Едва он въезжал в ворота Рейкдорфа и падал в ее объятия, как ему опять приходилось надевать кольчугу, брать щит и быть готовым к сражению. Набеги на обособленно стоящие деревни продолжались, но лютость нападения на Уберсрейк не повторилась ни разу.
В каждую деревню Зигмар отправил мечи и копья, а также воинов, которые должны были обучить крестьян искусству боя. Вместе с оружием сын короля отправлял зерно из амбаров Рейкдорфа, чтобы женщины и дети не голодали, пока мужчины-крестьяне учатся быть воинами.
Эофорт придумал круговую систему очередности: соседи крестьянина обрабатывали его участок земли, пока он учился защищать деревню. Таким образом, каждый мужчина мог спокойно обучаться ратному ремеслу и не беспокоиться о том, что его земля останется необработанной или урожай пропадет.
Среди забот о жителях племени унберогенов мысли Зигмара непременно возвращались к лежащим за границами отцовского королевства землям. Шло лето, в горах воевали племена орков, и король Курган Железнобородый присылал вести о великих сражениях. Зигмару очень хотелось помочь осажденным гномам, однако у него самого каждый воин был на счету.
Ожидая новостей от отца, неимоверно уставший, Зигмар мерил шагами королевскую Большую палату. И пил вино. Алкоголь вроде бы помогал справляться с мучительной головной болью.
— Тебе лучше бы отдохнуть, а не пить, — заявила Равенна, глядя на него из дверей Большой палаты.
— Мне нужно поспать, — ответил Зигмар. — Вино поможет уснуть.
— Нет, — покачала головой Равенна. Она подошла к нему и взяла из его рук кубок с вином. — Пьяный сон не снимает усталости. Может, ты и уснешь, только утром не почувствуешь себя бодрее.
— Может, и нет. — Зигмар нагнулся и поцеловал ее в лоб. — Только без вина мысли не дают мне уснуть, кружат и кружат в голове, и я лежу всю ночь без сна.
— Тогда пойдем ко мне, Зигмар, — предложила Равенна. — Я помогу тебе уснуть, и утром ты проснешься новым человеком.
— Правда? И как же ты сотворишь это чудо? — спросил Зигмар, следуя за ней к выходу.
— Увидишь, — улыбнулась девушка.
Когда Зигмар откинулся на спину, тело его блестело от пота. Равенна положила руку ему на грудь, а ногой обвила бедро. Темные волосы разметались по убранной шкурами постели. Зигмар чувствовал аромат розового масла, которым она натерла кожу.
Огонь в очаге едва горел, но в комнате было тепло и комфортно.
Зигмар улыбнулся, чувствуя, как к нему подкрадывается приятная дремота. Вино и объятия Равенны успокоили тревоги и отогнали мирские заботы, казавшиеся теперь чем-то далеким.
Пальчики Равенны пробежали по его груди, и Зигмар погладил волосы цвета ночи, а между тем события прошлых дней уносило прочь, они переставали давить на него. Ему очень хотелось узнать об отце и воинах унберогенов, но, как любил говорить Эофорт, «если бы мысли были конями, то люди разучились бы ходить».
— О чем ты думаешь? — мечтательно шепнула Равенна.
— О сражении на севере, — ответил Зигмар и тут же вздрогнул, потому что Равенна ущипнула его.
А потом сложила руки у него на груди и оперлась подбородком на предплечье, с лукавой улыбкой глядя на него.
— И зачем ты это сделала? — поинтересовался Зигмар.
— Когда женщина спрашивает, о чем ты думаешь, на самом деле она не ждет честного ответа.
— Правда? А чего же она ждет?
— Она хочет, чтобы ей сказали, как она прекрасна и как сильно любима.
— Ах вот оно что! Почему же прямо не спросить об этом?
— Если приходится спрашивать прямо, то это совсем не то, — заметила Равенна.
— Но ты действительно прекрасна, — сказал Зигмар. — Нет никого красивее тебя на землях от западного океана до Краесветных гор. Я действительно тебя люблю, и ты знаешь об этом.
— Тогда скажи.
— Я тебя люблю. Всем сердцем.
— Вот и отлично, — улыбнулась Равенна. — Теперь мне лучше, а когда мне становится лучше… то и тебе лучше.
— Не будет ли эгоистично с моей стороны просто говорить тебе то, что ты хочешь услышать, чтобы мне самому потом стало лучше?
— Разве это имеет значение? — Голос Равенны стал тише, потому что веки ее уже слипались от усталости.
— Нет, — улыбнулся Зигмар. — Думаю, что нет. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
— Тогда расскажи мне о будущем.
— О будущем? Любовь моя, я не провидец.
— Да нет, просто расскажи, чего ты ждешь, — прошептала Равенна. — Не надо говорить о великих мечтах и Империи, просто расскажи о нас.
Зигмар крепче обнял Равенну и закрыл глаза.
— Ну так вот, — начал он. — Я стану королем, а ты будешь моей королевой, самой любимой женщиной на земле.
— В этом радужном будущем у нас будут дети? — тихонько пробормотала Равенна.
— Несомненно. В конце концов, нужен же королю наследник. Наши сыновья будут сильными и храбрыми, а дочери — почтительными и прелестными.
— И сколько же у нас будет детей?
— Столько, сколько захочешь ты, — пообещал Зигмар. — Среди унберогенов наследники Зигмара станут самыми красивыми, гордыми и отважными.
— А мы? — шепотом спросила Равенна. — Что ждет нас?
— Нас ждет счастливое мирное будущее, мы будем жить долго и счастливо, — ответил Зигмар.
По лицу Герреона текли слезы, и он чуть ли не бегом влетел во тьму Брокенвалша. Пришел конец прекрасным сапогам из мягчайшей лайковой кожи: в них через край хлынула вода вперемешку с черным илом. Все дальше и дальше он пробирался вглубь мрачного и унылого болота.
У самой земли клубился туман, Моррслиб заливала болота изумрудной зеленью призрачного света. В тумане плавали огоньки, похожие на горящие свечи, но даже в своем нынешнем состоянии Герреон понимал, что идти на этот свет не стоит.
В болотах Брокенвалша полно трупов тех, кого заманили болотные огни, завели на погибель в простиравшиеся вокруг Рейкдорфа топи.
Герреон вцепился в рукоять меча, и ярость разгорелась пуще прежнего, когда он представил себе Зигмара, предающегося разврату с сестрой в его собственном доме. Когда они заявились вдвоем, Герреон как раз точил меч, и ему пришлось улыбнуться, постараться сдержаться, чтобы не заколоть сына короля прямо там.
Герреон вздрогнул, когда Зигмар вздумал положить руку ему на плечо, и полыхнувшая в глазах ненависть чуть было не выдала его.
В каждом их слове читались похотливые желания, и, хотя Зигмар и Равенна просили Герреона отужинать с ними, он извинился и сбежал во тьму еще до того, как огонь очага успел осветить его истинные чувства.
Герреон поскользнулся на краю пруда, вновь зачерпнув сапогами болотной грязи, и упал на колени. Ладони окунулись в вонючую жижу, и, когда он вгляделся в воду, с лица закапали черные слезы.
На поверхности пруда виднелось его лицо, искаженное движущейся водой. У Герреона перехватило дыхание, когда он заметил над своим плечом луну, отражение которой по непонятной причине было неподвижным.
Герреон достал из воды руки — пальцы покрывала тонкая пленка маслянистой черной жижи. В ночной темноте она выглядела совсем как кровь, и он стряхнул эту мерзость.
— Нет… пожалуйста… — прошептал он. — Я не могу!
Лунный свет освещал высокое растение на краю пруда. Герреон оторвался от созерцания воды и перевел взгляд на него. Стебли венчали плоские соцветия с огромным количеством крохотных белых цветков. От растения исходил тошнотворный запах, и с тяжелым сердцем Герреон узнал болиголов — одно из самых ядовитых растений этих мест.
Налетел ветерок, и на какое-то мгновение Герреону показалось, что болиголов кивает, манит его к себе. Пока он смотрел на растение, стебель согнулся, а потом надломился — и из полой трубки выступил и закапал маслянистый сок.
Герреон поднял лицо к темному небу. На него сверху глядела луна, холодная, безжалостная и враждебная.
Считалось, что смотреть в глубины злой луны даже недолго — не к добру, ибо Темные боги видят сердца людей, которые поступают столь опрометчиво, и насаждают в них семена зла.
Когда Герреон вглядывался в изменчивый свет, ему показалось, что он видит два мерцающих ока, неописуемо прекрасных и жестоких.
— Кто ты? — крикнул он в темноту.
Бездонные озера глаз сулили мрачные чудеса и неизмеримые познания, и Герреон вдруг ясно понял, что нити судьбы были сплетены задолго до его рождения и протянутся после его смерти.
Он встал и через пруд двинулся к поникшему болиголову.
— Вот и славно, — сказал Герреон. — Если невозможно избежать уготованной мне судьбы, значит, нужно следовать ей.
Глава десятая
Алая заря
Солнце встало среди золотистых облаков. Лучи света заиграли на бронзовых доспехах норсов, и казалось, что лесистый горный хребет объят пламенем. Грозные северяне, выстроившиеся на склонах широкого скалистого горного кряжа, стучали топорами по щитам, из их глоток вырывались жуткие боевые кличи.
Бьёрн верхом сидел у подножия хребта, с ним рядом был Альвгейр и личная стража — Белые волки, как их прозвали. На ледяном ветру, дующем с севера, трепетало знамя с изображением волка, слева и справа на фоне выстроившейся армии в вышине развевались знамена королей-побратимов Бьёрна.
Оглядев ряды воинов, король унберогенов с гордостью признал, что его бойцы, без сомнения, самые грозные и величавые. Вооруженные копьями мужи ждали приказа к наступлению, и соплеменники Бьёрна ответили на боевой клич норсов ничуть не менее грозными воинственными криками.
Дикари-черузены повернулись к норсам спиной и показали им голые задницы, а талеутенские всадники с пренебрежением проскакали галопом под носом у врага.
Высок был дух войска, а ледяной ветер жрецы Ульрика расценили как добрый знак — благословение бога зимы и предзнаменование победы.
Бьёрн повернулся к Альвгейру. Отполированные доспехи славного Рыцаря-Защитника сияли, словно золото. С поднятым забралом неподвижно сидел маршал племени унберогенов подле своего короля, но Бьёрн углядел напряженность в его лице, чего раньше никогда не замечал перед боем.
— Тебя что-то волнует? — спросил Бьёрн.
Альвгейр посмотрел на короля и покачал головой:
— Нет, я спокоен.
— А мне кажется, что ты нервничаешь.
— Мы сейчас начнем сражение, и я должен защищать короля, который готов ринуться в самый тяжелый бой, даже не думая о том, как бы выжить, — сказал Альвгейр. — Такое кого угодно обеспокоит.
— Ты думаешь только о моей жизни? — удивился Бьёрн.
— Да, мой господин.
— И тебя не волнует собственная смерть?
— А разве должна волновать, мой король?
— Думаю, что большинство собравшихся здесь мужчин хоть немного, но боятся умереть.
Альвгейр пожал плечами и сказал:
— Если Ульрик пожелает меня призвать, он так и поступит, я ничего с этим поделать не смогу. Мне надлежит храбро сражаться и молиться о том, чтобы бог счел меня достойным и позволил войти в его чертоги.
Бьёрн улыбнулся, ибо столь длинную беседу они с Альвгейром вели впервые.
— Ты удивительный человек, Альвгейр. Тебе так просто живется, верно?
— Пожалуй, — согласился Королевский Защитник. — У меня долг перед тобой, и, кроме того…
— Что же «кроме того»? — Бьёрна вдруг охватило любопытство.
Альвгейр утверждал, что не боится смерти, но в преддверии грядущего сражения разговорился так, как ни разу в жизни. Подумав, Бьёрн понял, что это вовсе на Альвгейр молол языком, а он сам.
— Кроме того… не знаю, — сказал Альвгейр. — Я всегда был твоим Рыцарем-Защитником.
— А когда я умру, ты станешь защищать Зигмара, — закончил Бьёрн, и во рту у него вдруг пересохло, когда он понял, что теперешнее желание говорить и общаться с другим человеком проистекало из необходимости увериться в том, что после его смерти народ унберогенов будет в безопасности.
— Ты в мрачном настроении, мой господин, — заметил Альвгейр. — Что-то не так?
На этот простой вопрос у Бьёрна не было ответа.
Король проснулся среди ночи от ощущения опасности — ему показалось, что в шатре кто-то есть. Как такое возможно, когда его сон охраняют Альвгейр и Белые волки, он не знал, но мигом нащупал рукоять Похитителя душ.
Бьёрн открыл глаза и почувствовал, как холод сковал сердце: по полу шатра стлался серебристый туман, а в углу притаилась согбенная фигура, закутанная в черный плащ с капюшоном.
Бьёрн свесил ноги с походной кровати и замахнулся топором.
— Кто ты? — взревел он. — А ну, покажись!
— Мир тебе, король Бьёрн, — приветствовал короля хорошо знакомый голос. — За обещанным явилась путница из подвластных тебе земель.
— Ты?! — прошептал Бьёрн, когда, откинув капюшон, ведьма Брокенвалша открыла морщинистое лицо. Волосы сияли тем же серебристым светом, что и туман, и сердце Бьёрна сжалось от стылого ужаса — он знал, зачем явилась старуха. — Как ты здесь оказалась? — спросил король.
— Я не здесь, король Бьёрн, — отвечала ведьма. — Я не более чем тень в густой темноте и посредник неведомых сил. Никто меня не видел и не увидит. Я явилась только тебе, и никому больше.
— Что тебе угодно?
— Ты сам знаешь, — сказала колдунья, подходя ближе.
— Вон отсюда! — вскричал Бьёрн.
— Хочешь, чтобы погиб твой сын и пропало королевство? — прошипела ведьма. — Ибо именно это поставлено на кон.
— Зигмар в опасности?
Старуха кивнула и сказала:
— Прямо сейчас близкий друг замышляет зло против него. К этому времени завтра твой сын уже должен пройти через врата царства Морра.
У Бьёрна подкосились ноги, и он упал на кровать. Несказанный ужас обуял его при мысли о том, что тело Зигмара найдет последнее пристанище на Холме воинов.
— Что же мне делать? — вопросил он. — Я слишком далеко, чтобы помочь ему.
— Нет, — отвечала ведьма. — Помочь ты можешь.
— Но ты… ты же в Брокенвалше, верно? Ты явилась мне в видении?
— Правильно, король Бьёрн.
— Ты же знаешь, кто замышляет недоброе против Зигмара, так почему не спасешь его? — потребовал ответа Бьёрн. — Ты же властна над тайным. И можешь избавить его от опасности!
— Нет, потому что убийцу на него я наслала сама.
Бьёрн вскочил на ноги и взмахнул топором, желая сокрушить ведьму, но лезвие ничего не встретило на своем пути, ибо тело колдуньи было всего лишь сгустком тумана.
— Почему? — допытывался Бьёрн. — Зачем ты это сделала? Для чего подсылать убийцу, чтобы потом пытаться предотвратить преступление?
Ведьма приблизилась к Бьёрну, и в глазах старухи король увидел темное знание, которое погубило бы его навсегда, стоило приподнять завесу тайны. Он отвел взгляд.
— Человек — это смесь переживаний, Бьёрн, — сказала колдунья. — В нем, как металлы в хорошем мече, сочетаются все пережитые им чувства: любовь, страх, радость и боль. В некоторых людях все сбалансировано, и потому они служат свету. В других — баланс нарушен, и они становятся орудием Тьмы. Чтобы стать тем, кем ему надлежит, твоему сыну суждено пережить громадную боль и страшную потерю.
— Я так понимаю, что спасти Зигмара могу только я?
— И ты это сделаешь. Когда мы встречались на могильном холме, я тебя предупредила, что приду за священной клятвой. Помнишь?
— Помню, — ответил Бьёрн, которого сковал ужас.
— И вот я здесь, — объявила колдунья.
— Хорошо, — согласился Бьёрн. — Проси.
— Когда утром начнется бой, разыщи алого предводителя армии норсов и сразись с ним.
— И все? — прищурился Бьёрн. — Никаких загадок? Я даже как-то неловко себя чувствую.
— Только это, — кивнула старуха.
— Тогда я, король племени унберогенов, клянусь тебе в этом. Я буду биться с этим негодяем-норсом и отсеку его поганую голову.
— Надеюсь, так и будет, — улыбнулась ведьма.
Сгустился туман, а утром Бьёрна разбудил утренний свет. Он сел и в мельчайших подробностях припомнил явление ведьмы.
Бьёрн разжал кулак и обнаружил кулон на кожаном ремешке. Король внимательно рассмотрел его — это оказалась маленькая бронзовая подвеска в форме закрытых ворот. Первым импульсом было швырнуть эту находку с обрыва в быструю реку, но вместо этого Бьёрн надел подвеску на шею и спрятал под шерстяной безрукавкой.