— Ну здорово, полковник, — негромко сказал Арсеньич. Привет, майор, — ответил так же Кузьмин. — Говорил я нынче с Ванюшкой-то...
— Догадываюсь. Я знаю, он в свое время тебя за человека держал.
— А что, изменилось что-нибудь?
— Жизнь, Василий Петрович, штука сложная. Особенно такая, как у нас.
— И ты считаешь, мы можем договориться?
— Я считаю, просто обязаны.
— Так чего ты хочешь?
— Ты сам сказал. Нельзя нам друг против друга. А я не хочу, чтоб Натальино дите без отца росло.
— Ты чего несешь? — вскинулся Кузьмин.
Я? — усмехнулся Арсеньич. — Это она твоего — или твою, уж не знаю кого, в своем пузе носит.
— Туфта!
— Ладно, полковник, этот вопрос вы потом сами уточните: какое имя дать и прочее. Давай к делу.
— Погоди... Арсеньич, ты мне все мозги набок повернул...
— Не набок, а на место поставил. Ну давай осмысли. Можешь ее спросить. А можешь мне поверить. Врать не вижу резона.
— Та-ак... Ну и прихватили вы меня, ребята... А если я сейчас встану и уйду?
— Уже не уйдешь, полковник.
— Это почему же?
— Во-первых, я здесь. А во-вторых, Наталья. Или наоборот. Слушай, Вась, давай без чинов, а? — И, не дожидаясь ответа, Арсеньич продолжил: — Зря ты на меня этого елгавскогото кинул. Подставил парня ни за что. Он теперь плохо работать будет, потому что кураж потерял. Ну это, в конце концов, его дело. А к тебе лично у меня есть конкретное предложение. Если ты его, конечно, примешь..
— Говори.
— Пошли к нам сходим.
— Гарантии?
— Твоя Наталья. Ну... и я. Достаточно?
— А что вы с ней можете сделать, а?
— Мы? — словно бы удивился Арсеньич, усмехнулся и сказал: — Поможем дите воспитать. Отчество придумаем.
— Сильны.
— Но тогда действительно это уже будут наши проблемы. Можно мужской вопрос?
— Валяй, — в раздумье бросил Кузьмин.
— У тебя это с ней всерьез?
— А вы у меня там, на Шаболовке, ничего не вмонтировали?
— Вась, я не по этой части.
Верю. Может, даже не столько тебе, сколько Ванюшке. Вы с ним днями, я слышал, встретились?
— Ну если он сам тебе сказал, то да. И разошлись.
— Знаешь, Арсеньич, может, именно то, что вы разошлись, и решит наш вопрос.
— Хочу надеяться, — покачал головой Арсеньич. — А у тебя еще ничего, есть.
— О чем ты?
— Да о шевелюре твоей.
— Не понял.
— Когда-нибудь объясню. Ну сходим? Только так: да — да, а нет... и разговор другой. Ты ведь один приехал?
— А зачем тебе?
— Это тебе, а не мне. Оставлять здесь охрану или не стоит?
— Не надо, пусть отдыхает. Можно, я ей пару слов скажу?
Ну скажи, — пожал плечами Арсеньич. — Если хочешь моего совета, скажи, что через часок вернешься. Она тебя любит — поверит. А вообще, так они сами говорят, волновать их в этом интересном положении не нужно. На потомстве сильно отражается.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ СИНДИКАТ ДЕЙСТВУЕТ
Апрель, 1992
1
В небольшом кабинетике Кузьмина, находившемся рядом с приемной Сучкова, раздался телефонный звонок. Василий Петрович снял трубку.
— Привет, Вась, Подгорный беспокоит. Как у тебя со временем?
— А у вас горит что-нибудь?
— Шутишь? Нет, не горит. Пока. Но поговорить надо. Ты когда смог бы подъехать?
— А ты где, у себя в Кунцево?
— Нет, тут, на Огарева. Сейчас двенадцать.
— Ну-у... Давай через полчаса. Идет?
— Жду.
Кузьмин вышел в приемную, спросил у секретарши, кто у самого. Она ответила, что буквально минутку назад отнесла Сергею Поликарповичу стакан чая, в кабинете никого не было. Кузьмин кивнул:
— Я зайду. Срочное дело.
Сучков со стаканом чая в руке стоял у окна.
— Прошу прощения, Сергей Поликарпович, у нас в течение ближайшего часа никаких мероприятий неожиданных не намечается?
— А тебе что, отлучиться надо?
— Буквально на полчаса.
Стою вот я, Вася, в окно гляжу, а сам думаю: сидит небось вон на той крыше или еще удобнее, в том вон окне, пониже, какая-нибудь сволочь и в меня целится. А? Невесело?
Кузьмин сочувственно промолчал. А что говорить? За какой-то месяц трое на тот свет отъехали.
— Да-a, где-то мы, Вася, большую ошибку допустили. Как считаешь?
— Вот по этому поводу и хочу кое к кому съездить.
— Съезди, Вася, съезди... Душа болит. Неспокойно на душе-то.
Они встретились в вестибюле, возле огромного гранитного Феликса, появившегося здесь еще во времена Щелокова. Большим покровителем искусств мнил себя покойный министр, художественную студию создал при Министерстве внутренних дел, на манер студии имени Грекова, где трудились военные художники. Обширные юбилейные торжества ввел с приглашением знаменитых артистов и писателей, почитавших за честь за свое участие иметь Почетные грамоты, подписанные лично министром. С такими грамотами, выставленными для обозрения на заднем ветровом стекле автомобиля, гаишники предпочитали не связываться и добродушно отпускали их владельцев. Ценил, одним словом, художества министр, и после его смерти среди полотен, развешанных в квартире и на даче, было найдено немало таких, что годами числились во всесоюзном розыске.
Подгорный взял Кузьмина под руку и предложил маленько прогуляться. Они вышли из подъезда и повернули налево, к улице Герцена, а перейдя ее наискосок, устроились в консерваторском скверике, на лавочке, за спиной великого композитора.
От Манежа к Никитским воротам проехали один за другим три роскошных лимузина — представительный белый «линкольн», темно-синий «мерседес» последней модели, похожий на танк, и серебристая сияющая «ауди».
Подгорный повернулся к Кузьмину и с интересом посмотрел на него.
— Ну, — спросил с усмешкой, — не осточертели тебе эти?
— Ты кого имеешь в виду, тех, кто здесь ходит или кто проехал в машинах?
— Про тех, Вася, кто нашу с тобой жизнь вот такой сделал.
— У тебя, кажется, есть планы, как все это дело изменить?
— Есть, Вася.
— Поделись, если не секрет.
— Затем и позвал.
Подгорный медленно огляделся и, положив подбородок на согнутую в локте руку, сказал:
— Ты наше условие не забыл? Помнишь, что бы ни произошло, ни ты меня, ни я тебя не видели. Так?
— Железно.
— Есть группа людей — честных людей, которым надоел этот бардак, — так начал свой рассказ Ваня Подгорный, высокий профессионал. — Финансовая и уголовная мафии давно, по сути, стали единым целым, одна без другой практически уже не могут существовать. Каждый уважающий себя фирмач создает при себе собственную службу безопасности, благо наши власти не только дают лицензии, но еще и специальные центры обучения оборудовали. Всякие школы, курсы... Фирмачам это удобно — под рукой и охрана, и отличный способ вполне легально разобраться с партнерами-должниками.
—Днями, — сказал Подгорный, — служба Министерства безопасности провела операцию: взяли особо опасную банду. А началось с того, что в одну фирму приехал представитель другой, чтобы выбить должок: полмиллиарда рублей. С четырьмя плечистыми, как мы с тобой, — тронул Кузьмина локтем Подгорный, — крупными такими молодцами. Из его службы безопасности. А оказалось, что все они — эти охранники — давно значились во всесоюзном, ну теперь федеральном, розыске за вымогательства, убийства. У всех были поддельные документы, а пятикомнатная квартира, которую для них снимала фирма, оказалась складом оружия и боеприпасов... Тут вот недавно «списали» некоего Мирзоева, не слышал? — Иван искоса посмотрел на Кузьмина.
— Как не знать, друг-приятель моего хозяина...
— Известно.
— А известно — чего спросил?
— Не торопись, Вася, всему свое время. Так вот, доложу я тебе, друг ты мой сердечный, что все его дела в строительных корпорациях — крыша, а занимался и он, и его охрана оружием. Поставляли на черный рынок пистолеты, автоматы и даже реактивные снаряды. Давно он у нас был на примете... Опередил кто-то.
Кузьмин промолчал.
— Ну так вот, Вася, к чему я веду наш разговор. Я тебя знаю давно. Еще по доафганским временам. Думаю, что хорошо знаю. И отвечаю за свои слова. Если ты, конечно, охраняя своего Сучкова, не стал другим, полковник.
— Можешь не сомневаться, — буркнул Кузьмин.
— Вот и не сомневаюсь, — кивнул Подгорный, — потому и уполномочен сделать тебе предложение.
— Это серьезно? — У Кузьмина полезли вверх брови от удивления. — Вы что, мужики, соображаете? Чтоб я в киллеры пошел?
— Ты не понял, Вася, — хмыкнул Подгорный, — киллеры нам не нужны. Нам нужны те, кто их учить мастерству будет.
Да кто это — «мы», в конце-то концов, кончай темнить!
— Я с этого начал, Вася. Есть такая группа честных — да, Вася, очень честных людей, которые объявили крестовый поход против всей этой мрази. Группа спецназначения при нашем министерстве. Имеется в этой группе свой штаб, мозг, так сказать. Туда поступает информация отдела разведки — это толковые ребята, бывшие обэхаэсники, сыщики, уволенные из органов за строптивость характера или за несогласие — помнишь такую вредную и опасную формулировочку, которой больше всего всегда боялось начальство? — в связи с несогласием с методами руководства. Кроме того, сведения от службы контроля. Официально она называется инспекцией по личному составу. Это наша агентура. Служба внутренней проверки, сам понимаешь, в нашем деле без этого нельзя. И наконец, мой отдел — служба ликвидаторов.
— Это что ж вы, получается, сами себе следователи, судьи и исполнители приговоров?
— Получается, так, Вася, — с сожалением покачал головой Подгорный. — А что прикажешь делать, если ни с зарвавшейся нашей новой буржуазией, ни с криминальными авторитетами нет сладу? Им же наши правоохранительные органы уже помогать стали! Судья выпускает убийцу! А почему? Потому что киллер пообещал, что с того с живого шкуру спустят оставшиеся на воле. А шкура у судьи — одна. И охранять его жизнь никто не собирается Вот против этого беспредела, Вася, и создали мы наш «Совет». Мы — это в основном офицеры, специалисты необходимых профилей и профессий, агентурная сеть, которая не входит в «Совет».
— Значит, как я понял, ты меня для своей службы присмотрел? А если мне это дело по характеру, к примеру, не подходит? Что сделаешь?
Как договорились, Вася. Разбежались. Может, где и доведется встретиться. Как старым друзьям.
— А ты мне рассказывал, как вы с Арсеньичем в «Белом доме» ночь коротали. Он-то что?
— Это другой вопрос. Там сложно, Вася. А ты об этом узнал потому, что я тебя знаю. И его знаю. Понял? И не хотел я, чтоб вы оба рогами друг на друга перли. Ладно, поговорим когда-нибудь. Ну, что ответишь?
— Подумать надо, Иван. С ходу такие дела не решаются. Не торопи, если можешь.
— Могу. Еще скажу — для полноты информации. Меня они пригласили на беседу сравнительно недавно. Просто я после той ночи, о которой ты вспомнил сейчас, кинул бумажку и раскланялся. Ты знаешь, я умею. А эти парни меня, видно, уже имели на примете, сразу подхватили, не дали упасть. Ну так вот, для сведения: за последние три года было списано семнадцать паханов, Вася, и одиннадцать бизнесменов. Причем трех из них достали в дальнем зарубежье, пятерых, как теперь говорят, в ближнем, а остальных — по разным городам. В Москве — тpoe. А список, Вася, знаешь какой длинный! Если сложить тех и других — за сотню. Такие вот дела. Ну а чтоб ты думал скорей, скажу по самому строгому секрету, понял? Есть там и твой, Вася. Все ли ты про него знаешь или далеко не все, роли не играет, наши мужики не ошибаются. Слишком на нем много висит всякого, друг ты мой сердечный.
Сильно пришлось задуматься Василию Петровичу Кузьмину. Он не мог не верить Ванюшке Подгорному, не тот человек, чтобы розыгрышами заниматься. Но если это так, то что же получается? Государство в государстве? Живет и судит по своим собственным законам? И как долго будет это длиться? Ведь так не бывает, чтоб никогда ни одного прокола. И если кого-то прихватят, а он расколется — все, хана всей организации? И не найдется сил, чтобы защититься против огромной государственной махины, как не найдется и возможности залечь на дно — все равно вычислят и возьмут. Странные мужики. Робин Гуды какие-то...
— Иван, — словно очнулся Кузьмин от раздумий, — а эти недавние дела — Тарасюк такой в Лондоне, а после газпромовец Дергунов на Кунцевской — не твоя работа?
— Нет, Вась, честно. Это, как мы полагаем, конкурент очень способный у нас объявился. Пусть пока... Мы скоро определим инициатора. Поглядим, может, наш человек... Ну ладно, думай, Василий Петрович, шевели шариками. Предлагаю тебе моим замом. Чистыми — два «лимона», спецжилье, транспорт и прочее, — он улыбнулся и подмигнул, как заговорщик соратнику, — все остальное, без чего обходиться трудно. У нас дисциплина, но не монастырь. А на Арсеньича ты не кати бочку, не надо, Вась, он мне нужен будет. Ну как? Или разбежались? — Он исподлобья поглядел на Кузьмина.