Как он понял с годами, горе и разум несовместимы.
Зигмар пытался опровергнуть то, что видел собственными глазами на берегу реки, и жаждал обрушить возмездие на виновного, но даже в этом ему было отказано. Ни Кутвин, ни Свейн не смогли отыскать следов Герреона. Исчезли даже личные вещи предателя, и он, словно тень, растворился невесть где.
Когда Зигмар очнулся к жизни, Вольфгарт снарядил коня и собрался ехать в леса на поиски предателя. Однако Зигмар запретил это, поскольку знал, что преимущество будет на стороне Герреона, который к тому же слишком умен, чтобы позволить себя изловить.
Отныне имя Герреона стало проклятием, и нечего ему ждать поддержки в землях людей. Он пропал и, вероятно, умрет изгоем где-нибудь в лесу.
Зигмар покачал головой, отгоняя тягостные думы, и сгреб в ладонь пригоршню земли с вершины холма. Богатая черная почва струилась сквозь пальцы, и он чувствовал: что-то в нем самом превращается в камень.
Он окинул взглядом растущий Рейкдорф, могучую реку и плодородные земли, простиравшиеся так далеко, насколько хватало глаз.
Когда из пальцев Зигмара выпала последняя былинка, он погладил ту золотую булавку, которую когда-то подарил Равенне у реки; теперь она скрепляла его собственный плащ.
— Никогда я не полюблю другую, — обещал он. — Моей неизменной любовью будет только эта земля.
Зигмар бежал последний круг по Полю мечей. Каждый шаг пронзал усталые ноги тысячей огненных стрел. Дышалось с трудом. Несмотря на то что все мышцы горели огнем, он продолжал тренировку — нужно обрести силу, прежде чем армия вернется с севера.
Когда-то от такой пробежки Зигмар едва запыхался бы, но сейчас приходилось напрягаться что есть мочи, чтобы переставлять ноги. Сила постепенно возвращалась, но, как ему казалось, слишком медленно, хотя старый Крадок дивился его успехам.
Зигмар тренировался каждый день. Чтобы восстановить скорость реакции, он упражнялся с мечом и кинжалом. Тягал гири, которые специально выковал для него мастер Аларик. Чтобы вернуть выносливость, дюжину раз обегал Поле мечей.
Пендраг предложил Зигмару заниматься на виду у молодых воинов. Он утверждал, что они будут черпать надежду в том, что он с каждым днем становится все сильнее и сильнее.
Вообще-то, в глубине души Зигмар знал, что идея Пендрага, скорее, была направлена на то, чтобы помочь ему самому преуспеть в задуманном. Если бы он тренировался в одиночестве, то в случае неудачи огорчился бы только сам. Но если он даст слабину на людях, то уже обманет других, а этого Зигмар допустить не мог.
Глаза заливал пот. Зигмар отер лоб рукой и, согнувшись в три погибели, остановился рядом с Вольфгартом, который едва ли хоть чуточку устал. Пендраг выглядел весьма невозмутимо, и Зигмар с трудом подавил приступ озлобленности.
— Ты будешь сильным, как прежде, но на это нужно время, — сказал Пендраг, угадывая его состояние.
У Зигмара закружилась голова, и он опустился на корточки, несколько раз глубоко вздохнул и занялся растяжкой мышц ног.
— Знаю, — согласился он. — Но меня все равно ужасно раздражает… что я… не такой… как хотелось бы.
— Не спеши, — посоветовал Пендраг. — Шесть недель назад ты был при смерти. Весьма самонадеянно считать, что ты так скоро станешь прежним.
— Что верно, то верно, — поддержал Вольфгарт. — Даже ты не настолько силен.
— Что ж, все-таки придется поднапрячься, — огрызнулся Зигмар и встал на ноги, игнорируя протянутую Пендрагом руку. — Хорош из меня будет король, если я не смогу трудиться в полную силу и стану дышать с присвистом, словно беззубый старик.
Он тут же пожалел о вырвавшихся словах, но сказанного не воротишь.
Вольфгарт подбоченился и покачал головой:
— Сохрани нас Ульрик, ты нынче в скверном настроении.
— Думаю, у меня есть на то причины, — буркнул Зигмар.
— А я не говорю, что нет. Только ума не приложу, почему ты должен срываться на нас. Герреон, будь он проклят, пропал, — сказал Вольфгарт. — И Равенны уже нет с нами.
— Я знаю. — Голос Зигмара ожесточился.
— Послушай меня, брат, — молвил Вольфгарт. — Равенна мертва, и я тоже скорблю о ней, но нельзя же стоять на месте. Чти память о ней, но иди вперед. Ты найдешь другую, которая станет нашей королевой.
— Не желаю другой королевы! — крикнул Зигмар. — Ею всегда была Равенна.
— Но теперь ее нет. Королю нужна королева. Если бы даже брат ее не убил, Равенна никогда бы не смогла стать твоей женой.
— О чем ты?
Вольфгарт не обратил внимания на предостерегающий взгляд Пендрага и продолжал развивать начатую тему:
— Она — сестра предателя. Народ бы этого не позволил.
— Вольфгарт! — одернул друга Пендраг, глядя, как побагровело лицо Зигмара.
— Подумай об этом — и увидишь, что я прав, — стоял на своем Вольфгарт. — Равенна была замечательной девушкой, но разве ее бы приняли королевой? Люди бы сказали, что твой род запятнала кровь предателей, и не пытайся заверить меня, что этот знак — добрый.
— Думай, что говоришь, Вольфгарт! — вскипел Зигмар, приближаясь к побратиму, но Вольфгарт и не думал отступать.
— Хочешь меня ударить, Зигмар? Давай бей, только ведь ты знаешь, что я прав.
Горе и гнев слились воедино и нашли выход в ударе, который пришелся Вольфгарту прямо в челюсть и свалил его с ног. Тут же Зигмаром овладело чувство жгучего стыда.
— Нет! — крикнул он и мысленно оказался в детстве, когда разбил Вольфгарту локоть, поддавшись порыву гнева.
Он поклялся, что никогда не забудет урока, полученного в тот день, но вот опять он с поднятыми кулаками стоит над упавшим товарищем.
Зигмар разжал кулаки, гнева и след простыл.
Он опустился на колени рядом с другом:
— О боги, Вольфгарт, мне так стыдно!
Вольфгарт угрюмо взглянул на него, ощупывая нижнюю челюсть и потирая наливавшийся синяк.
— Я не хотел бить. Я просто… — начал Зигмар и запнулся, потому что не нашел слов, способных описать одолевавшие его чувства.
Вольфгарт кивнул и обратился к Пендрагу:
— Похоже на то, что у нас тут еще непочатый край работы, Пендраг. Он пихается, словно баба.
— Хорошо еще, что наш брат пока не вошел в полную силу, а не то бы снес вовсе твою глупую башку, — заявил Пендраг, помогая им обоим подняться.
— Да, вероятно, — согласился Вольфгарт. — Но тогда бы я и не нарывался.
Зигмар вгляделся в лица побратимов и увидел в них страх за него и прощение гневной вспышки, горе было виною которой. Снисходительность друзей дополнительно посрамила Зигмара.
— Простите меня, друзья мои, — сказал он. — Никогда еще мне не было так тяжело. Не выразишь словами, как трудно пережить все это, но то, что вы всегда рядом, очень помогает мне. Я скверно обращался с вами, за что прошу прощения.
— Ты страдаешь, — признал Пендраг. — И нет нужды извиняться перед нами. Мы твои братья и будем с тобой и в радости, и в горе.
— Пендраг верно сказал, — согласился Вольфгарт. — Только настоящие друзья могут тебя выносить. Другие уже давно развернулись бы и ушли прочь от такого зануды.
Зигмар улыбнулся и сказал:
— Именно поэтому я и должен извиниться перед вами, друзья мои. Вы мои братья и самые близкие друзья, и с моей стороны низко так обращаться с вами. С тех пор как умерла Равенна, я замкнулся в себе, отгородился от всех. Никого к себе не подпускал и оборонялся от тех, кто пытался проникнуть в возведенную мной крепость. Но тот, кто заперся в твердыне и прячется за крепкими воротами, непременно начнет страдать, ибо без братьев прожить нельзя.
Зигмар говорил и чувствовал, как его наполняет сила, и улыбнулся в первый раз с тех пор, как вернулся из Серых земель.
— Вы простите меня? — спросил он.
— Все в порядке, — кивнул Пендраг.
— С возвращением, брат, — произнес Вольфгарт.
На следующее утро шел дождь. В королевской Большой палате медленно пробуждался Зигмар, в голове кружили обрывки сна. Суть уже ускользала, но он цеплялся за видение, словно за дар небес.
Он будто бы бродил возле реки там, где когда-то ему встретился вепрь Черный Клык. Ноги утопали в мягкой траве, легкий ветерок был полон летними ароматами. На берегу стоял отец, высокий и могучий, и щеголял отменной железной кольчугой. Над бровями отца сияла бронзовая корона короля — солнечные лучи вспыхивали на металле, и казалось, что на голове Бьёрна одета огненная лента.
От отца веяло уверенностью и силой. Он повернулся к сыну, снял с головы корону и протянул ему.
Дрожащими руками принял Зигмар корону. Как только его пальцы коснулись металла, отец исчез, а Зигмар ощутил на голове вес целого царства.
Послышался смех. Зигмар обернулся и радостно улыбнулся при виде кружащей по траве Равенны. На ней было платье изумрудного цвета, которое так ему нравилось, и плащ матери Зигмара, скрепленный золотой булавкой работы мастера Аларика. Ветерок играл с ее прекрасными волосами цвета ночи.
Зигмар не мог припомнить о чем, но они проговорили целую вечность, а потом любили друг друга совсем как тогда, когда он впервые привел Равенну на берег.
Как ни странно, Зигмар не испытывал страданий, а чувствовал лишь любовь и безмерную благодарность за то, что ему посчастливилось узнать такое. Для него Равенна останется навсегда юной. Не состарится, не озлобится, никогда не увянет.
Навеки будет молодой и любимой.
Зигмар открыл глаза и впервые за долгие недели почувствовал себя отдохнувшим, глаза у него сделались яркими и ясными, а руки и ноги — сильными и гибкими. Он глубоко вздохнул и занялся разминкой, думая о значении ночного видения. Обычно ему было больно видеть отца и Равенну во сне, но на этот раз все вышло по-другому.
Священнослужители говорили, что сны посылал Морр. Видения дают возможность счастливцам заглянуть за преходящую пелену бытия и увидеть царство богов. Такой сон означает предвестие огромной важности и благоприятное время для новых начинаний.
Был ли приснившийся ему сон последним даром богов, перед тем как он начнет ковать Империю людей?
Зигмар закончил упражнения, ополоснулся из кадки с водой, стоявшей в углу Большой палаты, вытерся льняным полотенцем, натянул штаны и тунику. Снаружи доносились крики, и ему было известно, что они означают.
Он надел кольчугу и пошевелил плечами, пока она не легла должным образом. Пробежал пальцами по волосам и тонким кожаным ремешком связал их на затылке в короткий хвост.
Крики на улице сделались громче, и Зигмар взял в одну руку стоявшее возле его трона алое знамя, а в другую — Гхал-мараз. И пошел к толстым дубовым дверям Большой палаты в сопровождении королевских псов, которые бежали за ним. «Теперь они мои», — подумал Зигмар.
Он распахнул дверь и увидел процессию воинов, идущую сквозь дождь. На носилках из щитов они несли тело. Вокруг толпились сотни жителей Рейкдорфа, а на холмах вокруг города, провожая короля в последний путь, застыла армия унберогенов.
Перед носилками ожидал Альвгейр, в потускневших бронзовых доспехах с многочисленными вмятинами и зазубринами. Голова его была понуро опущена, но, когда открылись двери королевской Большой палаты, он поднял глаза.
Взгляд маршала Рейка сказал Зигмару то, что он уже давно знал.
Дождь промочил все вокруг, с доспехов Альвгейра срывались капли воды, стекали с длинных волос. Маршал Рейка упал на одно колено. Зигмару никогда не доводилось видеть Королевского Защитника столь несчастным и пристыженным.
— Мой господин, — произнес Альвгейр, достал меч из ножен и протянул его Зигмару, — твой отец мертв. Он погиб, сражаясь с северянами.
— Я знаю, Альвгейр, — сказал Зигмар.
— Знаешь? Откуда?
— Многое изменилось с тех пор, как отец ушел на войну. Я больше не тот мальчик, которого ты знал прежде, и ты тоже стал другим.
— Верно, — согласился Альвгейр. — Я не выполнил свой долг, и король мертв.
— Ты выполнил свой долг, — заверил маршала Зигмар. — И оставь себе меч, друг мой. Он тебе пригодится, если ты хочешь стать моим Рыцарем-Защитником и остаться маршалом Рейка.
— Твоим Защитником? — переспросил Альвгейр. — Нет… Я не могу…
— Ты ни в чем не виноват, — объяснил Зигмар. — Отец отдал жизнь за меня, и никакое, даже самое лучшее, искусство владения оружием не могло бы ему помочь.
— Я не понимаю.
— Мне не до конца все ясно самому, — признался Зигмар. — Но я сочту за честь, если ты станешь служить мне так, как служил отцу.
Альвгейр поднялся. Капли дождя блестели на лице Защитника, словно слезы. Он вложил меч в ножны.
— Я буду служить тебе верой и правдой, — обещал Альвгейр.
— Знаю, так и будет, — сказал Зигмар и подошел к носилкам из щитов.
Отец лежал, прижимая к груди могучий боевой топор по прозванию Похититель душ. Ярко сияли его вычищенные и отполированные доспехи. Благородные черты лица были спокойны, и теперь, когда душа его отлетела, сгладился даже страшный шрам.
Зигмар приказал воинам:
— Внесите короля в его палату.
Когда процессия прошествовала по лужам и внесла короля внутрь, Зигмар обратился к скорбящим, собравшимся перед ним. В толпе было много друзей, и каждое лицо ему было знакомо.
Теперь это был его народ.
Зигмар опустил древко стяга прямо в грязь перед дверями Большой палаты — словно среди штормовых облаков мелькнул солнечный луч, осветив все вокруг. На ветру колыхалась алая ткань, и Зигмар взмахнул молотом Гхал-мараз над головой и крикнул так, что голос его услышали даже собравшиеся на холмах за городом воины:
— Народ унберогенов! Король Бьёрн ушел в мир иной и сейчас размахивает могучим топором, Похитителем душ, в чертогах Ульрика вместе со своими братьями — Дрегором Рыжая Грива и великим Беронгунданом. Он умер так, как хотел, — в сражении, сжимая в руках боевой топор и сокрушая врагов. — Зигмар опустил Гхал-мараз и воскликнул: — Я пошлю гонцов во все концы земли с вестью о том, что в новолуние следующего месяца мой отец будет похоронен на Холме воинов!
Глава тринадцатая
Собрание королей
В честь вернувшихся в Рейкдорф воинов и для поминовения погибших устроили великий пир. Не только в пивных, но и на каждом углу скальды восхищали публику сагами о сражениях с жестокими норсами и повествовали о славной гибели короля Бьёрна. Сказания эти были весьма эпичны и мрачны, и Зигмар знал, что в них ни слова не говорилось о благородстве и искупительной жертве последнего сражения отца, когда он сошел в подземный мир ради спасения сына.
Он счел, что не стоит раскрывать эту тайну, — пусть лучше в веках сохранится отчаянный героизм и трагическая неизбежность смерти Бьёрна, чем семейная драма, разыгравшаяся в сумрачном царстве Серых земель.
Дни после возвращения армии были радостными, ибо жены и матери снова обрели мужей и сыновей, но также глубоко печальными, потому что многие семьи недосчитались своих отцов и братьев. А гибель короля Бьёрна стала для всего племени унберогенов сокрушительным ударом.
Павших воинов почтили тысячей погребальных костров, которые зажглись среди окружающих Рейкдорф холмов на следующий день после захода солнца. Северян прогнали обратно в их стылые земли, но Зигмар знал, что через некоторое время придет другой вождь, который воспламенит тлеющие угли их воинственных сердец.
Однако унберогены не предавались унынию, народ верил в Зигмара. Он ощущал это столь же точно, как и землю под ногами. Зигмар прославился воинским искусством, благородством и честностью; он чувствовал, что народ им гордится, и знал, что это чувство усилено печалью из-за гибели Равенны. Никто не смел упоминать о Герреоне, имя его предали забвению, и вскоре оно должно было изгладиться из памяти.
Куда бы ни шел Зигмар, всюду его встречали улыбки тех, кто знал и верил в него.
Он готов был стать королем, а народ — принять его правление.
За день до новолуния в Рейкдорф прибыли короли. Одним из последних прибыл король эндалов Марбад в сопровождении отряда Вороновых шлемов, и знамя его в память о павшем Бьёрне было обагрено кровью. Зигмар стоял вместе с Пендрагом и смотрел, как под музыку волынок подъезжает король, и вновь его поразила военная выправка королевских воинов.