prose_classic
Дарья
.Егерь.
[email protected]
Иногда неплохо заглянуть в глубинки нашей страны и наших жизней.
В этом рассказе можно увидеть судьбу простой русской женщины, которая жила душой, а не циничными помыслами...
2015
ru
Your
Name
FictionBook Editor Release 2.6
21 June 2015
7985FED3-4495-4E05-BEAE-FCEE2FED7FD5
1.0
На основе реальных событий.
I
Когда это было – неизвестно; быть может вчера, а может и лет десять назад. И настоящие имена стерлись с памяти довольно быстро. Люди часто стараются забыть о том, что вгоняет их в стыд.
***
Она была дочкой лесника, жила в городе, когда молодой была. С мужем детей у них не было. Ходил к ним парнишка один, пока маленький был, они гостинцами его баловали: то яблочко дадут, то леденец, а то и шоколадку.
Жили в небольшой двушке, в центре города. Муж был столяром, она – швеей, да домохозяйкой, а боле ничего не умела, кроме как по хозяйству упрявляться, да только где ж его в квартире городской сыскать?
Чего не было, то не было, да только на все руки мастерицей была она, и слухи ходили, что талант у нее имеется особый, способности к излечению людей.
Многие не верили, а кто верил, ходил, и ему помогали чудодейственные руки.
II
Годы шли, жизнь текла своим чередом.
Сначала она рассталась с мужем.
Погребла его под собой машина с лесом, да так и хоронили закрытый гроб, чтоб людей не пугать.
Захоронили на территории городского кладбища, с краю.
А после его смерти частенько стала наведываться к отцу в усадьбу.
Место то было диковинное, изумрудное; далеко находилось от города, рядом километрах в десяти, а может и в пятнадцати деревенька была.
А кругом – лес.
Годы шли и стирали память о человеке, что прожил рядом с ней три четыре десятка лет. Фотографий она не имела, разве что в паспорте, да и то, заглядывала в него редко: «Чтоб душу не бередить».
Годы шли, город рос, люди чернели.
И к ней заглянули такие вот люди черные с бумажками белыми, да заявлениями громкими, будто б она тут никто и звать ее никак, и пусть уходит в свое поместье, доживать свой век там, где положено таким как она – старым.
Старым людям – в старый лес.
Что может старушка в свои года, когда морщинистое лицо уже давно не улыбалось, а сердце пустотой било?
Что может одна маленькая старушка?
Что может человек беспомощный, которому не у кого помощи этой взять и даже попросить?
Старушка собрала свои пожитки и отправилась в усадьбу к отцу, которое и стало ее пристанищем.
Перевезла и мужа с собой. Не хотела она, чтоб остался любимый человек в этом грязном месте один, и она одной быть не хотела. Положила она его под высокой сосной, что росла в двадцати шагах от избы и частенько к нему наведывалась – поливать незабудки, что сами собой распустились на земляном холме у каменного надгробия.
А через год схоронила и отца.
Второй земляной холмик с незабудками появился под сосной.
III
А годы все шли, им нипочем чужие смерти; бегут без оглядки на чужие жизни, забирают всяких за собой и оставляют на отрезках прошлого в виде холмиков.
А ее забирать не спешили.
Жила себе старушка в своей избе средь леса, забывая о городе, что казался уж сном каким-то.
Хозяйство, что состояло на момент смерти отца из двух овец, пяти кроликов, да кота одноглазого, сгинуло.
Мясо на еду ушло, кости в землю.
Под напором лет спина сгорбилась, морщинки стали глубже, рот бледнее, а зубов и вовсе не стало. Волосы превратились в прядки кипенные, только брови остались черными, хоть и редкие волоски в них были.
Ноги хоть и медленно ходили, а все же крепко держали свою хозяйку, а руки подводили – тряслись.
Жила старушка в избе одна. Был как-то кот, о котором уже упоминалось, да и тот исчез в темноте леса. Видно почуял, что скоро конец ему, да и убег, чтоб хозяйку своей смертью не огорчать. А так не вернулся, и она не знает, живой или нет. Вдруг живой? Надежда теплится и не дает тосковать.
Кроме самой старушки в доме жили мыши. Они развлекали старушку своим подпольным шуршанием, а она все удивлялась, что они ее запасов не трогают.
Она ягоды да грибы сушит, а они их не едят.
Кстати говоря, и питалась она тем, что в лесу добудет – грибы, ягоды, листья да травы на чай, корешки. В старом заросшем огороде теплились еще жизнью несколько кустов картошки.
Довольно часто, раз в месяцок быть может, к ней заезжали гости – люди, что просили вылечить их или близкого родственника.
И какая б хворь ни была у человека, стоило приложить чудесные сухие руки к месту болезному, как вскоре боли отступали.
Старушка поила гостей чаем своим душистым, а они ей новости рассказывали, хоть по большей части, она ничегошеньки не понимала.
Гости привозили еды и вещей старушке, понимая, что в такую даль да пешком женщина уже не может позволить себе ходить.
Везли мяса и хлеба, масло и сахар, кто спички вез, кто одежду, кто посуду.
Все по не многу.
Так и жила.
Зимой воду из снега добывала, а летом к ручью студеному ходила с ведерком, потому что колодец завалился, да и нет в руках былой силы, чтоб подымать со дна воду.
IV
И вот однажды прибыли гости в очередной раз просить старушку вылечить ребенка от болей в ноге, что когда-то повредил.
Привезли сахару да муки.
Путь к старушке указывали деревенские, что еще не забыли о усадьбе егеря.
Они же и рассказывали, что не плохо бы не деньгами, а едой, да вещами помогать, потому, как деньги в глуши без надобности старому человеку, а вот поговорить, помочь по хозяйству да выслушать человека – самое драгоценное вознаграждение.
И узнала в взрослом человеке, статном мужчине с приятным лицом старушка того мальчика, которого подкармливали они с мужем сладостями.
И он ее, хоть и не сразу, но узнал.
Помог он со своей семьей ей по хозяйству: прибраться и еды наварить, дрова заготовить.
А потом уехали гости.
Снова стало, как было: тишь, зори в тумане, скользящие сквозь сосны да березы, комарики, мошки, птицы заливистые, кузнечики, сверчки.
Все то родным было, знакомым, любимым.
Но нарушилось спокойствие нежданными гостями.
Прибыл автобус с какими-то людьми с камерами, с микрофонами, которых старушка и в глаза не видела никогда, странная техника и манера разговоров, необычная красивая одежда…
И мужчина, что был когда-то славным мальчиком.
Старушка по началу испугалась, в доме заперлась, но потом открыла все же, заранее перекрестившись перед этим.
Оказалось, что-то журналисты прибыли с телевидения и хотят о ней материал снять.
-Какой такой мотюрьяль? Не надо у меня ничего снимать, и снимать то нечего!
Но все ж после долгих разъяснений и бесед, уговоров, старушка согласилась.
Она для такого повода достала из закромов свою шаль, которую берегла на похороны, с заплатками и дырками, проеденными молью.
Накинула ее на худенькие плечики в старенькой кофточке на круглых зеленых пуговицах, а на голову повязала слабо платок, расшитый когда-то еще своими руками, когда еще видела хорошо и руки не тряслись.
И стала давать интервью.
Ее расспрашивали, как она тут живет, чем живет, не скучно ли, не страшно ли, а она ухо к женщине, говорившей, все тянула, а потом после паузы, кивнув, отвечала, чуть улыбавшись.
-Ну, а як тут можно жить? Хорошо, - и снова беззубо улыбалась, кивая, в глаза женщине, забывая, что смотреть надо в камеру. А та ей казалась мертвой, неприглядной, чужой, и она забывала о ней вовсе, улыбаясь красивой женщине.
-Тиша кругом, спокойствие, - рукой махнула на лес.
-А хозяйство у вас какое? – с интересом слушала женщина, задавая вопросы.
-Тикить мыша бегает, - хекнула старушка, вспомнив серых сестричек, бегающих по углам дома и сверкая черными водянистыми глазками.
-Букашки вона летають, - махнула на заросший огород.
Камера в руках долговязого паренька ездила туда-сюда по округе, задерживаясь по долгу на старушке.
-И вы здесь совсем одна? А где же ваши родственники?
-Как же одна! Вон, лежат мои хорошие… под сосенкой то, спят… Скоро и я к ним присоединюсь, - ласково поглядела на незабудковые холмики.
-Скажите, а как вы тут оказались?
-Как? Да приехала, как еще… дом у меня мой кровный отобрали, так я и вернулась на родину к себе к отцу под крыло, да только схоронила его тут же через годик. Да так и живу тут…куда мне еще податься.
-Кто же отобрал у вас ваш дом?
-А черт их возьмет, кто! – сердито пожала плечами.
-Мне сказали, не моя квартира, в которой я тридцать лет с мужем отжила, я и съехала. Не в моем возрасте уж с ними тягаться…
-Как же вы тут живете, без цивилизации, без людей? А как вам пенсию выплачивают сюда?
-У-у-у! – отмахнулась старушка.
-Мне уж давно пенсий тех никто не даеть, сама себе живу без людёв, и гляди, краса, не померла еще, - с лихвой и гордостью за себя глянула на эту женщину.
-А что же вы едите?
-Ну, как что? Ягодки, грибочки вон висят на солнышке, сушатся. Картошке рано еще, - причмокнула сухими морщинистыми губами.
-Гости разные гостинцы возят, - глянула на мужчину, что стоял немного в стороне и ласково и тоскливо глядел на старушку.
-То сахарку привезут, то муки, уж я тут тесто месю, хлебушек пеку…
-Да не уж то не страшно одной в лесу жить? Не боитесь зверя дикого? – женщина оглядела с опаской сине-зеленую темень вокруг опушки, на которой дом стоял. Покосившийся заборчик лишь в нескольких местах устоял вокруг, а так уж давно попадал да зарос крапивой.
-Ой, милочка, - положила руку на впалую грудь, покачав головой.
-Было как-то страшно по началу, все ж одна, а потом свыклась. А еще, с года три, или два… - она пожевала губу.
-Да, все-такись три годка прошло то! Тогдась летом за хворостом пошла, да грибки посмотреть после дождичка.
Оператор и женщина, державшая микрофон, замерли.
-Иду, тихонько бурчу себе под нос песню старую, уж слова позабылись, а губы помнят. Веточки в руках своих держу и глядь! – она широко раскрыла светлые голубые глаза.
-Гляжу впередке то! Из бурелома волчище выходит!
-Ох… - испуганно выдохнула женщина и позабыв о микрофоне прижала руку к груди в испуге. Но тут же опомнилась и вернула его к старушке.
-Медленно, сильно и гордо вышел, и встал. Стоит в мокрети лапами большущими своими, не шевелится. Сам черный, бока репьем облеплены, шнобель влажный черный - черный! Как щас помню – блестит в отблесках света, что с неба сквозь ветки падает, ноздри шевелятся от дыхания, дрожат… бока вздымаются красиво…
Все, молча, заворожено, слушали.
-Стоит он и не шевелится. И я не шевелюся, и он не дернется с места. Ох, сердце зашлось у меня тогда! Но я виду не подала! – помахала воинственно пальцев в воздухе.
-Нельзя виду подавать! – она затормозила, поглядев куда-то в лес.
-Красивый он…
-Кто, волк? - удивленно ойкнула женщина, тоже поглядев на лес.
-Да. Он сам весь чернющий был, как небо ночное… а глаза его как звезды желтые влажно мерцали на морде матерой…