— Он у людей племени Азенах… — сказал палестинец
Племя Азенах — крупнейшее бедуинское племя в мире. Их него — произошли правящие дома Саудовской Аравии, Кувейта и Иордании, но его центр и шейх, правящий племенем — живет как раз в Ираке.
— Они знают, что этот человек — исполнитель Аль-Каиды и враг государства? — спросил я
— Знают. Он пришел к ним раненым, они не могли оставить его, это противоречит традициям их гостеприимства.
Я верю. Это действительно так.
— Они просят не проводить военную операцию и не убивать его на территории племени. Иначе на них будет месть.
Это тоже правда.
— Я не хочу этого делать. Но пока месть на мне. И я сделаю то, что сочту нужным. Я тоже мужчина и воин.
Палестинец нехорошо покосился на Амани
— Вчера — границу перешел караван. Вооруженные люди, их здесь никто и никогда не видел. Они будут в городе, им передадут твоего человека и они уйдут с ним за границу. Племени — обещаны большие почести.
Так и есть — Иордания. Это могут быть и боевики и спецназ.
— Когда будет передача? Где?
Палестинец посмотрел на часы
— Совсем скоро. После намаза.
Вот же ублюдок…
— Едем… — я включил передачу — и только попробуй солгать…
Ар-Рутба — город совсем небольшой, в нем только одна главная улица. Трущобы не считаем. В свое время — американские морские пехотинцы именно на этой улице наткнулись на «черных аистов» — боевиков в черном и с черными чалмами. Это был личный отряд Аз-Заркави, отряд непримиримых…
Палестинец — смотался сразу, как только я остановил машину. Не помогло даже то, что я предложил еще пятьдесят за то, что он и его отряд примут участие в ликвидации Аль-Малика. Полиция здесь есть — но в случае перестрелки еще неизвестно на чью сторону она встанет. Пограничная стража поголовно куплена кланами контрабандистов, на нее — надежды тоже мало.
Придется справляться самим. Если сейчас над городом повиснут вертолеты — передача сорвется и Аль-Малик гарантированно уйдет.
Та одежда, которая на мне есть и борода — поможет мне сойти за местного. Тут полно людей, которых никто не знает — кто-то приехал покупать, кто-то продавать и никто на это не обращает внимания. Я замотал лицо шарфом, достал мешок из багажника. Впереди — был перекресток, его надо было перекрыть.
— Слушай меня. Слушаешь?
Амани кивнула
— Да.
Я буду слева. Проезжай перекресток и разворачивай машину. Как начнется стрельба — спрячешься за ней, поняла?
— Да.
— Не рискуй. Просто перекрой дорогу, чтобы они не прошли напрямик.
— Я поняла. Я не девочка, вообще то…
— Знаю.
— Негодяй.
— Тихо. Все серьезно. Давай. Аллаху Акбар…
Аллаху Акбар…
Шаг в сторону — и я уже в толпе. Арабской толпе. Арабская толпа — воспринимается как… как залегший в засаде хищный зверь, присутствие которого чувствуешь каждой клеточкой своего тела. Она едина, она — и есть зверь. Пока он не обращает внимания на тебя — но стоит только чему-то произойти, чему-то, что выделит тебя из безликой массы — и случится беда. Ты уже не уйдешь, толпа моментально сплотится вокруг тебя и раздавит. Иногда — я даже им завидую. У нас кричи — не кричи — бесполезно. Здесь же… толпа встает с места как хищный зверь и не ляжет, пока не напьется крови…
Я бреду в такт со всеми, ничего не выделяюсь. У арабов — семенящий шаг, и если идти как-то по-другому — тебя моментально заметят. На плечах мешок — либо продаю, либо что-то купил. Иду, присматриваюсь. Первые этажи всех домов — превращены в лавки, продают в основном одежду. От торговцев уличной едой — гарь и задорные крики. Торгуют в основном мясом — пожаренным и завернутым в лепешки. Под ногами — сплошной слой грязи, в основном бумажная обертка и полиэтиленовая упаковка всех видов. Ее столь много, что она немного пружинит под ногами.
Мне надо место, где на меня не обратят внимания секунд восемь — и такое место есть. Прогал между домами — как грязный, вонючий отнорок — и там никого. Я ныряю туда. В нос — бьет застарелая вонь, это место используется как туалет местными жителями, сделать настоящий туалет — пустынникам не приходит в голову. Я расстегиваю штаны, делаю свое дело, осматриваясь. Вроде все чисто, где-то наверху — бухтит дизель — генератор. Но никого нет — и это главное. До верха — два с половиной, раньше — не проблема — но сейчас. Отпускаю мешок — он на тонкой, но прочной бечеве, привязанной к поясу. Раз! С места, подпрыгнув, цепляюсь за край крыши, пальцы соскальзывают, поэтому все надо делать предельно быстро. На краю — подтягиваюсь, раскачиваюсь, цепляясь за край — чудом удается забросить ногу. В любой момент ждут крика — примут за вора и линчуют. Но крика нет. Одна рука соскальзывает — но мне удается перехватиться и снова зацепиться. Еще одно усилие — и я на краю плоской, как и все здесь — крыши…
Есть…
За бечеву — подтягиваю мешок. Мешок — едва слышно звякает железом…
Крыша. Плоская — на Востоке все крыши плоские, из не строят в расчете на дождь или слежавшийся снег как в Европе. Покрыта чем-то вроде вара, во все стороны — паутина проводов, самых разных, и вездесущие большие синие баки для воды. Американцы — привозили сюда в них техническую воду для баз, потом они разошлись по рукам местных жителей. Бормочут дизель-генераторы — централизованное энергоснабжение в Ираке есть, но далеко не везде. В Багдаде есть, например, а здесь нет.
Осторожно пробираюсь по крышам, выходя на позицию. Кое-где — вижу лежаки, многие так и спят летом на крыше — но сейчас лежаки пусты. Самую большую опасность — представляют провода, они не изолированы, и током — только так ударит.
Так… наверное, здесь. Не далеко и не близко. Здесь.
Достал из кармана веб-камеру, поставил на парапет — так, чтобы смотреть на всю улицу. Настроил изображение на мобильнике — это намного лучше, чем высовываться и смотреть каждую минуту — не едут ли.
Теперь оружие.
Не зная, с чем придется столкнуться — кроме автомата я взял и винтовку. Винтовка это моя, личная, очень сильно переделанный Тигр-308. Приемник переделан для того, чтобы принимать магазины Сайги, в том числе и американские, на двадцать пять патронов. Тяжелая ствольная коробка — такие начали производить только последние пару лет, конкретно эта — нигерийский заказ, они заказали большую партию снайперских винтовок Драгунова под привычный для них патрон.308. Переходник под прицел НАТО из титана, и на нем — прицел US Optics 1.1-10 — самый лучший на мой взгляд при стрельбе до тысячи метров. Уже здесь — в оружейных мастерских Гвардии мне поставили американский пламегаситель совместимый с быстросъемным тактическим глушителем ААС. Его не надо накручивать — он просто застегивается на стволе специальным рычагом. Получившаяся винтовка — ничуть не хуже той, которой вооружен американский спецназ. А по надежности — намного лучше.
Рядом — мой короткий Вепрь, на него — я прицепил белорусский двухканальный прицел LEMT [108]последнего поколения, почти что ACOG только вдвое дешевле. Это — на случай, если все пойдет совсем уж плохо, пока пусть побудет у меня за спиной. Снайперскую винтовку я снимаю с предохранителя и досылаю патрон в патронник. У Амани, если что — остался пулемет, они не полезут на пулемет. Тем более — если их взять в два огня…
Черные мысли лезут в голову — но думать ни о чем не хочется. Я просто гоню их и все. Мне не интересно, какого черта Аль-Малик нашел в исламе. Я не хочу думать, почему он не видит того, что везде, где есть ислам — там бедствия, голод, нищета, война. Мне плевать на его духовные искания и искания таких же как он предателей — своей Родины и своего народа. Как говаривал Александр Иванович Лебедь — все мы люди взрослые, и отвечать тоже будем по взрослому. Каждый, забредший в своих духовных исканиях в Медресе Хаккания или в террористический лагерь в долине Сват — должен знать, что за это будет смерть. Они тоже — еще никто не раскаялся, что нес смерть нам. Почему должны каяться мы. Смерть им — и точка.
Истекая потом, лежу у парапета крыши, а мысли скверные — скверные. По-хорошему — прекращать надо это дело, да вряд ли получится. Что у меня, что у Амани. Как сказал наш великий герой анекдотов Василий Иванович Чапаев — привыкаешь убивать. Вот так и у нас — мы просто привыкли решать проблемы убийством. Не получается по-другому.
Не выходит.
От нас — мысли перескакивают к тому, что происходит вокруг. По сути, то, что мы сейчас делаем — это борьба с ветряными мельницами. Мы пытаемся отстоять менее агрессивный ислам против более агрессивного, хотя корень зла — сам народ и то, что он творит. Оговорюсь — у нас в России, в традиционных регионах — ислам не так опасен, он почти что стал равен христианству, еще одна религия и все. Свод моральных правил, которому надо следовать. Тут все от народа зависит, понимаете? Вон, в Кении резня идет между мусульманами, пришлыми в основном, беженцами из Сомали и христианами. Так христиане — мало чем отличаются от джихадистов, вон, недавно, вывесили ролик в Youtube. Два христианина с ножами над телом взятого в плен и оперативно прирезанного мусульманина. Один говорит: ты чего будешь? Я — печень. А я — отвечает второй — сердце хочу. Это они людоедством собрались заниматься, если кто еще не понял. А по вероисповеданию они христиане, с крестами на прикладах автоматов. Их хоть в зеленых человечков заставь верить — они все равно людей кушать будут…
Здесь, в Ираке — народ получше, потому что Саддам в свое время вольницу прижал, все таки целое поколение при Саддаме жило. А еще до этого — англичане переселяли сюда людей из Индии, перенаселенного Индостана — и переселили так много, что в двадцатых — тридцатых тут конкретный межнац был, не с англичанами, а с индусами махались. Вообще, англичане индусов по всему Ближнему Востоку, по всем колониям расселяли, как людей, привыкших за двести лет к британскому раджу [109]и могущих послужить опорой британской власти на долгие годы. Многие из тех, кто живет в городах, многие палестинцы — не чистые арабы, а смесь арабской и индийской крови, вот почему Амани такая красивая. Но все равно — за несколько лет вольницы и террора совершенно отмороженное поколение выросло, с которым еще хлебать и хлебать. И это Ирак — а что делать в Сомали, в котором война не прекращается вот уже тридцать один год? А что делать с Афганистаном, где война не прекращается вот уже сорок лет? Я вам скажу, что — только не говорите никому. Есть два варианта. Первый — загрузить самолеты зарином и методично поливать эту землю, пока никого в живых останется. Это первый вариант, согласен, что он экстремальный и глубоко ненормальный. Второй вариант — окружить эти страны со всех сторон международными силами, не пускать никого вовнутрь, не пускать никого наружу, не выпускать беженцев и не оказывать никому никакой помощи. Тогда война просто загнется, как тухнет огонь, без доступа кислорода. Все гуманитарные миссии, весь прием беженцев — это все зло, понимаете, на этом держится война. Без внешней подпитки ни одна война не может продлиться ни тридцать, ни сорок лет — все просто вымрут с голоду, если все будут воевать, а не пахать. А если есть возможность выехать беженцем на Запад — так какой же дурак будет приводить в порядок свою собственную страну? Если в район постоянно присылать гуманитарку, которой можно кормиться, которую можно отбирать, продавать на базарах и на вырученные деньги покупать оружие и кормить бандитские воинства — тогда война будет длиться вечно. И ее никак не остановить.
А эти выродки, которых на Западе привечают, бесплатное жилье и велфер дают — они же нас ненавидят. Они считают, что мы им по жизни должны, в их глазах мы слабаки. Они же в отпуск на джихад ездят и сами у себя джихад организуют! И вам этих скотов жаль?!
Да, да… Я нетолерантный, я фашист, я экстремист и вообще негодяй. Если кто-то что-то может предложить другое — предложите. Только подумайте сперва: чем больше мы помогаем, чем больше мы принимаем беженцев у себя — тем хуже и хуже становится. Весь регион — как бензином полит то тут вспыхнет, то там заполыхает. Так может, мы просто делаем что-то не так?
Жарко. И жалко, очень жалко того, что такая земля и такие люди — втянуты в братоубийственную войну, из которой не видно выхода…
Телефон! На бедре — бьется в истерике телефон. Есть!
Достаю зеркало на ручке, осторожно выставляю и начинаю просматривать улицу. Винтовка лежит рядом, снятая с предохранителя, патрон дослан в патронник. Зеркало держу левой рукой, одновременно разминаю пальцы правой и вообще — делаю лежачую гимнастику, поочередно напрягаю и расслабляю разные группы мышц. Затекли… а для точной стрельбы это не сказать, что хорошо…
Улица. Как обычно — поток машин, ослов, людей…
Так… возможно — есть.
Светло-серый Ландкруизер, совсем старый, восьмидесятой модели — в потоке. Я беру его под подозрение, потому что он очень грязный. Не пыльный — а именно что грязный. Такой машина бывает, если ездить не по дороге, а по бездорожью…
Дальше…
Почти сразу — вижу белый фургон, китайский, я их марок не знаю, да и неважно это. Стоит хорошо, прямо напротив того места, где просит милостыню безногий инвалид и талантливый актер Самир.
Уже хорошо…
Снова на Ландкруизер. Самая популярная здесь машина, ее Саддам для армии закупал. Окей… кажется, он ищет место, чтобы припарковаться. А это непросто. Очень непросто.
Хочется дать сигнал Амани, но нельзя этого делать. Во-первых — потеряю время и отвлекусь, во-вторых — могут прослушивать эфир. Лучше не рисковать…
Так! Он не нашел места для парковки! Остановился в потоке! Прямо на дороге. Из машины, с переднего пассажирского — вылезает молодой здоровяк, с АКМС, если правильно отсюда вижу. Выразительно показывает его тем, кто гудит — намек ясен. С другой стороны — вылезает еще один, тоже с автоматом!
Уже серьезно.
Открывается дверь. Справа! Ее открывает вооруженный телохрапнитель — значит, в машине важная персона. Вылезает человек, одетый как бедуин, его лицо закутано куфией — но кажется, я знаю, кто это. Рост… все подходит, человек может измазать лицо гримом, но рост он свой сменить не сможет. Интересно, почему бедуины с ним обходятся как с шейхом? Неужели в этом замешана Иордания? Запросто могут! У иорданской разведки — едва ли не лучшие среди всех разведок мира позиции среди бедуинов, Иордани имеет тайные контакты и договоренности и с МОССАДом и с ЦРУ, именно поэтому едва ли не самая бедная страна этого региона до недавних пор была самой вестернизированной, и при этом — самой спокойной. О чем говорить, если в конце две тысячи девятого в Афганистане, в Кэмп-Чапман, при подрыве смертника в компании высокопоставленных ЦРУшников погиб племянник иорданского короля и сотрудник иорданской разведки. Они уже давно, чтобы удержаться, балансируя на краю пропасти, играют на все стороны — и на салафитов, и на шейхов Аравии, которым салафиты в последнее время совсем не подчиняются, и на ЦРУ, и на МОССАД. Не играют они только на нас — огромное и сильное шиитское государство под боком для них смертельно опасно, они любят получать нефть задарма, а взамен везти контрабандой продукты питания втридорога а не наоборот. Так что они — вполне могут начать игру с Аль-Маликом, либо сами, либо с чьей-то санкции. К тому же — последняя информация, которая была у нас на Аль-Малика — гласила, что его переправили полумертвого через сирийско-иорданскую границу.
И значит, сейчас передо мной вполне может быть операция по эвакуации провалившегося агента, исполняемая иорданским мухабарратом.
Он поразительно спокоен. В сопровождении двоих охранников — идет по улице, Тойота по-прежнему стоит на месте, мотор работает. Я опускаю зеркало — и подтягиваю к себе винтовку, беру ее на изготовку. Выстрел сто метров под небольшим углом, сверху вниз — для меня детский выстрел, пожалуй, я смог бы исполнить его и из пистолета…
Очередной звонок сотового бьет по нервам — и в этот момент время, до этого текшее неспешной рекой, пускается вскачь…