На подбородке другого крупного чужака красовался старый шрам, несомненно указывающий на темное прошлое.
Вопреки ожиданиям, разношерстная четверка не остановилась в дальнем конце нефа, где обычно размещались слуги и другие простолюдины. Вместо этого голубоглазая девушка с каштановыми локонами, выбившимися из-под шляпки, направилась к старшей ключнице Агнес Барретт.
Шестидесятилетняя седая женщина в очках за долгие годы поднялась от младшей помощницы до хранительницы самых важных ключей. Ходили слухи, что вознаграждение, которое она получила за время службы от прихожан, составило внушительную сумму в три тысячи фунтов. Впрочем, Агнес честно их заслужила, поскольку лучше любого другого умела заботиться о частных молельнях: всегда тщательно протирала дубовые скамьи, взбивала подушки и прочая, и прочая.
Почтенная служительница с озадаченным видом ждала, когда девушка в неуместном наряде подойдет ближе. Возможно, бедняжка просто заблудилась. Или хотела спросить дорогу к другой, более подходящей для нее церкви.
– Будьте добры, покажите нам молельню лорда Палмерстона, – произнесла девушка.
Агнес раскрыла рот от изумления. Должно быть, она ослышалась? Неужели странное юное создание действительно назвало имя лорда Палмерстона? Ведь он один из самых влиятельных политиков в стране.
– Простите, что вы сказали?
– Покажите нам место лорда Палмерстона, если вас не затруднит. – Докучливая незнакомка протянула ключнице записку.
Агнес прочитала ее с возрастающим недоумением. Несомненно, сообщение было написано рукой лорда Палмерстона и самым недвусмысленным образом дозволяло странно одетой четверке занять его личную молельню. Но ради всего святого, как мог его светлость опуститься до подобных знакомств?
Стараясь ничем не выдать свою тревогу, Агнес перевела взгляд на низкорослого пожилого чужака. У него были такие же пронзительно-голубые глаза, как и у девушки, да и волосы тоже сохраняли светло-каштановый оттенок. Отец и дочь, заключила Агнес. Мужчина держался напряженно, стиснув руки и переминаясь с ноги на ногу. Несмотря на холодное февральское утро, лоб у него блестел от пота. Уж не болен ли он?
– Ступайте за мной, – проворчала Агнес и направилась по центральному проходу в сторону алтаря.
Здешние частные молельни именовались кабинками. В отличие от рядов обычных скамей, перед алтарем пространство между проходами делилось на квадратные участки размером восемь на восемь футов, огражденные барьером высотой до пояса. Внутри каждой кабинки находились собственно скамьи, на которых могла разместиться вся семья ее владельца. Обстановка больше напоминала уютную гостиную: мягкие подушки, ковры на полу. В некоторых кабинках даже стояли столики, куда можно было положить цилиндр, перчатки или свернутый плащ.
Молельня лорда Палмерстона располагалась справа от центрального прохода в первом ряду, прямо перед алтарем. Никогда еще дорога к ней не казалась Агнес такой долгой. Служительница смотрела строго перед собой, но чувствовала, что внимание всех собравшихся в церкви обращено сейчас на нее и странных незнакомцев, идущих следом. Она дошла до беломраморной алтарной ограды, развернулась, долго искала под неодобрительными взглядами прихожан нужный ключ и наконец отперла дверцу в кабинку лорда Палмерстона.
– Если бы его светлость предупредил заранее, я бы все подготовила к вашему приходу, – принялась оправдываться Агнес. – Я даже угольную печурку не успела разжечь.
– Не стоит беспокоиться, – заверила ее девушка. – Здесь намного уютнее, чем в нашей церкви в Эдинбурге. Мы не могли арендовать там такую же молельню и всегда стояли в задних рядах.
«Стало быть, она из Шотландии, – подумала Агнес. – А один из спутников – ирландец. Это многое объясняет».
В кабинке лорда Палмерстона стояли три скамьи со спинками. Двое высоких мужчин устроились на средней из них. Девушка и ее отец заняли переднюю. Даже сидя, старик продолжал шевелить ногами.
Агнес заставила себя вежливо поклониться, снова звякнула ключами и направилась в сторону притвора, где к ней кинулся не менее озадаченный церковный староста.
– Знаете, кто этот коротышка? – спросил он, тщетно пытаясь сохранить хладнокровие.
– Понятия не имею, – ответила Агнес. – Могу лишь сказать, что ему не мешало бы привести одежду в божеский вид.
– Это же Любитель Опиума!
Почтенная ключница опять решила, что ослышалась.
– Любитель Опиума? Томас Де Квинси?
– В декабре, когда случились те убийства, я видел его портрет в «Иллюстрейтед Лондон ньюс». Мне стало до того любопытно, что я отправился в магазин, где, как уверяла газета, он подписывал свои книги каждому покупателю. Недостойный способ заработать себе на хлеб, скажу я вам.
– Только не говорите, что он подписывал ту самую книгу! – Агнес даже понизила голос, упоминая скандально известную «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум».
– Он готов был подписать что угодно, если на обложке стояло его имя и кому-нибудь вздумалось купить экземпляр. А эта девушка в неподобающей одежде – его дочь. Тогда, в магазине, как только он тянулся в карман за бутылкой, она тут же подавала чай, чтобы отвлечь его.
– Боже милосердный! – охнула Агнес. – Так вы думаете, в бутылке был лауданум?
– А что же еще? Пока я находился в магазине, он выпил не меньше пяти чашек чая. Вообразите себе, сколько лауданума он успел бы принять, если бы дочь не стояла рядом. Надеюсь, не нужно объяснять, что сам я не купил ни одной его книги?
– Нет, что вы. Кому захочется по доброй воле читать эту отвратительную писанину, не говоря уже о том, чтобы покупать ее? Помилуй нас, Боже! Томас Де Квинси, Любитель Опиума, здесь, в церкви Святого Иакова!
– И это еще не все.
Агнес слушала старосту со все бóльшим смятением.
– Один из тех двоих, что с ним пришли, – детектив из Скотленд-Ярда.
– Быть того не может!
– Каждое утро я прогуливаюсь по Пикадилли мимо особняка лорда Палмерстона. И тот из мужчин, что помоложе, ежедневно является туда ровно в девять. Я сам слышал, как привратник называл его «сержант уголовной полиции».
– Уголовной полиции? Надо же!
– А еще я слышал, как привратник говорит с ним о другом детективе, вероятно раненном при поимке декабрьского убийцы. И тому второму оказывают врачебную помощь в доме лорда Палмерстона. Где, к слову сказать, обитают и Любитель Опиума со своей дочерью.
Агнес побледнела:
– Куда катится этот мир?
Впрочем, она не могла позволить себе долго сокрушаться. Вот-вот должен был приехать обещанный особый гость. Да и другие привилегированные прихожане начали нетерпеливо поглядывать на нее, дожидаясь, когда она наконец откроет их личные кабинки. Агнес сжала в руке связку ключей и направилась к ближайшему недовольному посетителю. Однако утро оказалось богатым на неожиданности. Мгновением позже почтенная ключница увидела, как в парадную дверь заходит сама Смерть.
В середине Викторианской эпохи к похоронным обрядам относились со всей серьезностью. Безутешная вдова, дети и родственники усопшего удалялись от мира, запираясь в четырех стенах собственного дома, и долгие месяцы носили траурную одежду. Вдове полагалось соблюдать траур по меньшей мере целый год и еще один день.
Оттого Агнес так поразило зрелище, которому она стала свидетельницей. Ошеломленные прихожане пятились от сурового худощавого мужчины, чьи сюртук, жилет и даже брюки были чернее черного. Королева Виктория и принц Альберт не одобряли в мужской одежде никаких других оттенков, кроме черного, серого и темно-синего, поэтому выделиться мрачностью наряда среди господ, собравшихся в церкви Святого Иакова, было довольно затруднительно. Однако в сравнении с одеждой незнакомца строгие костюмы остальных прихожан казались едва ли не праздничными. Ко всему прочему, он носил самые черные перчатки, какие только можно представить, обвязал цилиндр траурной лентой и накинул на плечи черный плащ.
В подобной одежде, говорящей о невыносимо тяжелой утрате, не принято было появляться на публике, за исключением самих похорон горько оплакиваемого усопшего. Одевшись подобным образом к воскресной службе, мужчина поневоле привлек к себе всеобщее внимание.
Незнакомец появился не один. Он держал под руку женщину преклонных лет, судя по согбенной спине, в траурном одеянии, также выражающем глубокое горе. Жатый креп черного как ночь платья не отражал солнечный свет. Лицо женщины закрывала черная вуаль. Рука в черной перчатке прижимала к губам черный платок.
– Прошу вас, откройте нам молельню леди Косгроув, – обратился к Агнес мужчина.
– Леди Косгроув? – Ошеломленная служительница только теперь поняла, кто стоит перед нею. – Силы небесные, что случилось?
– Прошу вас, – повторил мужчина в черном.
– Но леди Косгроув прислала мне записку, что пропустит сегодняшнюю службу. Я не подготовила кабинку к ее приходу.
– У леди Косгроув большое горе, ей сейчас не до таких мелочей, как неубранная молельня.
Не дожидаясь ответа, мужчина повел свою неуверенно ступающую спутницу вдоль центрального прохода. Агнес снова почувствовала на себе взгляды прихожан и услышала взволнованный шепот за спиной. Дойдя до ограды алтаря, она повернула направо и миновала место лорда Палмерстона, занятое странной компанией во главе с Любителем Опиума. Маленький человечек по-прежнему беспокойно перебирал ногами.
Молельня леди Косгроув располагалась у правой стены. За долгие годы кабинка приобрела самый обстоятельный вид во всей церкви. Установленные в каждом углу столбы поддерживали балдахин. В холодную погоду можно было задернуть занавес, закрывая кабинку с трех сторон, за исключением обращенной к алтарю. Впрочем, владельцы нередко задвигали шторы и в теплые дни – якобы для того, чтобы взгляды других прихожан не мешали им молиться, хотя, вполне возможно, на самом деле они там просто дремали.
Агнес открыла дверцу, и леди Косгроув отняла от лица черный платок.
– Благодарю вас, – сказала она суровому мужчине.
– Всегда к вашим услугам, леди Косгроув, – ответил тот. – Примите мои глубочайшие соболезнования. – Он протянул ей черный конверт.
Дама скорбно кивнула и села на первую из трех установленных внутри кабинки скамей.
За спиной у Агнес послышалось деликатное покашливание. Возле алтарной двери стоял священник, готовый начать службу. Орган заиграл «Сын Божий вышел на войну», голоса певчих зазвенели под сводом церкви. Все с шумом поднялись с мест. Агнес поспешила вернуться в притвор, а когда обернулась, чтобы осведомиться у мужчины в трауре о горе, постигшем леди Косгроув, то, к собственному удивлению, нигде его не нашла.
«Куда же он мог подеваться?» – недоуменно подумала служительница, но тут же увидела алый мундир особого гостя, ожидающего за дверью, и с трудом уняла сердечный трепет.
Под торжественные аккорды величественного гимна преподобный Сэмюэл Хардести подошел к алтарю, склонил перед ним голову и обернулся к прихожанам.
Он с гордостью оглядел свою паству. Служители и простолюдины стояли в задних рядах, благородные и состоятельные прихожане расселись на скамьях. С минуты на минуту должен был появиться особый гость. Викарий заметил четверых бедно одетых чужаков, явно не из Мейфэра, занявших кабинку лорда Палмерстона, и постарался скрыть смущение под лучезарной улыбкой.
С крайней левой стороны от него располагалась молельня леди Косгроув, и викарий испытал еще одно потрясение при виде траурного наряда владелицы. Она распечатала черный конверт и прочитала письмо, не поднимая вуали. После чего со скорбным видом поднялась с места и задернула занавес сначала с задней стороны кабинки, а затем и с боков.
Теперь ее горе не мог лицезреть никто, кроме викария. Она опустилась на колени и склонила голову, касаясь лбом ограждения.
Алый сполох привлек внимание священника к дверям церкви.
Цветное пятно становилось все ярче и заметнее. Сквозь толпу уверенно шел привлекательный светловолосый молодой человек в офицерском мундире с блестящими латунными пуговицами. Гордая осанка придавала ему бравый и решительный вид, но лицо оставалось задумчивым, а в умных внимательных глазах затаилась боль, о причинах которой нетрудно было догадаться. Раненая правая рука молодого офицера висела на перевязи, так что сохранять армейскую выправку ему, вероятно, стоило немалого труда. Сопровождала его прелестная девушка со своими родителями.
Особым гостем являлся полковник Энтони Траск, о чьих подвигах в Крымской войне шумел весь Лондон. Во время осады Севастополя этот храбрый офицер собственноручно отправил в мир иной не меньше тридцати вражеских солдат. Когда у него закончились патроны, полковник Траск со штыком наперевес повел своих людей в победоносную атаку по залитому кровью склону. Он вселил уверенность в уставших бойцов, отразив с полдюжины контратак противника. Мало того, он еще и спас жизнь попавшему в окружение герцогу Кембриджскому, кузену самой королевы.
По возвращении героя в Лондон королева Виктория произвела его в рыцари. Как сообщила «Таймс», когда ее величество назвала Траска «сэр» в соответствии с новым титулом, полковник попросил по-прежнему обращаться к нему по воинскому званию: «В знак уважения к храбрым солдатам, бок о бок с которыми я сражался, и в особенности к тем, кто погиб на этой проклятой войне». Королева побледнела, услышав вульгарное словцо, и Траск поспешно добавил: «Простите мой грубый язык, ваше величество. Эта привычка осталась у меня со времен строительства железной дороги». Следует сказать, что Траск не только строил железную дорогу, но и владел ею вместе с отцом, сколотив немалое состояние. Богатый, привлекательный, храбрый – поговаривали, что все молодые аристократы Лондона люто ненавидят его за очевидную безупречность.
Под торжественные звуки гимна полковник со своими спутниками прошел к переднему ряду. Агнес отперла дверцу кабинки, и молодой офицер помог прекрасной девушке и ее родителям занять место на скамье.
Орган грянул заключительный аккорд, и церковь Святого Иакова погрузилась в благоговейную тишину.
Преподобный Сэмюэл Хардести широко улыбнулся:
– Я счастлив приветствовать всех собравшихся, и в особенности – полковника Траска, чей героизм так воодушевляет нас.
Многие прихожане вскинули было руки, чтобы зааплодировать, но вспомнили, где находятся, и сдержали порыв.
Викарий перевел взгляд влево, на леди Косгроув:
– Всякий раз, когда на плечи ложится тяжкий груз скорби, вспомним о том, что приходится выносить нашим храбрым солдатам. Если у них хватает сил держаться, хватит и у нас.
Леди Косгроув, скрытая за шторами, сохраняла прежнюю коленопреклоненную позу, упираясь лбом в перила.
– И нет таких испытаний, посланных Богом, какие мы не в силах вынести. Воистину, если Господь на нашей стороне…
Еще один алый проблеск остановил речь викария. На сей раз его отвлек не мундир полковника Траска, а небольшая лужица на полу перед скамьей леди Косгроув. Заметив заминку священника, прихожане встревоженно зашептались.
– Итак, если Господь на нашей стороне…
Алая жидкость перед кабинкой леди Косгроув растекалась все шире. «Может быть, ее светлость что-то пролила? – гадал викарий. – Принесла с собой флакончик с лекарством и нечаянно уронила?»
Внезапно леди Косгроув шевельнулась. Прикрытое вуалью лицо обратилось кверху, а тело начало медленно сползать вниз.
– Господи! – воскликнул викарий.
Голова леди Косгроув запрокинулась еще больше, и теперь священник видел ее рот, который раскрывался все шире и глубже. Но – помилуй нас, Боже, – принадлежал он не леди Косгроув, ибо не бывает на свете столь огромных и кроваво-красных ртов.
Горло пожилой леди перерезали от уха до уха. Закрытое вуалью лицо непостижимым образом по-прежнему глядело в потолок, в то время как тело почти опустилось на пол.