Тогда двое спустились узнать, зачем поют в храме ночью. Однако, подойдя ближе, перестали слышать пение. Крикнули они наверх своим:
— Все мы соблазнились, никто не поет.
Те им сверху отвечают:
— Да как же: мы ясно слышим, поют, да громко.
Эти двое поднялись наверх и снова услышали пение, а другие спустились — и тоже ничего им не слышно. Так и ходили вверх-вниз до утра и удивлялись.
А утром поведали людям об этом чуде. И многие подходили к храму Успения, прислушивались, и точно: никакого пения нет. И очень все были этим поражены, а иные ужасом объяты. И решили, что то было пение ангельское.
А девица эта Оленка Никифорова дочь собою хороша весьма, да к тому же разумная и веселая. Хоть об этом в книге писать вовсе незачем.
А о наших осадных скорбях мне уж невмоготу рассказывать: каждый день одно и то ж, погибаем в конец. Уж и слезы все иссохли, а к смерти мы давно привыкли и живота себе не чаем. Говорим так меж собой:
— Что, Оленка, скольких сегодня в яму положили?
— Да человек пятнадцать.
— Ну, это хорошо, вчера-то было двадцать с лишком.
— И верно, Данилка, хорошо: знать, нынче не придется яму засыпать, там еще места довольно.
Это мы мертвецов в большие ямы накладываем, а как наполнится, то землей засыпаем и разом всех отпеваем. Потому что каждому мертвому свою могилу копать рук не хватает, да и священников мало живых и все еле ходят.
Многие же в обители от тягот и мук умом повредились, а на иных божья благодать снизошла. Чем хуже житье наше, тем более становится пророчествующих и чаще являются людям святые и ангелы. Знать, не совсем еще забыты мы Господом.
Вот и нынче пономарь Иринарх видел Сергия чудотворца. Тот ему говорил так:
— Скажи осадным людям: что унывают и ропщут на государя? Я неотступно молю Христа бога моего. А подмогу вам царь Василий пришлет.
Съестными запасами обитель уже оскудела изрядно. Сейчас опять дали одних щей пустых, а гороху уж два дня не было, рыбы же целую неделю.
Февраля 15-го дня
Рано утром стали звонить, да не как к утрени благовестят, а весело. Что еще за радость в злополучном горе нашем и скорбях? Я поскорее шубейку надел и пошел смотреть.
Гляжу: против архимандритских келий у Водяных ворот народу толпа, да не только наши троицкие сидельцы, грязные да хворые, опухшие и хромые, всяким непотребным тряпьем обмотанные, а и некие ладные воины на конях, в кольчугах, в красных сапожках, с длинными пищалями.
Протолкался я ближе. А народ ликует; и славу кричат Богу всемогущему, святому Сергию чудотворцу, а еще царю Василию.
Тут я и смекнул, что к чему: пришел из Москвы отряд нам на подмогу. А дело вот как было. Архимандрит Иоасаф со старцами посылали грамоты в Москву троицкому келарю Аврамию, а в тех грамотах писали все как есть о преужасных бедствиях наших, о моровом поветрии и оскудении ратными людьми и припасами, и как иноки, слуги и послушники по неделям пустые щи хлебают. Келарь же Аврамий, получая эти грамоты, слезами обливался и всячески царя Василия умолял и упрашивал оказать дому Пресвятой Троицы помощь, дабы с падением Сергиевой обители не погибла вся земля русская до Океана моря и не стало бы Москве окончательно тесно.
Царь же Василий на словах давал, а на деле не осуществлял. Потому что и в самой Москве каждодневно кровь лилась и ратных людей не хватало; а многие перебегали к самозваному Димитрию в Тушино. Наконец умолил Аврамий царя послать один малый отрядик: не для вызволения нашего, так хоть для ободрения и укрепления духа.
Отправил же царь Василий атамана Сухана Останкова, и с ним казаков 60 человек, и дал пороху 20 пудов. И с Божьей помощью они ночью проскакали мимо литовских сторожей и вошли в монастырь невредимыми. Только четверых казаков поймали злые ратоборцы Лисовского.
Сошлись глядеть на прибывших казаков едва не все осадные люди: толпа собралась великая, чуть меня не затолкали.
Вдруг подле города с полуденной стороны послышалась литовская музыка, гудение трубное. Тогда мы с Оленкой пошли на стену посмотреть меж зубцов, кто там гудит. А скакали там двое: один литвин, другой казак-изменник из войска Лисовского. Литвин в трубку дудел, а казак орал во всю глотку: поносил нас поносными словами и звал смотреть, что сейчас содеется ввиду монастыря за Сазоновым оврагом у рощи Терентьевской. И оба близко к стенам подскакивали по нынешнему их обычаю, зная, что ослабели троицкие люди от многих тягот и не попадут в них, ежели и постреляют; на вылазки же мы теперь редко выходим.
Стали мы смотреть на указанное место, а с нами и другие, кто был на стене. И вот вывели поганые псы лютеране четырех пленных Сухановых казаков и стали их саблями посекать; всех в куски порубили и глумились над останками.
Оленка слезами обливалась, у ратных же людей сделалось большое возмущение. А Сухан стал кричать, что отмщение полякам должно учиниться немедленно. Воевода же князь Григорий кивнул головой и сказал что-то подручным своим. И вот в скором времени повели из города литовских и русских пленников. Литвы 42 человека вывели на гору старой токарни и казнили перед Сапегиным табором, а еще казаков 19 человек на взгорке у Верхнего пруда против табора Лисовского.
Многим Троицким людям по сердцу пришлось такое отмщение, я же подумал: не так-то все ладно. Ведь эти пленники муку мололи и в иных тяжелых работах пособляли; теперь же все на нас, немощных, возложится. Зато в честь суханова прихода всех нас попотчевали хорошо: дали к щам еще каши и рыбы наварили.
Днем у Лисовского в стане был шум и людское волнение; а у нас говорили, что это литва и казаки пришли Лисовского убивать, за то что он приказал четырех московских людей казнить и тем всех пленных беззаконников обрек смерти. Потом, однако, поутихло; видать, так и не убили, отговорился, подлец.
Марта 4-го дня
Боже всемогущий! На тебя одного уповаем, да не постыдимся вовек! Пока же нет нам никакого утешения, ни послабления, нет и помощи ниоткуда. Где князь Михайло Скопин, где шведские немцы? Даже и вестей нам нет никаких: окаянные богоборцы так разъярились из-за прохода Сухана, что сторожат нас теперь накрепко, и проползти мимо них вовсе стало невозможно.
А цареву отрядику мы недолго радовались: вскоре и сухановы казаки стали от мук осадных изнемогать и цингою истребляться; вот уж и малое число их осталось.
А кого у нас здоровыми почитают, и те едва ходят, сил нет совсем. И я-то почти обезножел и внутри все болит, хоть и терплю и не жалуюсь. Стоял неделю у жерновов, но увидев слабосилие мое, вскоре меня от этой работы освободили. Теперь только на добычу дров хожу да в пекарне пособляю, а иногда в дозоре бываю на башнях и на Духовской церкви.
Говорят, царевна Ксения конечно больна и чуть жива. И Оленка Никифорова дочь от цинги зло страдает.
Марта 9-го дня
Поверят ли читающие? Опять было пономарю Иринарху видение. Пришел к нему теперь великий чудотворец Никон и сказал:
— Пойди, передай осадным людям: нынче выпадет снег, так пусть все недужные тем новопадшим снегом трутся, и будет им исцеление.
Как только снег по слову чудотворца выпал, я тотчас же скатал комок побольше и понес Оленку тереть. А сама она уж не ходит, в келейке лежит с хворыми и умирающими. Тер я ее, тер, потом отец ее Никифор пришел тоже со снегом; так мы ее хорошенько натерли. Дай Бог, помогло бы. Ведь поможет, поможет, раз Никон сказал.
Марта 18-го дня
Стало ей немного лучше.
Слава тебе, Господи, блаженно речение твое, яко делом совершил еси!
Давно не писал я о вылазках и подвигах ратных. Причиной же тому не мое нерадение, а то лишь, что и вправду теперь славных дел почти не совершается. Ныне у нас уж не война, а тоска смертная и томление духа.
Мы от хворей и скудости и стеснения великого мало-помалу помираем, паны же нас стерегут да свое войско берегут. А от безделья литва денно и нощно винопитию предается. Наутро же немощные от пьянства приходят к городу с вином и просят у наших в обмен меду опохмелиться. А троицкие люди и рады такой торговле, поскольку мед у нас есть в погребах, вина же мало.
А воеводы с архимандритом этой дружбе даже и не противятся, только велят у супротивных выведывать поболее об их замыслах и, если возможно, кого-то улавливать и в плен брать.
Так третьего дня поймали пана Мартьяша, сапегина трубача. А сегодня еще привели в монастырь другого пана, немого и глухого. А возраст и сила у него великие, и очень страшен, что и не сказать, человек ли, медведь ли.
Первый же пленник, Мартьяш трубач, лицом красив и статен, и разумен весьма. Привел же этого Мартьяша в город троицкий слуга Пимен Тененев.
Воевода князь Григорий говорит:
— Сей пан знатный, его к жерновам не поставишь. Веди в сыскной приказ, может, чего сведаем, а потом казнить его.
Воевода-то думал, что поляк по-русски не поймет, однако же тот стал ему ответствовать ладно и скоро, слов не коверкая. Сказал:
— Помилуйте, пан воевода. Я не затем вашим людям сам поддался, чтобы меня, как барана, на углях поджаривали, а после голову отсекли. Ведь я хоть и крещен в люторской вере, но, проживая в украинных землях, в городе Киеве, частенько хаживал в православные храмы, и мало-помалу прилепился сердцем к вашей вере. Безо всякого лицемерия скажу, что ваша греческая вера есть истинная, а наша поганая лютеранская есть богомерзкая ересь и горькое заблуждение умов. Поэтому, если будет мне дозволено, хочу вам верно служить и голову свою, если надо, положу за дом Пресвятой Троицы и православную веру.
Троицкие же люди, стоявшие кругом, головами кивали и меж собою шептались: «Вот молодец пан, какие правильные и разумные речи говорит». Потому что видели, что пленник веру нашу хвалит нелицемерно. А воевода спросил того Мартьяша:
— Какая нам от тебя польза? В чем твое умение?
— Я, — говорит пан, — в пушках и пищалях знаю толк, умею орудия точно прицеливать, чтобы били без промаха. А еще в грамоте польской сведущ и с писаного могу переводить.
И решил воевода этого Мартьяша помиловать и пытке не предавать, а пока испытать его верность.
Апреля 10 дня
Эти два поляка, о них же я прежде писал, Мартьяш и Немко, оба стали служить верно дому Пресвятой Троицы. И оба теперь в большой чести, потому что многих воинов стоят. У нас же ратного люда совсем мало осталось, да и те обессилели.
Немка, того поганые псы лютеране пуще смерти боятся и бегают от него, не смеют нападать. А он, как войдет в раж, одолеваем бывает жестокими судорогами, так что и после схватки долго не может рук разжать и оружие положить.
А недавно, тому с неделю, во время вылазки этот Немко и другой славный наш воин, слуга Анания Селевин, отрезаны были от троицкой дружины. И, среди пней бегая, спасались. Литовские же люди увидели Ананию и ополчились против него. Ведь его во вражеских станах каждый в лицо знает и давно мечтают убить, великий урон ведь терпят от него при каждой вылазке.
И вот целая рота проклятых богоборцев копейщиков стала на Ананию наступать; и ранили под ним коня. Немко же, увидев товарища своего в беде, выскочил внезапно из-за пня и давай стрелять в супротивных из лука. И Анания встал с ним рядом и тоже стрелял, а они оба хорошие стрелки. И так они вдвоем бились крепко и большую вражескую рать сдерживали до тех пор, пока не подоспело им на выручку троицкое воинство. Ананию в том бою ранили из пищали в ногу, в большой палец. И вся нога у него распухла.
Расскажу и о другом поляке, о пане Мартьяше. Он теперь с воеводой князем Григорием в одном доме живет, и воевода ему во всем доверяет. А Мартьяш в военной науке сведущ и многие добрые советы воеводам дает, и всегда по его слову выходит. У пушек наших он поправил прицелы, и стало сподручнее стрелять по подъезжающим к городу. А ходит этот Мартьяш в одеждах светлых, и все, глядя на него, радуются сердцем, потому что видят его неусыпное радение о вере православной и о Сергиевой обители.
Нынче я с Мартьяшем беседовал о всяких важных делах.
— А скажи, — говорю ему. — пан Мартьяш, почему ты решил на нашу сторону переметнуться? Ведь нас мало и дела наши плохи, скудость большая, к тому же и моровое поветрие.
— На то, Данило, есть много причин, и не так уж безрассуден мой поступок, как иным думается. Во-первых скажу, как и воеводе говорил, что мне по сердцу ваша православная вера. И мужество ваше, и стойкость, с какими вы обитель свою защищаете от множества превосходящих вражеских сил, весьма меня к вам расположили, и я увидел, что дело наше неправое. А ополчение наше литовское и казаки — большею частью воры, а не воины, только о грабежах помышляют и ради наживы готовы честь свою и душу продать. А этот человек, за которого мы стоим, называющийся Димитрием, вовсе не тот, что царствовал на Москве. Об этом многим известно и в Тушине, и здесь под Троицей. И поскольку московские люди царя Димитрия видели живым, то этот самозванец не сможет свой обман скрыть, и потому царского престола он никогда не достигнет. Потому-то тушинцы и не спешат Москву брать, а пользуются Димитриевым именем для прикрытия воровства своего: так им честнее выходит русских людей обирать.
— А говорят, пан Мартьяш, что царица Марина Юрьевна, некрещеная воровская латинка, признала царика тушинского своим мужем. Как только не стыдно ей!
— Она поначалу, еще не видев его, думала, может, и вправду спасся муж ее. Ведь он умен был и отважен, и судьба ему от Бога выпала предивная, мог бы и спастись. Но когда уже панна Марина к самозванцеву табору подъезжала, один поляк, честный человек, поведал ей правду, что царем в Тушине нарицается вовсе не ее муж. Поляка этого после казнили. А Марина плакать стала и упрямиться, и ехать дальше не хотела. Но посланники самозванца пригрозили ей смертью, если не сделает все, как ей велят, не признает вора своим мужем. И ничего ей не осталось, как уступить.
Вот что поведал мне пан Мартьяш.
А народу в городе у нас осталось мало: четыре ли, пять ли сотен всего. Да из этих лишь немногие к делу годны.
Оленка все хворает, совсем худо ей.
Апреля 11-го дня
Померла Оленка.
Апреля 28-го дня
Прокляты вы, окаянные нечестивцы, ругатели веры Христовой, душегубы! Все прокляты: Сапега, Лисовский, самозванец тушинский, польские и литовские люди, а пуще прочих русские изменники, и все, кто на братьев своих с оружием ополчается, кто ради алчности своей или властолюбия не стесняется пролитием крови человеческой. Гореть вам в аду вечно! Да порвут вас черти на куски клещами огненными! А если и сам я за злые проклятья с вами вместе на вечную муку обрекаюсь, то и пусть.
Апреля 30-го дня
Назад тому две седмицы во время обычной вылазки расхрабрил господь на супостатов Никифора Шилова и стрельца Нехорошка. Прискакал тогда внезапно кровопийца Александр Лисовский с казаками своими, и стал троицких людей теснить и острием меча пожирать, словно лютый волк агнцев. На Лисовском же был сверкающий доспех, а конь под ним красивый и могучий.
Никифор с Нехорошком, увидев его, распалились сердцами, призвали святого отца нашего Сергия чудотворца, и поскакали на своих меринах. И, в самую гущу вражеской рати пробившись, Никифор убил коня под Лисовским, а Нехорошко ранил его копьем в бедро. Троицкие же люди, видя такое геройство, отступать перестали, ударили крепко на врагов и отбили у них Нехорошка и Никифора. И те невредимыми вошли в город.
Мая 9-го дня
Праздник святого отца нашего и застуника Николы чудотворца.
Архимандрит Иоасаф в храме Успения Богородицы освятил в приделе храм святого Николы. И все мы молились с усердием об ослаблении гнева господня на нас, чтобы мор и болезни прекратились. А иные из недужных уже теперь стали выздоравливать. Знать, не оставил нас Господь милостью своей окончательно.
Благословен Господь Бог наш! Разгневавшись, слегка поразил; помиловав, премного возлюбил; избавит он нас конечно от всех бед, если в вере не ослабеем и будем стойкими.