлеревича своим и не говорил ему «ты».
Гитлеревичу тогда командир под горячую руку влепил «неполное служебное соответствие», но от дежурств на КП не отстранил. Впрочем, судьба уверенно вела своего подопечного к цели, и крах капитана Гитлевича наступил через месяц. И опять в моё дежурство, только я в тот раз оказался не участником представления, а зрителем.
Готовясь на КП к предстоящим полётам, Гитлевич большую часть ночи не спал, а под утро решил подремать свои законные 4 часа до приезда группы управления. Обычно солдаты, завидев на рулёжке знакомый автобус, будили оперативного, и он, приведя себя в порядок, как положено, встречал командира в зале управления.
Но в этот раз всегда аккуратный Гитлевич забыл приказать сержанту, чтобы тот его разбудил. Всегда приказывал, а в этот раз забыл, чем сержант, естественно, и воспользовался.
В начале предполётных указаний командир и не заметил отсутствия в строю оперативного, но вот пришла очередь его доклада, а оперативного нет!
– Где оперативный? – удивился командир. Все молчат.
– Начальник КП! Где ваш оперативный?
Молчит и он. Командир начал звереть.
– Дежурного по КП в зал управления!
Кто-то метнулся в коридор и привёл сержанта.
– Товарищ полковник, сержант… по вашему приказанию…
– Кто оперативный? – прервал его командир.
– Капитан Гитлевич, товарищ полковник.
– Где он?
– Отдыхает…
– Что-о-о?!
– Так точно. Отдыхает, ну, спит…
– Поня-а-атно…– протянул командир, – умаялся, болезный… Не будить! Я потом сам.
На этом на карьере капитана Гитлевича и на нашем рассказе можно поставить точку.
Гитлевич вылетел из партии и с КП и осел на какой-то должности в учебно-лабораторном отделе, с которой спившихся капитанов выносят ногами вперёд.
Мир праху твоему, плохой человек.
Короткий вызов иль картель
Вторые сутки шёл снег. Невиданный, невозможный в этих широтах и в это время года снегопад завалил гарнизон истребителей ПВО. Казалось, на аэродром навалилась огромная, сырая перина, из прорех в которой, сделанных антеннами РЛС и шпилями громоотводов, падает мокрый, тяжёлый пух. Сначала люди, сгребая горы снега, удивлялись и весело шутили над странной прихотью погоды, но потом шутки кончились. Вся аэродромная техника была выведена из парков и работала круглосуточно; громоздкие, воняющие соляркой КрАЗ-ы-утконосы, роторные снегоочистители и бульдозеры вторые сутки не уходила в свои боксы, валившихся с ног солдат-водителей сменяли офицеры, здесь же дежурили топливозаправщики и авторемонтные мастерские. На лётное поле был выведен весь личный состав полка, ведь снегоуборочная техника не может работать на стоянках и в «карманах». Еду и горячий чай привозили прямо на аэродром. Люди и машины работали изо всех сил но, со снегопадом всё-таки справиться не могли. Сначала прекратили расчистку стоянок, потом бросили убирать рулёжные дорожки; о том, чтобы убирать жилую зону, заваленную полуметровым слоем снега, никто и не думал.
Когда из-за снежного месива стала непроходимой магистральная рулёжка, аэродром всё-таки пришлось закрыть, и это было плохо, потому что там, на высоте всего полутора-двух километров над тучами, было чистое, ярко-синее весеннее небо приграничья. Истребительная авиация ПВО – всепогодная. Пилоты должны поднимать в небо свои перехватчики в любую погоду – в дождь и в снег, днём и ночью, выполнить боевую задачу и уйти на другой аэродром, если нельзя сесть на свой, или катапультироваться, если посадит машину некуда. Конечно, воздушное пространство охраняют и дивизионы зенитных ракет, но в сильный снегопад дальность обнаружения их РЛС падает почти в два раза…
К исходу вторых суток на аэродром прибыл командующий округом ПВО. Вместе со свитой он проехал сразу на лётное поле и, осмотрев громадные сугробы, наваленные вдоль взлётки и снежную кашу под ногами, приказал вызвать командира аэродромной роты.
Пока искали ротного, командующий, ни с кем не разговаривая и не меняя позы, стоял на бетонке, похожий на скверный памятник. Командир полка и офицеры штаба округа тоже молчали. Наконец, из снежной мути показался роторный снегоочиститель. Из кабины выпрыгнул офицер и побежал к генералу.
Как и его подчинённые, командир роты не спал вторые сутки, охрип от крика и курения натощак, небритый, пропахший потом и соляркой, с покрасневшим, обветренным лицом, в стоящей колом, замызганной техничке и сапогах, он был похож на нерадивого солдата.
– Товарищ командующий, командир аэродромной роты по вашему при…
И тут командующий заговорил. Человек грубый и невежественный, он был известен сквернословием и хамским, пренебрежительным отношением к подчинённым. В выражениях он никогда не стеснялся, не терпел малейших возражений и любил повторять, что ранение в голову, полученное во время войны, нисколько не мешает ему командовать округом.
Сейчас нет необходимости воспроизводить его слова.
Капитан, стоя по стойке «смирно» и глядя командующему прямо в лицо, молча ждал, пока прекратится поток брани и оскорблений.
– Ну, чего уставился? – недовольно спросил генерал, заметив, наконец, непривычное поведение подчинённого.
– Товарищ командующий, – сорванным голосом произнёс капитан, – вы нанесли мне оскорбление, я вызываю вас на дуэль.
– Что-о-о?!!
– Я вызываю вас на дуэль! – холодно повторил капитан. Вы незаслуженно оскорбили меня, а другого способа защитить свою честь, у меня нет. Предлагаю стреляться на пистолетах.
На аэродром упала тишина. Снегопад заглушал гудение машин и скрежет лопат о бетон, поэтому было слышно, как снежинки с шуршанием падают на козырьки офицерских фуражек и, тая, стекают на лицо каплями тёплой воды.
Капитан и генерал молча стояли, глядя друг другу в глаза.
Внезапно командующий круто повернулся и, не произнеся ни одного слова, пошёл к своей «Волге». Захлопали дверцы и через несколько секунд капитан остался один. Устало ссутулившись, он повернулся и пошёл вдоль взлётки. За ним, рыча дизелем, потихоньку ехал снегоочиститель.
***
А на следующее утро снегопад кончился. Над гарнизоном распахнулось пронзительно синее, весеннее небо, со срезов шиферных крыш свесились сосульки, а на проталинах над теплотрассой упоённо орали и дрались воробьи. Гарнизон выглядел прибранным, как квартира перед приходом гостей. Тропинки на свежем снегу были ещё чистыми, снег хрустел под ногами и блестящей пылью осыпался с веток деревьев.
Командир аэродромной роты шёл в штаб. Он знал, что его обязательно вызовут, поэтому заранее побрился и погладил форму.
В кабинете, кроме командира полка, сидели замполит, особист и, почему-то, начмед.
– Ну, – хмуро сказал командир, – расскажи, что вчера было.
– Товарищ полковник, вчера командующий округом ПВО нанёс мне оскорбление и я вызывал его на дуэль.
– Ты соображаешь, что…?! – взвился замполит.
– Другого способа защитить свою честь у меня не было, – твёрдо ответил капитан, глядя в лицо командира полка, – вы же промолчали.
– Послушайте, – вдруг вмешался начмед, – а вы вчера хорошо себя чувствовали? Всё-таки усталость, ночь без сна…
– Нормально я себя чувствовал, – усмехнулся капитан. – И с головой у меня тоже все в порядке.
– Ладно, – поморщился командир полка, – идите пока. Мы подумаем, что с вами делать.
Капитан повернулся и пошёл к двери.
– Минуту! – остановил его молчавший до сих пор особист. – Не выходя из штаба, напишите рапорт о вчерашнем происшествии. На имя командира. Копию – мне.
***
На этом история командира аэродромной роты, вызвавшего на дуэль командующего, собственно, и заканчивается. Что стало с этим капитаном, за давностью лет я сказать не могу. Офицер штаба округа, от которого я услышал эту историю, говорил, что ротный всё-таки отлежал в госпитале, был признан вполне нормальным, вернулся дослуживать в свой полк, да так и уволился капитаном. Действительно, ведь в обато майорских должностей и так мало, а тут ещё дуэль…
Интересно другое. Рассказывают, что после этого случая, командующий в общении с подчинёнными стал гораздо сдержаннее, и до самого увольнения из армии на тот аэродром истребителей ПВО больше не приезжал. Ни разу.
В той степи глухой
Отслужившие свой срок РЛС не всегда сдают на металлолом. Иногда их отправляют «на расстрел» – используют на полигонах в качестве мишеней для стрельбы противорадиолокационными ракетами. Техническое состояние станции значения не имеет, лишь бы работал хоть один передатчик, чтобы головке самонаведения было за что зацепиться. Однажды я видел, как это выглядит на практике. Приемо-передающая кабина деловито и привычно крутится на лафете, все тихо-мирно. Вдруг что-то стремительно чиркает по небу и взрывается на бугре с такой силой, что здоровенные лопухи-антенны вместе с клёпаными хребтовыми балками разлетаются, кувыркаясь, как будто они сделаны не из стали и дюраля, а из картона. У меня потом целый день было плохое настроение…
Пришло время расставаться и с моей старушкой П-37. Станция выработала назначенный ресурс, выпила у личного состава не одно ведро крови, и в последнее время заставить её отработать полётную смену можно было только в результате вдумчивого двухчасового радиокамлания. А поскольку на полёты нужно было включаться часов в пять, регулярный утренний секс на матчасти приобретал особую остроту. И все равно, когда из отдела связи и РТО пришла команда отправить станцию на расстрел, я испытал чувство неловкости и стыда, как будто сдавал старика в богадельню. Шеф потом признался, что подумал то же самое…
На полигон нужно было везти только «машину №1», ту самую приёмо-передающую кабину, «машину №2», индикаторную, полигонщики надёжно спрятали в капонире и всегда использовали одну и ту же, менялись только ППК и комплект кабелей.
До полигона было не очень далеко, но выехали мы пораньше, потому что тащить ППК на крюке с большой скоростью запрещалось, а трейлера у нас не было. Кое-как зацепили водило лафета за фаркоп огромного КрАЗа, загрузили в кузов секции антенн, волноводы, катушки с кабелями и отчалили.
Экспедицию возглавил лично шеф, пилотировал КрАЗ самый опытный наш водитель – рядовой Гусев по кличке Серый Гусь (был ещё второй Гусев, рыжий, того, соответственно, звали Ржавый Гусь), а меня шеф решил взять с собой неизвестно зачем. Впрочем, в кабине КрАЗа было тепло и просторно, и до полигона мы доехали как-то незаметно.
Личный состав полигона был представлен караулом в лице трёх опухших ото сна бойцов и одного опухшего от беспробудного пьянства прапорщика, коротавших службу в снятом с шасси КУНГе с печкой. Пока затащили станцию на указанное место, пока разгрузили антенны и кабели, коротенький декабрьский день стал потихоньку тускнеть, растворяясь в сумерках. Светящее вполнакала солнце убыло в направлении Западной Европы, а из какой-то прорехи в небе посеял мелкий, колючий снежок. По-хорошему, нужно было заночевать на полигоне, но ни шефу, ни мне не улыбалась перспектива провести ночь в тесном вагончике в компании с прапором-ханыгой, поэтому мы тронулись в обратный путь и скоро заблудились. Плохо укатанные дороги между бесконечными колхозными полями выглядели совершенно одинаковыми, а дорожных знаков, естественно, не было и в помине. Иногда в свете фар мелькали буколические щиты, изображавшие жизнерадостного крестьянина, прижимающего к себе хлебный сноп, крестьянку с телёнком, толстенького, розового поросёнка и все в таком же роде. Интересно, что каждый щит был во многих местах продырявлен то ли вилами-тройчаткой, то ли картечью. Щиты звали в коммунизм, но нам нужно было гораздо ближе, на Минское шоссе, ведущее в родной гарнизон.
Минут через сорок блужданий, в недрах КрАЗа что-то лязгнуло и оборвалось, после чего двигатель немедленно заглох. Серый Гусь попытался его завести, но, как и ожидалось, совершенно безрезультатно. Наш водитель тяжело вздохнул и полез из кабины, мы за ним. Ничего интересного под капотом не обнаружилось. Двигатель выглядел равномерно грязным, оторванных, отвинтившихся или просто выпавших на дорогу запчастей не наблюдалось. Я, как человек автомобильно девственный, заглянул под капот из чисто академического интереса, знания нашего водителя об устройстве дизельных двигателей, похоже, были ещё скромнее моих, но шефу приходилось держать марку старшего офицера. Он задумчиво за что-то подёргал, что-то покрутил, хмыкнул и приказал водителю лезть под машину, но зачем – не объяснил. Рядовой Гусев проворно нырнул под передний мост, повозился там и, выбравшись обратно, доложил, что «там, вроде, все как обычно».
Положение становилось интересным. Было не очень холодно, градусов десять – двенадцать мороза, но кабина быстро остывала, а ещё быстрее остывала вода в радиаторе. За время наших скитаний мы не встретили ни души, и не знали куда идти, бросив машину. У нас появился идиотский, но вполне реальный шанс замёрзнуть посреди Московской области в конце ХХ века. Идею топить досками, оторванными от бортов грузовика и лавок, пришлось отбросить сразу, потому что у этой модели КрАЗа они оказались металлическими. Сотовой связи тогда не существовало и в помине, а взять с собой рацию мы просто не додумались.
В растерянности мы сидели в кабине и вдруг я хихикнул. Шеф подозрительно покосился на меня, но промолчал Приняв барскую позу, я начал с завыванием читать:
Жеманные стихи пародии на Северянина в кабине военного грузовика, застрявшего в колхозных полях, звучали настолько дико, что шеф растерялся, пробормотал: «Бля…» и отодвинулся к дверце. Боец тихо дремал, положив шапку на руль.