И по делам твоим воздастся - Высоцкая Виорика Николаевна "viorika" 4 стр.


- Мои ключи все на месте. – Додала тетя. – И, кстати, ключи от флигеля были только одни – у меня. Петру они ни к чему, а те, которые принадлежали Дарье Любомировне, последней хозяйке флигеля, куда-то пропали еще тогда, после ее смерти. Найти их никто не смог, да мы и не особо искали, все же вывезли из особняка, красть там было нечего.

- А почему вывезли? - полюбопытствовал Георгий Федорович.

- По завещанию тети. Она все свое имущество, принадлежавшее лично ей, завещала детскому сиротскому приюту. – Вежливо отвечала тетушка.

- А ваш сторож, Степан, кажется, у него были ключи? – продолжил допрос Семен Михайлович.

- Нет, у Степана ключи только от ворот да от подсобных помещений, что находятся во дворе. – Я начала терять терпение. – Может, вы нам все же расскажете более подробно, что обнаружили? Что сказал доктор? Мы имеем право знать, это все же наш дом.

Семен Михайлович замялся, очередной раз поправил галстук и отчего-то оглянулся на Георгия Федоровича, тот вольготно, развалившись на диване, рассеяно оглядывал комнату, встретившись взглядом с другом, легонько пожал плечом.

- Думаю, Анастасия Павловна права, они с Анной Ивановной, имеют право знать, это действительно их дом. – Георгий Федорович изобразил легкий галантный поклон в сторону тети, тетушка вдруг залилась румянцем, кокетливо опустив глаза долу, как юная девица, чем немало меня удивила, и перевел свой насмешливый взгляд на меня, теперь уже краснеть начала я, понятия не имею почему.

- Ну что же, – начал Семен Михайлович, – убили неизвестного одним ударом ножа в грудь, попали прямо в сердце. Нож женский. – На последнем слове сыщик сделал ударение и в упор посмотрел на меня. – Для резки бумаг. Видимо дорогой. Иван Иванович, а покажите его нам, может дамы опознают, сей предмет?

Городовой вынул из кармана шинели бумажный пакет, аккуратно расправил, осторожно извлек из него нож и, подойдя бочком к письменному столу, положил передо мной. Мы с тетей нагнулись, едва не стукнувшись лбами, что бы лучше рассмотреть зловещий предмет. Нож меня поразил: рукоятка слоновой кости была сделана в виде дракона, тончайшая работа. Каждая чешуя украшена тонким узором, лапы и хвост образовывали основание, напоминавшие кинжал, голова с глазами-топазами увенчивала сие дивное творение, даже на обоюдоостром стальном блестящем лезвии был тонкий узор, повторяющий узоры в чешуйках дракона. Такие ножи, как правило, шли в паре с перьями или держателями печатей или чернильницами, в общем, составляли комплект канцелярских принадлежностей, где-то этому ножу должна быть пара. И комплект столь тонкой работы не купить даже в магазине Шапиро, скорее в ювелирных магазинах Фраерманов или Краснянских, если его вообще приобрели в Умэне.

Вдоволь насмотревшись, я откинулась назад, какое-то смутное воспоминание крутилось в моей голове, но далекий мираж не хотел приобретать четкие черты, и пришлось, отбросив сомнения ответить:

- Нет, я никогда не видела этот нож, но до чего тонкая работа.

Семен Михайлович перевел взгляд на тетю, она только пожала плечами, не отрывая взгляда от ножа-дракона.

- Нет, не видала. – Был короткий ответ.

Нашему сыщику оставалось только вздохнуть

- Тогда, если позволите, мы бы хотели опросить Ваших слуг, может, начнем с мужчин?

- Всех мужчин в доме – дворецкий Петр, истопник Иван да сторож Степан, который вчера и поднял переполох, садовник, конюх и другие дворовые работники живут в деревне рядом и приходят только по необходимости, они вам вряд ли, что сообщат.

- Хорошо, зовите тех троих.

Я позвонила в колокольчик, через несколько минут все трое моих служащих выстроились в струнку в библиотеке. Допрашивать их Семен Михайлович поручил городовому Щуке. Иван Иванович, видимо желая, реабилитироваться перед начальством, за допрос взялся со всем рвением. Полчаса я слушала, с все возрастающим негодованием этот, так сказать опрос, но когда городовой перешел почти на крик, просто вынуждая моих бедных работников сознаться в убийстве, я сорвалась. В глазах все потемнело от злости, кресло отлетело в сторону и меня, наверно, было слышно за две версты.

- Как вы смеете обвинять моих работников в убийстве! К Вашему сведению, Иван, кроме всех прочих, исполняет обязанности истопника и каждый вечер, начиная еще до ужина, обходит все комнаты, где нужно растопить печь и еще котельная есть! У него нет минутки отдыха до самой ночи, мы бы все замерзли в своих постелях, если бы Иван был занят, чем-либо другим! Петр занимает должность дворецкого и почти не выходит из дома его пост в холле! А Степан…. У него руки трясутся, когда он поднимает ложку, не то что бы ставить лестницы в лютую метель! – я перевела дух, от крика запершило в горле, и уже тише продолжила: – посмотрите на этот нож. Неужели Вы думаете, что у моих бедных работников имеются такие дорогие предметы? Этот нож принадлежал кому-то весьма не бедному, да и у меня есть похожий.

Из ящика письменного стола я вынула свой нож для бумаг – стальное лезвие, выгнутое змейкой, рукоятка в виде скрипки, украшена перламутром и золотом. Он был не очень удобен, поэтому использовали мы больше нож мужа – простой, медный, скупо украшенный, чисто мужской, практичный предмет, его, я тоже выбросила на стол.

- Вот прошу полюбоваться, наши канцелярские ножи все на месте. – И, выпустив пар, хлопнулась назад в кресло. Мое выступление, явно произвело впечатление: на лицах работников светилась такая благодарность, что можно было осветить ею весь дом; Семен Михайлович и Георгий Федорович смотрели на меня со смесью удивления и восхищения; тетушка с одобрением, а городовой обмер от такого нападения.

Молчание затянулось. Первым пришел в себя Семен Михайлович, неловко встав со стула, он очередной раз дернул галстук, бросил свирепый взгляд на городового и произнес:

- Простите нас Анастасия Павловна, мой подчиненный, несколько перешел границы, но все же мы должны опросить всех в доме и я возьму эту обязанность на себя, если позволите.

Тут вмешалась тетушка:

-Семен Михайлович, думаю, лучше собрать всех в кухне, там Вам будет удобней и легче с ними говорить, я провожу – и быстренько вскочив, подбежала к двери. Произошла очередная заминка, ибо Петр, не забывающий свои обязанности, кинулся наперерез, очевидно желая открыть тете дверь, едва не столкнулся с нею, тетушка притормозила, а Петр превзошел самого себя в проворстве и, Слава Богу, удалось избежать столкновений. Со всем возможным достоинством, тетушка выплыла первой, за ней вышел коллежский секретарь, потом городовой, Иван и Степан, помявшись и получив утвердительный кивок от меня, тихо удалились следом, Петр аккуратно закрыл дверь. Я глубоко вздохнула, расслабилась и только в этот момент поняла, что осталась одна в библиотеке… с Георгием Федоровичем.

Первым заговорил он:

- Я вижу у вас в доме центральное отопление.

Это неординарное замечание сбило меня с толку совершенно. Перейти от мыслей об убийстве к техническому прогрессу оказалось довольно сложно, я медлила с ответом. Встала, подошла к портрету своего мужа, висевшему в простенке между окнами, внимательно в него всмотрелась. Портрет был написан не очень талантливым художником, с точностью копировавшей оригинал, не был зеркалом души, как творения великих живописцев. Миша смотрел на меня, со своей обычной, искренней улыбкой, полное лицо, карие глаза, пышные усы, густая, русая шевелюра. Неожиданно, даже для себя заговорила:

- Мой муж был увлекающимся человеком, особенно ему нравились, всякие технические новики. Свой медовый месяц мы начали в гостинице «Европейская» в Киеве, водяное отопление совершенно очаровало моего мужа, сколько я не пыталась ему объяснить, что это дорогой отель, где номера сдаются за баснословные деньги, что у нас небольшое поместье и трудно осилить такие расходы муж не желал меня слушать. Он заказал на Петербургском металлическом заводе систему водяного отопления. В котельной построили специальную печь, мой муж очень увлекся этим делом, усовершенствовал насколько мог циркуляцию воды в системе. Трубы эти изуродовали весь дом, котел в первую зиму за месяц сожрал весь запас угля, многие детали, заказывались в Германии, от того все это стало еще дороже, а между тем мужу за полгода все надоело. – Я замолчала, погрузившись в воспоминания.

- И вам пришлось заканчивать ремонт? – голос Георгия Федорович, врезался в мои мысли.

- Да, вы правы, заделывать дыры, убирать строительный мусор и приводить в порядок дом, досталось мне. – Я грустно улыбнулась. – А главное, что из всей этой затеи ничего путевого не вышло, что бы в доме было тепло, приходится, все равно, топить печи, хотя бы в спальнях. Единственное, что из новшеств мужа я оценила это ванные и ватерклозеты. – И с торжеством добавила: – у нас их целых четыре! А еще у нас половину конюшни занимает самоходный экипаж «Бенц» марки «Вело», 1350 рублей серебром, Миша выписал его из той же Германии и несколько месяцев ползал под ним, так вот сейчас он разгоняется до двадцати двух верст в час, правда только по ровной дороге, а откуда ровные дороги у нас? Пока был увлечен всем этим, переписывался с господином Яковлевым, инженером, владельцем завода керосиновых и газовых двигателей, а когда тот стал отвечать мужу, ему уже все надоело, а жаль, я говорила, не стоит бросать работу на полпути, но меня никто не слушал. Теперь на нем езжу я. Летом, когда, сухо, врываюсь в город в клубах дыма. От того меня считают ужасно современной женщиной. – Грустно, закончила я. На учителя смотреть не хотелось, поэтому уставилась в окно. Уже темнело, как же коротки зимние дни. Пейзаж за окном навевал грусть, Георгий Федорович вежливо молчал.

Некоторое время мы оба смотрели в окно. За окном не было ничего интересного, снег, голые деревья, я отвернулась и встретилась взглядом с ним. Голубые глаза. Черные, длинные, завернутые, как у девицы, ресницы, не ожидала, их увидеть на таком чисто мужском лице, красивые, четко очерченные губы... В голове завертелась настойчивая и безрассудная мысль: «ну поцелуй меня, ну пожалуйста, или я сама наброшусь на тебя!» Мне показалось, что у него такое же желание, но осуществить сумасшедшие мысли не дала тетя. Она внеслась в комнату, резко остановившись у дверей, окинула нас оценивающим взглядом и веско произнесла, обращаясь к Георгию Федоровичу:

- Ваш друг всех опросил и ничего путевого не узнал. – Мы автоматически направились к своим местам, вошел Петр и зажег газовые светильники. Следом за ним появился Семен Михайлович. Городовой, видимо не рискнул показаться мне на глаза. Когда все собрались в комнате, я уже взяла себя в руки и избавилась от чувства неловкости, овладевшего мной, в те минуты, когда я оставалась наедине с учителем латыни, но все же смотреть на него избегала. Семен Михайлович подождав пока все утихнет и все разместятся, привычным жестом поправил галстук и, вынув из кармана обрывок пожелтевшего от времени листка бумаги, задал очередной вопрос:

- Мы вас уже утомили, но прошу взглянуть на эту записку, может, вы опознаете почерк?

Мы с тетей, мимоходом, усталым взглядом окинули листок, я уверено ответила, даже не читая:

- Нет, не знаю.

Тетя замялась. Взглянув на ее обеспокоенное лицо, присмотрелась к записке, это был обрывок, очевидно, письма, потому, что начинался словами «Моя дорогая невестка…» далее остались только две строки: «Я была бы рада видеть тебя, душенька, в воскресенье вечером, я уже стара, приди ко мне ты…» далее все обрывалось. Почерк размашистый, но витиеватый, женский, слово «душенька» было написано с нажимом и выделялось, на фоне выцветших чернил других слов, невестку кто-то не очень любил. Тетушка громко втянула воздух в себя и так же громко выдохнув, сказала:

- Это писала наша тетя, Дарья Любомировна. – Со злостью добавив: – Царствие ей небесное.

Глава 5

Наш дом был похож на тысячи таких же особняков раскиданных по целой империи. Не очень большой, двухэтажный, имелся еще цокольный этаж, там были расположены подсобные помещения: котельная, прачечная, погреб, и небольшая комнатушка в которой проживал истопник, Иван. Центральный вход делил дом на две равные половины. Если вы заходили через парадные двери, то слева увидели бы огромное зеркало, перед ним столик с серебряным подносом для визиток и почты. Летом его украшала ваза с цветами, а зимой – большой старинный бронзовый канделябр. Напротив зеркала размещался пузатый шкаф для верхней одежды гостей и подставка для зонтов, да печь в углу. Около шкафа у входных дверей стояло старое благородное кресло, предназначенное для посетителей, что бы им было удобно снимать калоши, но обычно в этом кресле, пользуясь добротой и безалаберностью хозяек, дремал Петр, и надо было входить осторожно, что бы войдя, не споткнутся о его длинные, вытянутые ноги.

Далее за зеркалом шли огромные, арочные двери, они вели в парадную половину, состоявшую из большой гостиной, танцевальной залы, парадной столовой, и библиотеки, служившей, моему мужу, кабинетом. Войдя в двери напротив входа, оказались бы в музыкальном салоне, главным украшением, которого, служил белый рояль, так как по ушам всей нашей семьи потоптался кто-то никак не меньше слона, то бедный рояль обычно скучал в одиночестве. Когда, пять лет назад, в наш дом прибыл месье Бомон, я, зная о том, сколько ему платил папенька, набравшись храбрости, попросила взяться и за обучение девочек, нанять хорошую гувернантку, нам было не по карману. Месье, окинув взглядом двух ангелочков, скривился и вспомнив, видимо, о все том же окладе, согласился. За свою работу взялся со свойственной ему педантичностью и ответственностью. Письмо, математика, история, французский, рисование, естественные науки и, конечно, музыка. Но через два месяца страшных мучений бедного рояля, учитель вызвал меня в музыкальный салон и, со страдальческим видом, заявил

-Мадам, роял есть noble et délicat¹ инструмент, а мадмуазель полагают, что это барабан. Мы будем делать гербарий. – И вышел из комнаты. За ним, сохраняя свой, обычный ангельский вид, подались две проказницы.

Я пожаловалась на своевольного учителя тетушке, на что она, поправляя пухлыми ручками, букет рассеяно ответила:

-Гербарий это хорошо, гербарий – это просто прекрасно.

1 благородный и деликатный (фр.)

Так и пустовал прелестный музыкальный салон, а после смерти мужа, уйдя в глубокий траур, то и вся парадная половина скучала, оживляясь, время от времени, щебетом горничных. Только библиотека удостаивалась редкими посещениями хозяев, что бы взять книгу или старый журнал, но находится там долго, не хотелось, ибо в большой и претенциозной комнате, было холодно и неуютно.

Если же продолжить обход дома, то справа от музыкального салона находилась главная лестница, она вела на второй этаж, там размещались спальни хозяев, детские, гостевые, небольшая спальня нашего воспитателя и, наша гордость, ванные с ватерклозетами.

С правой же стороны холла были двери, ведущие в приватную половину дома: маленькая гостиная, которую, поставив в ней бюро, я превратила в личный кабинет, тут принимала посетителей приходивших по делу, управителя и арендаторов. Из этой гостиной одни двери вели в домашнюю гостиную, уютную комнату, теплую, со старой, но удобной мебелью, где мы проводили большинство зимних дней и вечеров. Другая дверь из кабинета вела в маленькую столовую, тут мы завтракали, обедали и ужинали в семейном кругу. Из столовой можно было попасть в ту же семейную гостиную и в буфетную. Из буфетной вы проходили в кухню, а оттуда, через маленький тамбур, на лестницу для слуг, лестница вела и в цокольный этаж. Рядом с кухней была кухаркина комната. Остальные слуги проживали в мансарде. Но сейчас, по причине старости, кухаркину комнату занимал Петр. Из кухни же черным ходом выходили в хозяйственный двор.

Мы всем семейством собрались в приватной гостиной. Девочки, сидя на полу, рядом с печкой, вяло листали журналы мод, и время от времени шуршали обертками конфет. В углу, около окна, Андрюша с Панасиком лениво двигали солдатиками и тоже шуршали конфетами. Панасик был постоянным товарищем по играм для Андрюши, играли они вместе, как правило, во дворе или на кухне, подальше от глаз мамы, но сегодняшний день стал исключением, ибо это был не день, а сущий кошмар!

Назад Дальше