И вдруг вчера, когда по всем телевизионным каналам стали показывать смерть Шелиша, а съемочная группа НТВ умудрилась показать даже внешний вид тела покойного, Сергей, увидев лицо бывшего вице-премьера, выслушав все комментарии о его загадочной смерти, понял: сработал его прибор, его страшное детище. Значит, Тюменин втайне делал копию. Воспроизвести прибор заново в такое короткое время он не мог, Володин даже некоторые ювелирные операции и часть плат делал на стороне, в КБ космической техники. Другое дело, что Миша, почувствовав настроение Валериана и разгадав его замысел, мог той ночью подменить прибор. Володин был тогда так взволнован, так спешил, что даже не стал раскрывать коробку. Внутрь могли насовать всякую дребедень. Но видимо, что-то страшило и Тюменина, коли он три года выжидал, не торопясь приводить прибор в действие. А там кто знает, то ли безденежье, безработица доконали его, то ли его прижали к стенке и он сдался бандитам, мафии, еще кому. Главное — прибор сработал. Его прибор! И есть первая жертва. Да еще какая! Вице-премьер, светлая голова, прораб новых, интересных реформ. Значит, действуют не бандиты, а некая всесильная теневая группировка, которая хочет завладеть властью. Повернуть страну в другую сторону. Это и испугало Сергея, и он всю ночь не мог заснуть.
Нет, не страх за собственную жизнь так взбудоражил его. Страх за свой народ, который, сам того не понимая, завтра может проснуться в очередном ГУЛАГе. Это предвидение, возникшее в ночные часы, оказалось пострашнее тех волнений, когда он почувствовал, что его ищут. Безмолвные люди с застывшими, как маска, лицами по нескольку раз просеивали всех сотрудников института, выискивая по фотографиям Валериана Володина. Но тщетно, ничего не найдя, они убрались ни с чем. И вот новый сюрприз.
Поэтому Сергей и не пошел с утра в институт. Он сходил, купил в ларьке «Союзпечати» все газеты, какие живописали о смерти Шелиша, просмотрел их, вчитываясь в каждую деталь страшных репортажей, точно старался убедить себя, что его прибор тут ни при чем, а зло совершено с помощью других орудий. Но чем больше он вчитывался, не пропуская и по телевизору дневные новости, тем отчетливее убеждался: все сделано с помощью «фантома». И видимо, нажимал на кнопки сам Тюменин. Он перестарался, усиливая напряжение кровотока. Сделай он его чуть меньше, случилось бы обычное кровоизлияние в мозг — и ни одна экспертиза, ни один врач не могли бы сослаться на некое «вмешательство извне», как прокомментировал происшедшее личный врач Шелишей Семен Летецкий. Но так или иначе, это его прибор. Он его создатель. И теперь получается, что он соучастник преступления. Убийца. Вот что вывело Сергея из равновесия.
Первым его побуждением после звонка директору было идти в Генеральную прокуратору, к этому «важняку» Турецкому. Его лицо по телевизору показалось Сергею умным и приятным. Он хотел подсказать ему только одно, чтобы следователь сосредоточил все силы на поиске прибора и его обезвреживании. А также на аресте Тюменина и тех людей, которые принудили бедного физика к его страшному использованию. Сергей и предположить не мог, что Миша Тюменин по своей воле совершил столь ужасное преступление. Скорее всего, его заставили и, может быть, он нарочно превысил допустимый уровень напряжения, дабы прежде всего Володин понял, что это убийство, а не обычный сердечный приступ.
Но, уже собравшись ехать к Турецкому, Басов остановился, вернулся в комнату. Ведь тогда ему придется рассказать и о своих подложных документах, и о пластической операции, обо всем. Ну ладно, он пострадает, но большая вина падет и на Илью Евгеньевича, чье имя всегда сопровождали такими эпитетами, как благородный, честный, бескорыстный, кто внес действительно огромный вклад в развитие русской и мировой науки. Академик не станет молчать и отсиживаться в тени. Он по своей пылкости, наоборот, возьмет всю вину на себя. И его изгонят из НИИ, из Академии наук, его имя станет причастным к этому убийству, а главное — к подлогу, обману, сокрытию. Имеет ли Сергей право подводить его? Газеты зальются злобным лаем и сведут этого чистейшего человека в могилу.
И Сергей никуда не поехал. Он достал бутылку коньяка и впервые выпил ее целиком, в одиночестве. Таким в три часа дня его и застал Басов, когда, не выдержав, сам решил навестить племянника. Сергей, увидев Илью Евгеньевича, бросился к нему на шею и разрыдался. Академик усадил его на кухне, приготовил крепкий чай и заставил все рассказать по порядку. А когда дядя убедился в правоте ученого относительно смерти Шелиша, то всерьез задумался.
Но что он мог ему посоветовать? Не ходить к этому следователю, ведущему дело, к этому Турецкому, ждать новой жертвы, а то, что она последует, не вызывало сомнений, или же самому броситься на поиски Тюменина и самому, быть может пожертвовав жизнью, остановить сумасшедшего физика и его хозяев? А что вообще можно было посоветовать в такой ситуации? Илья Евгеньевич накапал в чашку валокордину, выпил и тяжело засопел. Начались четырехчасовые новости по НТВ.
— Прошли сутки с убийства вице-премьера Олега Шелиша, — бодро вещал комментатор, — а это событие до сих пор не сходит с первых полос всех газет мира. Президент страны резко осудил это заказное преступление, направленное на подрыв всего реформаторского курса. Но еще более волнующим для мировой общественности остается то, каким способом было произведено это убийство. Пока ни Генеральная прокуратура, ни Федеральная служба безопасности не высказали своих мнений по поводу того, как убийцы осуществили свой жуткий план. Сейчас проводятся различные судебные экспертизы, но выводы пока хранятся в строгой тайне. Мы попросили высказаться академика Игнатия Федоровича Оболенского, занимающегося теорией электромагнитных излучений.
Заговорил Оболенский, и Басов, хорошо знавший Игнатия и друживший с ним в последнее время — их дачи на Николиной горе стояли рядом, — вышел в комнату, где стоял телевизор. Потянулся к телевизору и Сергей.
— Три года назад я знал одного очень талантливого физика, который занимался разработкой прибора по измерению электромагнитной полевой структуры человека. Этот аппарат, как его задумывал создатель, предназначался в первую очередь для нашей практической медицины, и его появление помогло бы уберечь многих людей от преждевременных инсультов и инфарктов. Но, как всякое неординарное открытие, оно позволяло как бы устроить любому здоровому человеку тот же самый инсульт и инфаркт. Я не знаю, был ли сконструирован такой прибор, но то, что он мог появиться на свет, я не сомневаюсь. И картина смерти уважаемого Олега Шелиша очень напоминает такой как бы спровоцированный инсульт.
Картинка изменилась. Вновь на мгновение появился диктор, а через несколько секунд и господин Суханов — лидер патриотических сил и основной претендент на пост Президента. Он холодно высказал свои соболезнования семье Шелиша и сказал:
— Само провидение словно диктует Президенту сменить антинародный, антипатриотический курс, который проводил бывший вице-премьер. Задумайтесь и вы, господин премьер, однокашник своего вице по Колумбийскому университету: куда вы ведете страну? В рабство мирового империализма, разрушая армию, вступая в их клубы и закрытые финансовые организации, продаваясь с потрохами Международному валютному фонду. Опомнитесь перед этим апокалиптическим знаком судьбы!
Сергей и Илья Евгеньевич, застыв, слушали эту яростную демагогическую речь черносотенного лидера с округлым мясистым лицом и колючими злыми глазками.
— Вот ведь кого они хотят возвести на трон благодаря этому убийству! — в сердцах воскликнул Сергей. — И это произойдет. И опять пойдет плясать кровавая метла!
Илья Евгеньевич молчал. Они вернулись на кухню.
— У тебя нет больше коньяка?
Сергей отрицательно покачал головой.
Басов-старший вышел на балкон, по-молодецки свистнул, заложив два пальца в рот. Выглянул из машины его шофер.
— Николаич, по дружбе, сходи купи бутылку коньяка. Только хорошего. Деньги есть? Я отдам. Спасибо.
Академик вернулся на кухню. Сергей, обхватив себя руками, смотрел в одну точку. От прежнего облика Володина у Сергея остались светлые кудри да голубые пронзительные глаза. Валериан в юности очень походил на Есенина. «Глаза мои васильки во ржи», — как писал поэт, таким был и Володин с округлым губастым лицом. В Швейцарии его чуть удлинили, сменили форму губ, убрали курносость, и романтик Валериан превратился в загорелого, мужественного скандинава с классическим римским профилем. За скандинава его принимали из-за голубых глаз и светлых волос. Но те, кто хорошо знал Володина, порой, глядя на Сергея, удивлялись.
— Прямо точь-в-точь володинские кудри, — увидев однажды племянника на даче Басова, восхитился Оболенский. — И глаза такие же, васильковые! Между прочим, редкий цвет глаз, — задумался Игнатий Федорович. — Очень редкий!
— Сергей еще такой же талантливый! — не моргнув глазом, поддержал Игнатия Илья Евгеньевич.
— А видимо, все же есть генотип талантливого человека, — увлекшись этой темой, заговорил сосед, и Басов-дядюшка с облегчением вздохнул, обрадовавшись, что удалось увести глазастого физика от скользкой темы. Но после этого Сергей на даче дяди почти не появлялся, предпочитая отдыхать в лесных домиках бывшего Госплана в Сходне, куда для Сергея постоянно доставала путевки Виктория Петровна, референт академика. Молодая, энергичная, обаятельная брюнетка с резковатым, задиристым характером, она уже два года весьма неравнодушно поглядывала в сторону Сергея, но он словно наложил строжайшее табу на свою семейную жизнь. Месяц назад он даже признался дяде, что если женится, то будет обязан рассказать самому близкому человеку и тайну своей личности. А этого делать не нужно.
— А потом, я уже привык к беззаботному холостяцкому житью, — усмехнулся он. — Оно сделало меня эгоистом. И привыкать к новому лицу рядом с собой большая работа. А наша Вика, сам знаешь, девушка независимая.
— Любовь не вздохи на скамейке, — заметил дядя. — Сколько времени я прошу тебя оформить на бумаге свои открытия, собрать воедино отзывы, патенты, чтобы мы без волокиты присудили тебе звание доктора технических наук. А ты все еще в кандидатах бегаешь. А я хочу до своей кончины сделать тебя членкором. Я так и сказал Оболенскому, что хочу свое место передать Сергею. Он достоин. И Оболенский согласился. Ты сейчас уже достоин! А если станешь членкором, то никто не посмеет отдать институт в другие руки. А знаешь, почему я хочу, чтобы ты возглавил институт? Не корысти ради, а токмо науки для! — уже сердито проговорил Басов. — И Вика все бы это сделала. И собрала, и оформила, и всем академикам бы печенки проела, а сделала бы тебя членкором. Она дева-воительница. А тебе такая жена и нужна.
Этот семейный разговор возникал уже не первый раз. Дядя подходил к своему семидесятилетию, вот и торопился одарить своего новоиспеченного племянника всеми благами академического бытия. И он был прав в отношении института и всяких бумажных премудростей. Сергей, как любой талантливый человек, увлеченный исключительно своим делом, мало заботился о внешней стороне карьеры. Поэтому, выслушав очередной выговор дяди, он нахмурился, скатал хлебный шарик и бросил в рот.
— Домашняя жизнь, дядя, материя тонкая, нежная, это не контракт, как пытаются нас уверить сегодня. Это все-таки волшебное соединение, слияние двух душ, а не двух капиталов или целей в жизни. А Вика подходит к этому несколько прагматически. Да, она хочет двигать мою карьеру и пожинать на этом и свои дивиденды, как она выразилась. Ее понять можно. Но меня это и пугает. Мне не нужно, чтобы моя жена двигала мою карьеру. Жена есть жена, как когда-то мудро заметил Чехов. Это нечто совсем другое. А Вика говорит, к примеру, не о любви, а о занятиях спортом, сексом и другими делами. — Сергей усмехнулся. — Да что я тебе объясняю, ты ее сам хорошо знаешь!
Илья Евгеньевич, несмотря на эти подталкивания, хорошо понимал Сергея. И ему хотелось, чтобы племянник помимо всего был просто счастлив, чтобы у него появились дети, образовался бы нормальный семейный уют. Вика конечно же к этому была неспособна. Так предполагал Басов-старший. Она с иронией отзывалась о своей знакомой, некогда московской красавице, которая теперь погрязла в стирке пеленок, распашонок, кормлении детей, приготовлении обедов и ужинов. Правда, ей лишь двадцать четыре года, она только что закончила институт, и понятно ее стремление пожить для себя, в свое удовольствие. Но жена есть жена. Сергей прав. Такой была Маша, прежняя супруга Басова-старшего, которая умерла три года назад от рака груди, так и не узнав, что у них появится племянник и наследник дел мужа. Илья Евгеньевич очень горевал по поводу этой утраты, но появление Сергея возродило его. А полгода назад академик даже влюбился. Случайно познакомился на концерте с очаровательной, еще совсем молодой женщиной. Она оказалась бывшей учительницей музыки, только вышедшей на пенсию. Но ей никак нельзя было дать пятьдесят пять лет. Она выглядела на сорок — сорок два года. Илья Евгеньевич пока не афишировал свою связь с Анной Петровной, как звали учительницу, но был несказанно счастлив, что встретил ее, и хотел, чтобы и его любимец непременно вкусил бы настоящих даров любви.
Появился водитель, принес бутылку армянского пятизвездочного. Продавщица по секрету сообщила, что коньяк неподдельный.
— Конечно, могла и соврать, — предупредил шофер.
— Сейчас попробуем, — поблагодарив водителя, сказал Илья Евгеньевич.
Они с Сергеем выпили по рюмке. Коньяк и в самом деле оказался настоящий. Конечно, это уже не тот армянский пятизвездочный, какой продавался в эпоху развитого советского социализма в любом магазине, тогда и в голову никому не приходило подделывать хорошие напитки.
— Знаешь, я за что хочу выпить, — наливая сразу по второй, сказал Илья Евгеньевич. — Я вот о чем думаю: раз ты додумался до такого прибора, то не надо обольщаться, что его не может создать кто-то другой. А значит, такое оружие все равно вскоре появится. Нужно разработать прибор защиты. «Антифантом Володина». Дать людям возможность спастись от страшного воздействия.
Сергей на мгновение задумался.
— Да, ты прав! — неожиданно загорелся он. — Как я об этом раньше не подумал! «Антифантом Басова» должен разрушить «фантом Володина»! Только так я смогу помочь всем! Только так! — зашептал он, резко поднялся и ушел в комнату.
Когда Илья Евгеньевич вышел из кухни, Сергей уже сидел за столом и что-то быстро записывал в блокнот. Директор НИИ подождал несколько секунд, ожидая, что хозяин обратит на него внимание, потом вышел в прихожую, надел плащ.
— Я пошел, Сережа, — сказал он.
— Да-да, я сейчас!
Басов подождал немного, но, так и не дождавшись этого «сейчас», тихо, по-английски ушел. Он даже не обиделся на такое невнимание. Теперь, пока Сергей не сделает свой «антифантом», он ни о чем и думать не сможет. «А он сделает его, — вздохнул академик, — и человечество получит полезную вещь».
— Куда? — спросил шофер. — К Анне Петровне? — Водитель уже знал возлюбленную директора по имени-отчеству.
— К Анне Петровне, — согласился Басов.
«Как хорошо, что у меня есть Анна Петровна, — подумал он. — Моя Анна Петровна Керн».
15
Виталик Санин впервые за последние три недели заявился домой около восьми, чем несказанно удивил жену. Выглядел он хмурым и усталым, и Наталья сразу же спросила его: «Ты что, заболел?»
— С чего ты взяла?! — возмутился он.
Костя Гринев подробно рассказал о своем визите к молодым химикам. Их офис из трех комнат располагался около метро «Новокузнецкая». В одной из комнат находилась небольшая лаборатория, естественно, никакой лицензии на то, чтобы производить опыты и вообще химичить. А десять «лимонов» им требовалось, чтобы завести свою аптеку и скромную фармацевтику. Проборцев показал договор о намерениях с одной баварской фармацевтической фирмой создать СП, но немцы ничего вкладывать не хотели, пока «Лето» не докажет им, что это надежная компания, у которой есть площади, деньги и возможности не только все пристойно организовать, но и успешно конкурировать с государственными аптеками. А чтобы получить лицензию, снять хорошее помещение, раскрутиться и начать работу, как раз десяти «лимонов» и не хватало.