— Пока, Карлсончик, лети на рабочее место. Увидимся.
Лика с мечтательным видом вернулась на свое рабочее место. Даже не заметила переглядываний Касаткиной и Клары Наримановны. Ее мысли занимал Мишка, завтрашняя встреча с ним. Эти мысли вызывали у нее улыбку. Но вскоре в приятные мечты вклинились мысли о Толике, о его астме, о свекрови. Она не думала, что Толик настолько серьезно может расстроиться. Уже много месяцев она пребывала в уверенности, что ему по большому счету все равно, уйдет Лика или останется, его заботило лишь душевное спокойствие на момент защиты, но не более того. С чего вдруг она расстроился? А свекровь — тоже номер выдала. Как-то у них не заладились отношения с самого начала. Вернее, нет, поначалу ей нравился восторг невестки по отношению к ее сыну. Но постепенно все явственнее стали проявляться нотки снобизма, прозрачнее становились ее намеки на провинциальность Лики, хотя Ликины родители были интеллигенцией в третьем поколении, это, по всей видимости, мало волновало Елену Павловну. Но, тем не менее, она все же снисходительно относилась к невестке до тех пор, пока восторг Лики не пошел по убывающей. Тогда уж на поверхность всплыла полная неприязнь.
Лика вспомнила ее угрозы. О чем она вообще говорит? Допустим, она знает о ее отношениях с Мишей, мало ли найдется желающих донести. Насколько реальны ее угрозы? Да и что она может сделать? Испортить Мише карьеру? Да ему еще и портить нечего, только начал. К тому же он не страдал болезненной манией славы, в отличии от Анатолия. Тогда что она намерена сделать? Возможно, это было сказано просто в порыве злости. Теперь, после того, как надменная свекровь умоляла Лику не уходить, скорее всего, опасаться нечего. Единственная угроза состояла в том, что свекровь не простит Лике тех минут унижения, что ей пришлось пережить. Никогда не простит.
— Лика, вы, по всей видимости, еще не пришли в себя окончательно.
— Что?
Лика встрепенулась и непонимающим взглядом посмотрела на Касаткину.
— Не работаете совсем, говорю. Все мечтаете о чем-то.
— Голова еще кружится, вы правы.
— Опять домой собрались отпроситься?
— Нет, досижу уж, не так долго осталось. Да и работы много.
— Да уж, лаборатория Белова завалила нас работой. Словно только и ищут повод заглянуть к нам в отдел.
Лика поджала губы. Ну что за корова! Вот не может промолчать. Обязательно должна съязвить.
— Наверное, вы, Лидия Дмитриевна, их начальнику приглянулись, — выпалила она, прикусив язык от своих слов.
Клара не сдержалась и прыснула. Касаткина вспыхнула.
— Мне-то привязанности женатых мужчин ни к чему. Я так считаю — если уж имеешь семью, так и веди себя достойно.
— Сердцу не прикажешь, — тихо возразила Лика, словно защищаясь.
— Еще как прикажешь. А коли не можешь приказать — так извольте сначала брак завершить, а потом новые шашни начинать. Вот я, к примеру, как только поняла, что муж мой мне не пара, так сразу и превратила его в бывшего мужа. И точка. И не крутила никому мозги.
— Молодец вы, Лидия Дмитриевна, — вздохнула Лика.
Что с ней спорить? Она, похоже, и не знала никогда, что такое любовь. И не чувствовала, как можно глупости совершать, потеряв голову. И не знает терзаний, когда чувство порядочности и долга кладут на весы в противовес любви. Весы качаются, с каждым разом все больнее задевая сердце.
Тихонов направился искать Кузю. Из лаборатории Емельяненко гремела музыка. Что они там, опупели все что ли? Сто процентов, Юрка Иванкин чудит.
Соседней лаборатории поручили работу над одним очень важным проектом и для усиления в нее перевели часть «головастых» сотрудников из других отделов. В их число попал и молодой специалист Иванкин. Юрка слыл заядлым меломаном, с пеленок воспитанным на музыке битлов. Его отец, битломан со стажем, со студенческих лет занимался коллекционированием записей и пластинок. Побывав как-то у Иванкина дома, Миша был ошарашен, в полном смысле слова: все книжные стеллажи и шкафы в квартире забиты под завязку штабелями виниловых пластинок, коробками с магнитофонными бабинами, кассетами, лазерными дисками, рекламными плакатами. Особенно поражала полная коллекция пластинок «Битлз», ее Юркиному папашке удалось собрать, идя на всяческие жертвы, от которых жена была не в восторге. Семейному бюджету наносился непоправимый урон. Помимо всего этого еще полно всякого добра пылилось на антресолях, на шкафах, под кроватью. Тут были и древний граммофон, и тройка патефонов, и целая коллекция старых магнитофонов, и акустические колонки, и усилители, и микрофоны. Любая антикварная лавка могла бы позавидовать такой коллекции.
Миша, оказавшись, в лаборатории, чуть не оглох от воплей Роллинг Стоунс, несущихся из радиовещательного приемника, стоящего на сейфе. Старенький магнитофон был запрятан под столом у Юрки, провода от него, аккуратненько пришпиленные вдоль стены, скрытно вели к динамику приемника.
— Вы еще не оглохли? — попытался перекричать грохот, несущийся из динамика, Миша.
— Ничего ты не понимаешь! Это же Роллинги!
— Мне твои Роллинги по барабану! У тебя что, ничего более мелодичного нет?
В стену настойчиво постучали, и в комнату спустя минуту стремительно влетел начальник лаборатории.
— Неужели нельзя потише сделать? — возмущенно воскликнул Емельяненко и направился к приемнику. Какое-то время он безуспешно крутил ручку, пытаясь убавить громкость, а потом, развернув корпус, крепко выругался. Оторвал подсоединенные провода и угрожающим взглядом окинул родную вотчину.
— Кто это у нас такой умник? Иванкин, ты?
— Больше не повториться, — скороговоркой произнес Юрка, уткнувшись в экран осциллографа.
— Одни бездельники у меня в лаборатории собрались. Из-за одного к начальству вызывают, другой тут танцульки устраивает. Вот лишу всех премии. Будете знать.
Он махнул рукой и вышел.
— Все. Приплыли. Конец музыке.
Юрка с обреченным видом принялся аккуратно сворачивать провода.
— Не надо было на всю катушку-то включать, балда! — подлил масла в огонь Кузя, с беззаботной физиономией вращаясь на офисном кресле.
— Ёкэлэмэнэ, — расстроено протянул долговязый Юрка. — Накрылась наша дискотека.
— Ёпэрэсэтэ! — сочувственно добавил Миша. — А ты Кузя, у меня сейчас летать будешь.
— Где?
— Под потолком! Вот на этом самом пропеллере. Узнаешь? Твоя работа?
— Ой, Тихонов, еще тебя не хватало, на нашу голову. Ну, что вы все за дубы такие, шуток совсем не понимаете!
— Доиграешься ты, Кузя, ох доиграешься однажды. Особенно когда шеф твоих шуток не поймет и вышвырнет тебя под зад с завода.
— А я что? Что я такого сделал?
— Совсем ничего. Ангел просто во плоти.
Миша щелкнул его по лбу и пошел восвояси. Доделывать блок. За час до окончания рабочего дня блок был восстановлен, когда его проверили на работоспособность, оказалось, что его технические характеристики на порядок лучше, чем у старого образца. Федор Федорович ликовал, приплясывая от радости за спиной молодого инженера. Тельман качал головой и довольный хлопал Мишу по плечу.
Глава 20
«Лечиться» Миша увез Лику за город. Набрали полный рюкзак всякой снеди, захватили бутылку вина для Лики и пиво для Миши, и поехали на электричке на природу. Погода стояла теплая, дул приятный ветерок, Миша выбрал место для пикника, расстегнул молнию на спальнике и расстелил его словно ковер на траве. Они улеглись, растянувшись, наслаждаясь пением птиц.
— Если замерзнешь, скажи. Вернемся.
— Нет, джинсы плотные, не замерзну. Мне сегодня намного лучше. Голова уже не кружится, и горло не болит. Слушай, я сегодня не завтракала. Что там у тебя так вкусно пахнет!
— Ага! Проголодалась?
Он откинул клапан рюкзака. Было заметно, что он накидал туда все, что попалось под руку в ближайшем магазине. Копченная рыбка, шпроты, сыр, охотничьи колбаски, черный хлеб, помидоры, соль и связка бананов.
— Ты на целую ораву продуктов набрал.
— Думаешь, не съедим? Плохо ты знаешь мой аппетит.
— Да ты лопнешь!
— Я? Никогда. Спроси мою матушку. Сколько ни приготовит — все съем. Я едок благодарный. Так что ты настраивайся — когда будешь для меня готовить, готовь сразу целую кастрюлю.
— Учту, — засмеялась Лика. — Но сегодня ты меня кормишь, как я понимаю.
— Это закон. На природе поварит всегда мужчина. Жаль, что здесь мангала нет. В следующий раз поедем к Кириллу на дачу. Там можно шашлычки замутить. Я такие шашлыки умею делать — закачаешься!
— У меня уже слюнки текут. Дай поесть!
Она схватила колбаску и с аппетитом откусила ее. Миша расплылся в улыбке.
— Давай-ка я вино откупорю, красное вино — лучшее лекарство. Его даже морякам-подводникам дают.
— Вино с копченой колбасой? Я, пожалуй, лучше пивка выпью.
— Э, нет. Можешь плюнуть на свое гурманство сегодня. Пиво холодное, а у тебя горло больное. Так что пей вино и не спорь. Вообще-то, красное вино больным дамам рекомендуется пить горячим. Давай на костре подогреем.
Она кивнула. Откинулась на спину, жуя колбаску и, раскинув руки, подставила лицо солнечным бликам. Жмурилась от удовольствия. По руке пробежал бойкий мураш. Где-то жужжали пчелы и стрекотали кузнечики. Лика ни о чем не думала, растворилась в покое. Хорошо так лежать и ни о чем не думать. Как будто нет проблем в жизни. И ничто не терзает сердце. И можно просто любить и не бояться этого. Ветви качались над ней, шелестя музыку леса, лаская слух. Лика мысленно качалась на волнах этой музыки, было легко и светло на душе, как никогда.
Миша перелил из горячей кружки теплое рубиновое вино в бокал и откупорил себе банку с пивом.
— Чему ты так улыбаешься, котенок?
— Всему, — промурлыкала она, открыв глаза. — Тебе, солнышку.
— Тебе точно не холодно?
Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Лоб был прохладный, сухой.
— Из дома без проблем выбралась?
Она кивнула и посмотрела на него. Сейчас он продолжит тему о доме. А ей так не хочется ее обсуждать.
— Моя надпись еще красуется на стене?
— Да кто же ее сотрет? Таких сумасшедших, как вы со Славкой, среди наших соседей нет.
— А муж не видел?
— Не знаю. Скорее всего, нет. Ничего не сказал.
— А я бы хотел, чтобы увидел.
— Зачем?
— Что бы не осталось больше непоняток. Я все рвался с ним поговорить, но потом подумал, что ты расстроишься. А тебя я меньше всего на свете хотел бы расстроить.
— Ты пока так ничего и не решила?
Как и предполагалось. Он задает вопросы, на которые больно отвечать. Но имеет право знать ответы. Это она не имеет права так терзать его, она жестока. Все считают ее жестокой. А как быть не жестокой, когда как не реши, все равно будут пострадавшие?
— Миш, а ты вот все про меня, а твои как? Твоя мама разве рада будет, что ты живешь с неразведенной женщиной, старше тебя на пять лет к тому же? Ты об этом не думал?
— А при чем тут все это? — Миша искренне удивился. — Моя матушка? Да ей-то что? Она всегда говорит — женись, женись! Ей главное, что я сделал выбор, думаешь, станет спорить? Да ни за что.
— Это тебе так кажется. Ты ведь с ней не говорил обо мне.
— Да она знает. Ну, про мужа, допустим, не говорил, но остальное знает. Так что зря ты. Решение теперь только за тобой. Ты должна решить.
— Я пыталась, Миш. Сказала Толику, что ухожу.
— Правда? Сказала? И что?
Он сел и выпрямился. Глаза заблестели.
— А ничего, Миш. С ним такой приступ астмы приключился, что пришлось в больницу ехать. Чуть не задохнулся.
Сник. Понял, к чему она ведет.
— И что ты?
— Поехала с ним. Пообещала ему все же дождаться осени, когда он защитится. Иначе он не выдержит двойной нагрузки — развод, защита. Его астма доконает тогда.
— Он манипулирует тобой. Он все время будет находить предлог не отпускать тебя. Ты что, не понимаешь? Он просто не хочет тебя отпускать?
Она отвернулась.
— Лика, милая, котенок, так не может продолжаться долго. Ты должна что-то решить.
— До осени. Только до осени, Миш. Он хороший человек, я не могу с ним по-свински поступить, пойми меня. Это мне же рикошетом вернется. Нельзя людей обижать, надо по-хорошему, мирно…
— Но тебе все равно придется это сделать! Как ты себе представляешь свой уход?
— К тому времени он привыкнет. И это будет не так больно.
— Чушь! Фигня все это, Лика. Ты обманываешь себя.
Он вскочил на ноги и стал расхаживать вокруг. В голове не укладывалось. Семейка ее мужа нашла теперь предлог — его болезнь, и теперь будут этим манипулировать, зная натуру Лики. Она жалостливая, совестливая, она пойдет у них на поводу.
Она вновь прикрыла глаза. Только на этот раз не улыбалась.
— Лика, не обижайся.
Он вновь присел рядом с ней.
— Просто мне надоело ждать. Я хочу видеть тебя каждый день рядом со мной. Хочу засыпать с тобой, просыпаться с тобой. И я… я ужасно тебя ревную к нему.
— К Толику? Да ты что? Мы с ним давным-давно просто делим квартиру, ничего более у нас нет.
— У тебя, может, и нет. А у него есть, раз не хочет тебя отпускать. Переезжай ко мне, живи у меня.
— Где? Вас там и без меня много. Осенью я уйду от него, обещаю. Мы снимем квартиру, мы что-нибудь придумаем.
— Котенок, до осени еще так далеко. Я не могу ждать.
— Совсем-совсем?
Она ласково потрепала его по щеке и поцеловала.
— Совсем не сможешь?
Он прильнул к ее губам, свежим, прохладным. Как можно ставить ультиматумы женщине с такими губами? Как можно заставлять что-то делать женщину, которую так любишь?
— Я люблю тебя, — произнес он одними губами.
Она прижала его голову к груди. Сердце билось часто-часто. Забери меня, лес, вместе с моей любовью. Раствори меня, избавь от проблем. Подскажи верное решение. Не дай поранить мою любовь.
В город они вернулись электричкой уже поздним вечером. Стояли, обнявшись, на автобусной остановке, на вокзальной площади. Неожиданно послышался нарастающий гул, похожий на рокот прибоя. В конце улицы из-за поворота показалась кавалькада на ревущих на всю округу мотоциклах. Рокеры ехали медленно в два ряда. Возглавлял их рыжый бородатый детина с торчащими космами из-под рогатой немецкой каски с надписью «На Берлин!», величаво восседавший на «харлее», на нем, несмотря на теплый вечер, была одета старая серая офицерская шинель без хлястика. Многие ездоки были экипированы в кожаные штаны и безрукавки, на которых в готическом стиле были намалеваны надписи и рисунки. Процессия на мотоциклах грозно проследовала мимо людей, столпившихся на остановке, через вокзальную площадь и двинулась дальше в сторону телецентра.
— Уроды, — вырвалось у Миши. — Все не наиграются. Насмотрелись фильмов про «ангелов ада».
— Ну, почему уроды? — возразила Лика. — Это реалии жизни. В штатах до сих пор фестивали рокеров устраивают, со всей Америки байкеры съезжаются на своих мотоциклах, хотя многие из них уже давно дедушки.
— А у нас свой дедушка, этот патлатый придурок в каске.
— Да не обращай внимания. Уже поздно. Мне пора возвращаться. Я завтра тоже могу приехать. Ты сможешь?
— Я бы вообще не расставался.
Она улыбнулась.
— Завтра жди меня. Я подъеду к одиннадцати.
— Я спрошу у Славки, может, у него квартира будет свободна. Или выпровожу его на полдня.
— Славку жалко выпроваживать, но идея хороша!
— Увидимся.
— До завтра!
По пути домой Миша вновь наткнулся на байкеров. Они нагло заняли все полосы на дороге, загородив проезд остальному транспорту. Тихонов вспомнил о том, что Славка говорил ему о местных байкерах и об этом Рыжем, в частности. У Зайцева было несколько стычек с ними, он нарушал иерархию, установленную среди наездников железных коней. Единственное, почему его терпели, это виртуозная езда на мотоцикле, такие финты, которые он выделывал, больше никому не были под силу. На днях Славка подрулил к заправке, остановился перед красным щитом с пожарными инструментами. Залил бензин, вылил в горловину бака стакан масла. Стал закрывать крышку. За спиной раздался шорох шин, урчание моторов и отрывистый свист. Фьють! Славка оглянулся. За спиной маячили Рыжий и четверо его рокеров, подъехавших в кожаных безрукавках и черных банданах.