Для такого перехода к идентификации с отцом необходимо, чтобы хоть немного пробудилось чувство реальности; тогда девочка неизбежно перестанет довольствоваться, как прежде, исполнением своего желания иметь пенис исключительно в фантазии – теперь она начнет размышлять над отсутствием у нее этого органа или о том, как его приобрести. Направление этих размышлений обусловлено общей аффективной диспозицией девочки; она характеризуется следующими типичными установками: еще не совсем ослабленной женской любовной привязанностью к отцу, чувствами неистовой ярости и мести по отношению к нему из-за пережитого разочарования и, наконец, но не в последнюю очередь, чувствами вины (связанными с инцестуозными фантазиями), которые стремительно возникают под гнетом лишений. Таким образом, все эти чувства неизменно относятся к отцу.
Я видела это отчетливо у пациентки Y, которую я уже не раз упоминала. Я говорила вам, что у этой пациентки возникали фантазии об изнасиловании, фантазии, которые она считала реальностью и которые в конечном счете относились к ее отцу. Она также в значительной степени идентифицировала себя с ним; к примеру, с матерью она себя вела так, как должен был бы вести себя сын. Кроме того, ей снились сны, в которых на отца нападали змеи или дикие звери, а она его спасала.
Фантазии о кастрации принимали у нее знакомую форму: она воображала, что ее гениталии не совсем обычно устроены, более того, ей казалось, что она перенесла здесь какую-то травму. По этому поводу ей приходили в голову разные идеи, которые сводились в основном к тому, что эти особенности есть результат пережитого ею насилия. На самом деле становится очевидным, что эти связанные с ее гениталиями идеи и ощущения, на которых она упорно настаивала, продуцировались ею, чтобы доказать реальность этих актов насилия и тем самым, в конечном счете, ее любовных отношений с отцом. Важность этих фантазий и интенсивность навязчивого повторения, от которого она страдала, особенно наглядно проявились в том, что до анализа она настояла на шести лапаротомических операциях, несколько из которых были сделаны исключительно из-за ее болей. У другой пациентки, чья зависть к пенису приняла совершенно гротескную форму, это ощущение, будто ей нанесли травму, было перенесено на другие органы, так что, когда ее симптомы навязчивости были устранены, клиническая картина имела вид ипохондрии. В тот момент ее сопротивление приняло следующую форму: «Это же чистый абсурд – подвергать меня анализу, видя, что мое сердце, легкие, желудок, кишечник явно поражены органически». И эта пациентка тоже столь упорно настаивала на реальности своих фантазий, что однажды едва не добилась полостной операции. Ее ассоциации постоянно выдавали идею, что она была «сражена» (geschlagen) болезнью по вине отца. Действительно, когда удалось прояснить ее ипохондрические симптомы, наиболее существенной чертой ее невроза стали фантазии об избиении (Schlagephantasien). Мне кажется невозможным удовлетворительно объяснить все эти проявления одним только комплексом зависти к пенису. Но их основные свойства станут хорошо понятными, если мы рассмотрим их как следствие стремления пережить заново, уже в форме навязчивости, муки насилия со стороны отца и убедить себя в реальности этого болезненного опыта.
Количество примеров можно умножать до бесконечности, но они лишь вновь и вновь подтверждали бы, что под совершенно разными масками мы сталкиваемся с одной и той же базальной фантазией о кастрации вследствие любовных отношений с отцом. Мои наблюдения заставляют меня полагать, что эта фантазия, о существовании которой нам давно известно по индивидуальным случаям, является настолько типичной и фундаментально важной, что я склонна назвать ее вторым источником комплекса кастрации у женщин. Огромное значение этой комбинации заключается в том, что чрезвычайно важная часть подавленной женственности теснейшим образом связывается с фантазиями о кастрации. Или же, если рассматривать во временной последовательности, уязвленная женственность дает начало комплексу кастрации, а этот комплекс нарушает (но не первично) развитие женщины.
Здесь, пожалуй, мы имеем перед собой саму основу мстительного отношения к мужчинам, которое столь часто обращает на себя внимание у женщин с выраженным комплексом кастрации. Попытки объяснить эту установку как следствие зависти к пенису и разочарования девочки, обманутой в своих ожиданиях получить в подарок от отца пенис, не являются удовлетворительными для массы фактов, извлеченных на свет благодаря анализу более глубоких слоев психики. Разумеется, в процессе психоанализа зависть к пенису обнаруживается гораздо легче, чем более глубоко вытесненные фантазии, приписывающие утрату мужских гениталий половому акту с отцом. То, что дело обстоит именно так, следует из факта, что зависть к пенису отнюдь не сопровождается чувством вины.
Особенно часто мстительная установка по отношению к мужчинам направлена на того, кто совершил акт дефлорации. Объяснение этому вполне естественное – поскольку в фантазии пациентка теряет девственность с отцом, то и в последующей реальной любовной жизни первый мужчина особым образом занимает место отца. Эта идея получила выражение в обычаях, описанных Фрейдом в его эссе о табу девственности: в соответствии с ними акт дефлорации возлагался на эрзац-отца. Для бессознательной души дефлорация является повторением воображаемого полового акта с отцом, и поэтому, когда дефлорация происходит на самом деле, репродуцируются все те аффекты, которые относятся к воображаемому акту, – сильное чувство привязанности в сочетании с отвращением к инцесту и, наконец, вышеописанное желание отомстить за обманутую любовь и за кастрацию, перенесенную якобы вследствие этого акта.
Мои заметки подходят к концу. Я пыталась разобрать вопрос: действительно ли неудовлетворенность женщины своей половой ролью, порождаемая завистью к пенису, есть альфа и омега комплекса кастрации у женщин? Мы увидели, что анатомическое строение женских гениталий в самом деле имеет большое значение для психического развития женщины. Столь же несомненно, что зависть к пенису в существенной степени обусловливает формы, в которых проявляется комплекс кастрации. Но вывод, что отказ от женственности основан на этой зависти, представляется неприемлемым. Напротив, мы можем убедиться, что зависть к пенису отнюдь не исключает глубокой и настоящей любви к отцу и что лишь тогда, когда это отношение нарушается эдиповым комплексом (точно так же, как это происходит в соответствующих мужских неврозах), зависть к пенису приводит к отказу субъекта от своей половой роли.
Невротик-мужчина, идентифицирующий себя с матерью, и невротик-женщина, идентифицирующая себя с отцом, одинаковым образом отказываются от своих половых ролей. И с этой точки зрения страх кастрации у невротика-мужчины (за которым скрывается желание кастрации, которому, на мой взгляд, никогда не уделялось достаточно внимания) в точности соответствует желанию невротика-женщины иметь пенис. Эта симметрия была бы еще более поразительной, если бы внутренняя установка мужчины на идентификацию с матерью не была диаметрально противоположной установке женщины на идентификацию с отцом. Причем в двух аспектах: для мужчины желание быть женщиной не только противоречит его сознательному нарциссизму, но отвергается и по другой причине, а именно потому, что представление о женщине совпадает с осуществлением всех его страхов перед наказанием, сосредоточенных как раз в области гениталий. Для женщины, напротив, идентификация с отцом подкреплена прежними желаниями той же направленности, и она привносит с собой не чувство вины, а скорее чувство оправдания. Таким образом, из описанной мной связи, существующей между идеями о кастрации и инцестуозными фантазиями в отношении отца, следует фатальный вывод, противоположный тому, который делают мужчины, – быть женщиной само по себе заслуживает порицания.
В своих работах «Печаль и меланхолия», «О психогенезе одного случая женской гомосексуальности», а также «Психология масс и анализ „Я“» Фрейд все более полно показывал, какое значение для человеческой психики имеет процесс идентификации. Именно эта идентификация с родителем противоположного пола и представляется мне тем пунктом, из которого у обоих полов развивается как гомосексуальность, так и комплекс кастрации.
Статья 2. Уход от женственности. Комплекс маскулинности у женщин глазами мужчин и женщин
В некоторых своих последних работах Фрейд со все большей настойчивостью обращает внимание на определенную односторонность наших аналитических изысканий. Я имею в виду тот факт, что вплоть до недавнего времени объектом исследования являлся разум мужчин и мальчиков.
Причина этого очевидна. Психоанализ – творение мужского гения, и почти все, кто развивал его идеи, тоже были мужчинами. Вполне естественно и закономерно, что им гораздо легче было изучать мужскую психологию и что развитие мужчин им было более понятно, чем развитие женщин.
Важный шаг к пониманию специфически женского был сделан самим Фрейдом, открывшим существование зависти к пенису, а вскоре затем в работе ван Офюйзена и Абрахама было показано, сколь значительную роль этот фактор играет в развитии женщин и в формировании у них неврозов. Значение зависти к пенису возросло недавно еще более в связи с гипотезой о фаллической фазе. В соответствии с ней мы считаем, что в инфантильной генитальной организации у обоих полов значение имеет лишь один половой орган, а именно мужской, и что это как раз и отличает инфантильную организацию от конечной генитальной организации взрослого. Согласно этой теории, клитор понимается как фаллос, и мы полагаем, что маленькие девочки изначально придают клитору точно такое же значение, что и мальчики пенису.
Эта фаза отчасти препятствует дальнейшему развитию, отчасти ему способствует. Хелен Дойч продемонстрировала главным образом сдерживающий эффект. Она придерживается мнения, что с появлением каждой новой сексуальной функции, например в начале пубертата, при вступлении в половую жизнь, при беременности и после рождения ребенка, эта фаза реактивируется и ее приходится каждый раз заново преодолевать, чтобы достичь женской установки. Фрейд развил ее представления с позитивной стороны, утверждая, что только зависть к пенису и ее преодоление порождают желание иметь ребенка и тем самым формируют любовную привязанность к отцу.
Теперь встает вопрос: способствовали ли эти гипотезы тому, чтобы наше понимание женского развития (понимание, которое сам Фрейд назвал неудовлетворительным и неполным) стало более удовлетворительным и четким?
В науке часто бывает весьма полезно взглянуть на давно известные факты с совершенно иной точки зрения. В противном случае возникает опасность, что мы невольно будем продолжать укладывать все новые наблюдения в те же самые четко обозначенные группы идей.
Тот новый взгляд, который мне хотелось бы обсудить, возник у меня под влиянием некоторых философских эссе Георга Зиммеля. Идея, высказанная Зиммелем и подхваченная другими исследователями, особенно женщинами, такова: вся наша цивилизация есть маскулинная цивилизация. Государство, законы, мораль, религия и наука – все это творение мужчин. В отличие от многих других авторов Зиммель отнюдь не делает из этих фактов вывод о женской неполноценности; прежде всего он значительно расширяет и углубляет понятие маскулинной цивилизации: «Искусство, патриотизм, мораль в целом и социальные идеи в частности, правильность практического суждения и объективность теоретических знаний, энергия и глубина жизни – все эти категории по своей форме и притязаниям принадлежат всему человечеству, но в своей реальной исторической конфигурации – они насквозь мужские. Допустим, что все эти вещи, рассматриваемые как абсолютные, мы определим единственным словом „объективные“. Тогда мы обнаружим, что в истории нашей расы имеет силу равенство: „объективный = мужской“».
Зиммель полагает, что причина, почему так сложно было распознать этот исторический факт, состоит в том, что сами стандарты, по которым человечество оценивает природу мужчины и женщины, не являются нейтральными, не учитывают различие полов, но по сути своей – мужские… Мы не верим в чисто «человеческую» цивилизацию, в которой не возникала бы проблема пола, по той же самой причине, которая отделяет подобную цивилизацию от реально существующей, а именно по причине наивного (так сказать) отождествления понятий «человеческое существо» и «мужчина», понятий, которые во многих языках обозначаются одним и тем же словом. На время я оставляю в стороне вопрос, обусловлен ли маскулинный характер основ нашей цивилизации самой природой полов или только превосходством мужчины в силе, которое на самом деле никак не связано с цивилизацией. Во всяком случае, это объясняет, почему в самых разных областях деятельности низкие достижения презрительно называют «женскими», а выдающиеся достижения женщин, выражая одобрение, именуют «мужскими».
Как любая наука и любые ценности, психология женщин тоже рассматривалась исключительно с позиции мужчин. При этом, исходя из своего преимущественного положения, мужчины непременно приписывают объективность своему субъективному, аффективному отношению к женщине, а психология женщин, по мнению Делиуса, до сих пор представляет собой отражение мужских желаний и разочарований.
Еще одним очень важным фактором в этой ситуации является то, что женщины приспособились к желаниям мужчин и стали считать такое приспособление своей истинной природой. То есть они видят или видели себя такими, какими хотят их видеть мужчины; бессознательно они поддались внушению мужского ума.
Если нам ясно, в какой мере все наше существование, мышление и поведение приспособились к этим мужским стандартам, мы можем увидеть, как трудно отдельному мужчине и отдельной женщине избавиться от подобного образа мыслей.
Вопрос состоит теперь в том, насколько и аналитическая психология, делая женщин объектом исследования, пребывает в плену такого мышления; в какой мере она не преодолела еще стадию, на которой было совершенно естественно рассматривать только мужское развитие. Иными словами, в какой мере эволюция женщин, представленная нам сегодня психоанализом, оценивалась по мужским меркам и в какой мере данная картина расходится из-за этого с истинной природой женщин.
Если мы посмотрим на проблему с этой точки зрения, наше первое впечатление окажется просто поразительным: нынешняя психоаналитическая картина женского развития (не важно, верна она или нет) ни на йоту не отличается от типичных представлений мальчиков о девочках.
С представлениями мальчиков мы хорошо знакомы. Поэтому я изложу их лишь вкратце, а для сравнения в соседней колонке приведу наши представления о развитии женщин.
Столь точное совпадение, разумеется, не является критерием объективной истинности. Вполне возможно, что инфантильная генитальная организация маленькой девочки и впрямь похожа на инфантильную генитальную организацию мальчика, как это до сих пор считалось.
Но несомненно, это совпадение заставляет нас задуматься и рассмотреть иные возможности. К примеру, мы могли бы последовать за ходом мысли Георга Зиммеля и спросить: действительно ли женская адаптация к мужской структуре происходит в столь ранний период и в такой степени, что полностью подавляет специфическую природу маленькой девочки? Позднее я ненадолго вернусь к тому моменту в детстве девочки, когда, как мне кажется, действительно происходит подобное «заражение» мужской точкой зрения. Но это не помогает мне понять, каким образом все, что заложено природой, может быть полностью поглощено и бесследно исчезнуть. Поэтому нам придется вернуться к поставленному мной вопросу: не является ли отмеченный мной удивительный параллелизм лишь выражением односторонности наших наблюдений, сделанных исключительно с позиции мужчины.