Охренели.
— Да? А если за время, пока мое оружие тут лежит из него пристрелят кого-то. Кто будет отвечать — я?
Охранник смотрит на меня как на духа — вот, тоже работенка, к своим как к чужим. Цедит сквозь губу
— Ты охренел, боец? Сдать оружие.
— А вот хрен тебе…
Разворачиваюсь, поднимаюсь наверх. В знакомом сейфе оставляю все, что у меня есть, вплоть до металлической ручки, которой при наличии навыка можно убить человека. Возвращаюсь и с лицом красного партизана Лазо прохожу повторный обыск. Ничего нет — и меня пускают в святая несвятых. Потому что святых в этом здании — точно не наблюдается.
Пригнувшись, как под огнем — пробираюсь к свободному ряду кресел, стараясь не привлечь внимание, ни шумом, ничем. Занимаю свободное кресло с краешку. С трибуны, которая тут со времен С. Хусейна мало изменилась — уверенно вещает москвич со значком в виде трехцветного флага на лацкане пиджака. Ну-ка, послушаем, что за бздень…
… в связи со сложной оперативной обстановкой в городе вы должны понимать, что для обеспечения визита потребуется предпринять экстраординарные меры безопасности…
За-ши-бись. Только визита нам тут еще и не хватало…
Выслушав москвичей с трибуны потом и наших подпевал — пришел в совершеннейший аут. Как говорится — хватай мешки, вокзал отходит.
Как вам наверное известно — в пятнадцатом году группой стран, в том числе Ираком — в Москве, после самопальной и мало кем признанной международной конференции по урегулированию (в основном там меж собой решали, кто наблюдателей прислал, а кто и вовсе блистательно отсутствовал) — было принято решение об урегулировании на Среднем Востоке самым радикальным способом — путем высадки частей русской армии, внутренних войск и ликвидации террористов — всех до единого. В отличие от брюссельских штудий, где больше трындели о правах человека, в том числе и такого человека, который хлещет из АК-47 по проезжающей армейской колонне или подкладывает бомбу на дороге — там разговор был конкретный, с большим участием военных, спецслужбистов и бывших спецслужбистов. Мы удачно попали в масть, можно сказать — возможные телодвижения Китая в этом регионе блокировались из последних сил США, да и сами китайцы — по определенным причинам не готовы были активно вмешиваться своими силами в идущую в регионе вялотекущую гражданскую войну. И позиция их была понятна: связаться, означало стать целью джихадистов, которой они до этого не были и испортить отношения с некоторыми важными и влиятельными кругами в Персидском заливе — от которых Китай зависел больше, чем хотел это показать. Нам же терять было нечего: уже возвращались в страну поднаторевшие в уличных боях прошедшие медресе в долине Сват боевики, на карте страны вспыхивали все новые и новые горячие точки — Югра, Ульяновск, Казань, Уфа, Ставрополь, Сочи, Подмосковье. Особого выбора нам не было — элита стран аравийского полуострова нацелилась на нашу страну еще с девяностых, плодились всякие исламские фонды, действовали подпольные и полуподпольные медресе, студенты (кстати, слово талиб в переводе означает — студент) — выезжали за границу в поисках знаний, учились в исламских университетах Мекки, Медины, Аль-Азхар в Каире, в Деобанде, в Хаккании, в Красной мечети. Возвращались — некоторые идиотами. Такими как то глава района в Татарстане, который на государственные средства всем жителям спутниковое телевидение подключил, чтобы они могли смотреть Аль-Джазиру (ага, а не порнуху). Некоторые — готовыми террористами и террористическими проповедниками. Сажать в тюрьмы — не выход, многие посаженные вели пропаганду и там, создавали ваххабитские ячейки. Еще лет десять даже меньше — и дело могло кончиться уже не отделением Кавказа, а полномасштабной религиозной войной по всей стране. Отступать нам было некуда — только наступать, только переносить боевые действия на территорию противника. А с той стороны — было немало тех, кто еще помнил Советский союз, в армии было немало тех, кто закончил советские училища, в спецслужбах — университет дружбы народов. Так что — сговорились. Договоренность не приняли всерьез, ни элиты Персидского залива, ни Брюссель, ни Вашингтон. А напрасно.
Потому что если мы чему и научились за последние четверть века — так это воевать с партизанским движением. Жестоко, кость в кость, без сантиментов и самоограничений. И когда первые борты приземлились в ближневосточных аэропортах, когда контролирующие целые районы в городах столкнулись с беспощадным контртеррором, совсем не похожим на то, что было с американцами — тогда-то начали соображать…
Но проблема была в том, что до сего времени — союз, уже проявившийся на деле и показавший свои плоды — никак не был оформлен политически. Совсем никак.
Иран — проходил, и проходил жестко, с большими пертурбациями — отход от чисто исламистской модели, и переход к полуисламскому, полусветскому государству. Все таки поколение, родившееся в двадцать первом веке и воспитанное на мультиках с нелегальной спутниковой антенны — фанатичным не было. Ирак — тяжело и страшно отходил от охватившего страну безумия и переформатировался как единое государство с идеей экономического роста и благосостояния для всех. Сирия — с трудом восстанавливалась после катастрофической войны, рецидивы которой наблюдались и сейчас. Ливан — с трудом удерживал межнациональное и межконфессиональное равновесие. И нельзя забывать Китай, который вот теперь — то — не против был, очень даже не против был зайти в регион после того, как была сбита, сбита силовым путем самая активная фаза противостояния. И даже деньги у него были, а главное — влияние. Поэтому — через Среднюю Азию, через Казахстан — он блокировал все попытки России включить страны Востока в некую уже существующую политическую конструкцию, такую как ШОС [122]или Таможенный союз. И все это — с переменным успехом продолжалось уже два года. Если называть вещи своими именами — у нас не только отобрали нашу историческую зону влияния, которая теперь работала против нас — Среднюю Азию, но и не давали закрепить за собой новую — Средний Восток. В мире, постепенно привыкающем жить в условиях перманентного экономического кризиса — нащупывалось новое равновесие. И одним из элементов этого равновесия — была договоренность всех мировых игроков о том, что Россия права на свою зону влияния не имеет — слишком слаба.
И это устраивало всех, кроме нас.
Что ж, пришло время определяться и мы, кажется, определились. В самое ближайшее время — должен был состояться визит в Багдад Президента России. И одновременно с этим — столицу Ирака должны были посетить Президент Ирана, Президент Ливана и Президент Сирии. Теперь понимаете, какая каша заваривается?
Я то понимал. И все присутствующие в зале — тоже понимали. Ставки — не ниже, чем во время встречи «тройки» в Тегеране в сорок третьем. И сорвать эту встречу будут пытаться все. Китаю — нужен этот регион, его можно развернуть на китайские товары и получать взамен нефть и газ — а вот в ломящейся от нефтедолларов Саудовской Аравии дешевые китайские машины как то не очень продаются. Евросоюз — отчетливо понимает, что с заключением этого пакта диктовать волю на рынке энергоносителей будут русские, и что самое главное — учить кого-то демократии уже не получится. США — теряют регион, в который они вкладывались семьдесят лет. Турция — должна будет распрощаться с идеей Османской Империи. Саудовская Аравия — будет постоянно чувствовать военную угрозу с севера и неспроста. Это у них ваххабизм — является единственной официальной религией в стране. А у русских при слове «ваххабит» реакцию спрогнозировать нетрудно.
Против нас будут все. Весь мир. Но черт меня возьми, разве это не круто — идти против всего мира. Встать и сказать — а мы будем вот так, а вы, со своими советами, рекомендациями, требованиями как можно скорее провести демократические выборы [123]и прочей бзденью — идите к…
Подальше, в общем.
На то, чтобы припрячь нас к высочайшему делу (Слово и дело государево!) обеспечения безопасности, и довести до нас, сирых и убогих, что теперь мы подчиняемся вот этому, состоящему из москвичей оперативному штабу — у гостей ушло только полтора часа. Честно — мне жаль и их. Придурки жизненные.
На улице — подходит Павел Константинович, мрачный как туча
— Без этого не можешь, да?
Я моргаю невинными глазами.
— А чего? Я ничего, товарищ полковник.
— Женился вот…
— Чего?!
— Женился, говорю. Гражданским браком, пока. Но думаю, скоро и…
— Твою…
Дальше — полетел такой мат что на нас стали оборачиваться все. в том числе и москвичи. Дело в общем обычное — шеф подчиненного честит. Хотя… наверное, я все же вылечу когда-нибудь со службы — как пробка из бутылки. И, наверное, я даже все делаю для этого. Просто все осточертело — свободы хочется, а не этой вот хрени с костюмчиками.
Немного проматерившись, шеф приходит в себя.
— Сволочь ты… — устало говорит он
— За что? Я разве не работаю.
— Кончай подъебывать. Б…, зачем ты с ГУОшниками [124]на входе сцепился, а? Неужели нельзя без этого?
— Они мне ксиву не предъявили. Зато оружие сдать — попросили. Я все же на улице работаю — сами понимаете, что такое, без оружия.
— Я все понимаю, когда вынимаю… — нехорошо говорит Павел Константинович — короче, вот что. К москвичам, к любой работе по визиту- ни ногой. Нарушишь — вылетишь отсюда как пробка из бутылки. Я серьезно.
Полковник смотрит на меня даже просительно. Я его понимаю. С одной стороны — долболомы из Москвы, а с другой — кто-то должен давать результат с улиц. Это в России можно гастарбайтеров похватать и палок себе нарубить. [125]А тут нужен результат. Реальный результат, не фуфло. Я его и даю. И такие как я. Проблема в том, что такие как я не вписываются ни в одну иерархически-бюрократическую структуру — просто инстинктивно протестуют против всех этих шаманских ритуалов с совещаниями, хамскими разносами на ковре, поедание начальства глазами и прочими. Я, наверное, даже перегибаю с протестами и сильно.
И результат давать — надо. Просто — надо. Потому что если не мы — звиздец тут будет. Сначала здесь, потом и у нас — потому что мы на одной планете живем.
— А чего мне делать? Отпуск взять, на Маврикий уехать с женой? Так я не против.
Ага щаз-з-з…
— Сейчас идешь к Станиславскому, поступаешь в его полное распоряжение. Полное, слышал? И отрабатываешь имеющуюся у тебя информацию по враждебной активности МОССАДа и ЦРУ в городе. Больше ничем не занимаешься, понял?
Станиславский, он же Музыкант — серьезный дядя, он еще в Ставропольском УФСБ работал, в период 96–99 годов вел разведывательную работу против независимой Чеченской Республики Ичкерия, пленных вытаскивал, об обменах договаривался, агентов забрасывал. Это на него — в свое время вышел Ахмад-хаджи Кадыров, когда понял, что дальше — край и надо договариваться на любых условиях. С тех саамы времен — он и приговорен Исламской Шурой моджахедов к смерти. А кличка Музыкант у него потому, что он и в самом деле музыкальное заканчивал, в армии в оркестре служил. Потом в органы пошел и бандитам такой оркестр устроил… С таким дядечкой поработать — в уважение будет.
— Он — что знает?
— Все. Создана опергруппа, ты в ее составе. Дальше он доведет.
Павел Константинович мнется
— Ты чего там про свадьбу говорил. Шо — реально? С этой — ваххабиткой твоей
— Что значит — ваххабиткой? — возмущенно говорю я — во-первых, она моя жена, попрошу с уважением. Во-вторых — она не ваххабитка, ее ваххабиты на прицеле держат, как и нас всех, она им как кость поперек горла. Она — из дружественной разведки.
— Ох… нарвешься. Дружественных разведок не бывает. Лишат допуска и таких бздей навтыкают! И мне заодно. За потерю бдительности и развал работы с личным составом. Тут уже какой-то… Пушкин, бля…. Телегу написал, что у нас тут беспредел полный, эскадроны смерти действуют. И ты еще со своей…
— Пусть на улицу пойдет, поработает. Эскадрон смерти…
В нашу сторону — начинает двигаться москвич, Павел Константинович замечает это
— Все… иди с глаз…
Вот тебе и медовый месяц. С поздравлением заодно.
Станиславский — который вел работу по Аль-Малику, ока мне не удалось его завалить на сирийской границе — был и в самом деле человеком очень серьезным.
Он не подчинялся даже резиденту — а выходил напрямую на АТЦ-Москва. Для неразумеющих — Антитеррористический центр — Москва, управление ФСБ, реорганизованное из управлений А и В, которые, в свою очередь — берут начало от легендарных советских групп Альфа и Вымпел. В отличие от подразделений многих других стран — они начинались «с противоположной стороны». Не к аналитическим отделам набирали боевые подразделения — а боевые подразделения обрастали аналитическими и обеспечивающими службами. После нескольких провалов — стало понятно, что эффективно — с терроризмом может бороться только герметичная структура с минимум межведомственного и даже внутриведомственного взаимодействия. В первую чеченскую — все это взаимодействие превращалось в противодействие — спецназ, забрасываемые в тыл оперативные группы элементарно и цинично сливали противнику. А тут недалеко и до невыполнения приказа — никто не пойдет за линию фронта, если знает о том, что за спиной — враги. Решение — нашли в объединении аналитики и действия, причем а аналитике — было немало бывших, неспособных больше ходить в поле по возрасту или по ранению спецов. Таких, которые в принципе не сдадут — это будет значит для них предать товарищей и навсегда отрезать себя от братства спецназа. Это принесло результат — в течение пяти лет, даже без особых технических ухищрений, таких как американские БПЛА — вся верхушка банддвижения была ликвидирована, человек за человеком. А АТЦ стали развиваться, и теперь — они уже инструмент политики, то есть действуют в Ираке по договоренности. Антитеррористический полк в Аль-Азизии, который мы подготовили — это наш силовой блок. А аналитика — генерал-майор Станиславский, он же — Музыкант.
Станиславский — встретил меня в своем кабинете — они сидели с отдельной охраной и в отдельном блоке. Был он совсем не героического вида — полный, ниже меня ростом, в очках, с усами и небольшой, как у арабских шейхов бородкой. Мы поздоровались — по местному, не по-русски, коснувшись губами щеки друг друга.
— Ас саламу алейкум
— Ва алейкум ас салам…
Генерал показал на стул.
— В связи с последними событиями — сказал он — я пробил через Москву создание ВСОГ. [126]Назовем ее Самум. Группа создается с целью… для начала вопрос. Вы верите в гибель Аль-Малика? Вы, лично.
Хороший вопрос.
— Сомневаюсь, товарищ генерал.
— Почему? Вы же стреляли в него.
Да уж. Вот это-то — мне и не дает покоя.
— Стрелял, но не попал, товарищ генерал, он среагировал быстрее. Сел в машину, она взорвалась — но секунд пять — семь была вне моего поля зрения.
— То есть, вы хотите сказать, что Аль-Малик мог и выпрыгнуть из машины?
— Мог, товарищ генерал.
— Даже с учетом того, что машина находилась под прицелом вашей… гм… сопровождающей?
— В такой ситуации можно чего-то и пропустить, товарищ генерал. Паника, крики, перестрелка, быстрое движение машины…
Генерал открыл ящик стола — перед этим набрав код. Достал какую-то папку.
— Сегодня утром получил. Заключение из Центрального военного госпиталя по образцам ДНК, найденным в сгоревшей машине. Один из этих образцов — имеет прямое родственное сходство с образцом ДНК, присланных нами из Москвы. Вероятность совпадения — более девяносто процентов. Вы все еще настаиваете на своем утверждении?
— Так точно. Можно быть уверенным, что Аль-Малик мертв, только если увидишь его труп. Да и то, не до конца.
— У вас с ним личные счеты? — прищурившись, спросил генерал.
— Так точно.
— Какие именно?
— С Сирии, товарищ генерал… — мне хотелось встать и уйти — он вычислил и взорвал нашу оперативную базу в Дамаске. Я вышел за продуктами, и только потому остался в живых.
— И вы хотите отомстить.
— Так точно.
Генерал смахнул папку обратно в стол
— Что ж, в таком случае, мы с вами сработаемся… — констатировал он