Ответный удар. Дилогия - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf" 7 стр.


За пределы территории вокзала — я выскакиваю, когда на улице полно мухоморов, но никто не обращает на меня внимания. Все смотрят в ту сторону, откуда отработал снайпер. Даже если я сейчас начну стрелять — они не сразу поймут, что происходит. В принципе я их понимаю — сам и снайпер и не раз бывал под снайперским огнем. В Южном Вазиристане меня даже пытались ликвидировать американцы…

И тут я вижу русиста. Одного из них… но именно этого я помню. Хорошо помню. Я даже останавливаюсь на пару секунд, чтобы увидеть и запомнить, какой он сейчас.

Мало кто из вас — способен внушить уважение — но только не этот человек. Среди тех, кто нанимается на собачью службу — люди разные. Кто-то хочет получить корочки для того, чтобы обирать людей, унижать их и издеваться над ними. Кто-то — воспринимает это как обычную работу. Такую как у всех. Кто-то попал в органы по ошибке — но только не этот человек.

В отличие от почти всех, кого я знал среди куфроохранителей — этот человек делает то, что он делает не потому, что ему платят или приказывают — а потому что он желает делать это. Он мстит нам, хотя я не знаю за что, он появляется там, где мы не ждем и наносит нам удар за ударом, потому что ненавидит нас. Он ненавидит религию Аллаха, ненавидит джихад и делает все, чтобы унизить и уничтожить нас. Он одержим шайтаном (Аузу би Лляхи мина шайтан ир-раджим) точно так же, как мы верим в Аллаха.

Возможно, его стоит убить. Я могу это сделать — хотя после этого наверняка они убьют меня. Но я не сделаю этого — мою руку направляет сила, большая, чем что бы то ни было и я не позволю себе отвлечься на мелкую личную месть.

И потому — я бегу вместе со всеми к дороге, где давят на клаксоны и ругаются бесстрашные багдадские таксисты…

У приглянувшегося мне такси — бело-оранжевого — я останавливаюсь. Наклоняюсь к водительской двери.

— На тот берег. Дальше — покажу.

Водитель кивает

— Садись…

Чтобы расположить его к себе — я даю ему задаток — пять новых динаров. Водитель — молодой парень, по виду — армянин или курд — довольно цокает языком, прячет выручку в небольшой сейф — копилку.

— Видите, что делается, эфенди… — недовольно говорит он — опять перекрыли дорогу. А как работать? Мне еще три года платить за машину, а как заработать, если то и дело перекрывают дороги и еще полиция лютует. Вот как?

Видите? Вот против этого мы и боремся. И русисты — главное наше зло, главный наш враг, потому что они — совсем недавно были такими как мы, а теперь отшатнулись на другую сторону, на сторону зла. Многие этому не верят и просят рассказать, многие не верят, что раньше у русистов, как и у мусульман была искренняя вера, пусть и в сатанинскую власть, в труп на площади. Я рассказываю. Братья удивляются. Качают головой. Говорят, о кознях шайтанов. Но я то знаю, что шайтаны тут не при чем. Это русисты — они то знают, как разложить верующий народ, как отвратить его от веры в Аллаха Всевышнего, и как вселить в него веру в машину в кредит. Они уже развратили и уничтожили Кавказ. Теперь — они пришли сюда.

Ты сам приговорил себя, бача. Если бы ты не сказал мне этого — ты остался бы в живых. Но теперь… пусть все будет так, как пожелает Аллах.

— А что там произошло, эфенди? Вы, кажется, оттуда…

— Стреляли…

Информация к размышлению

Из книги Томаса Клэнси «Политика»

1997 год ISBN 0-425-16278-8

Северный Кавказ, близ побережья Каспийского моря, Россия, 10 октября 1999 года

На мельнице царила тишина.

За полвека своей жизни Вели Газанов на собственном опыте узнал, каких ужасных бедствий можно ждать от природы, если она обернется против человека.

Всего шесть лет назад два его сына умерли во время эпидемии холеры, еще раньше, два десятка лет назад при землетрясении погибла жена, часть его хозяйства унесло сокрушительным потоком, когда река вышла из берегов и затопила окрестные поля. Морщины и борозды на его лице свидетельствовали о пережитом, но в глубине глаз Вели таилось упорство и желание выжить, вопреки всем ударам судьбы.

Вели Газанов не принадлежал к числу людей, привыкших к спокойной жизни в полном достатке, да он и не стремился к ней. Мысли о тишине и покое были ему чужды, он их просто не понимал. Он был из древнего племени аланов, которые столетиями возделывали землю. С чувством врожденного достоинства Вели считал, что упорный труд всегда приносит свои плоды, и он прокормит себя и свою семью.

Жалобы на судьбу или стремление к чему-то большему, чем нужно для жизни на земле, может навлечь на человека проклятие и заставить природу в очередной раз обрушить свой карающий удар, потому что природа могущественна, а человек слаб.

И все-таки сегодня, стоя среди пустых закромов, которые обычно были полны пшеницы, и глядя на гигантские жернова, конвейерные ленты, обдирочные катки и сита Вели Газанов испытывал чувство ярости. И страха. Большого страха.

Он глубоко затянутся дымом из самокрутки, задержал его в легких и выпустил через нос. Его семья работала на мельнице еще в то время, когда существовали колхозы и все контролировалось советской властью, а затем, когда государственную собственность начали продавать в частные руки, Вели, его брат, двоюродные братья и сестры собрали все деньги, которые у них были, заплатили продажным чиновникам в несколько раз больше, чем стоило старое оборудование, и выкупили мельницу у государства.

Теперь она полностью принадлежала семье Газановых, каким-то образом они сумели отремонтировать ее и заставили работать даже в худшие времена прошлых недородов.

Но теперь… теперь здесь царила тишина, механизмы бездействовали, а платформы, на которые разгружали зерно, пустовали. Железнодорожные вагоны, перевозившие пшеницу из хозяйств на мельницу, а затем мешки с готовой мукой с мельницы в хранилища в северных областях страны, замерли в тупиках под серым октябрьским небом, холодные и неподвижные.

Перерабатывать было нечего.

В этом году чернозем, плодородная темная земля, дававшая урожаи даже при страшных суховеях, не смогла вырастить даже самый тощий урожай. В августе, когда на полях появились хилые всходы, сюда приехали специалисты из столичного министерства сельского хозяйства, провели анализы почвы и объяснили, что она засорена. Местный чернозем истощился и потерял свою животворную силу, а дожди отравили почву, сказали они. Однако чиновники умолчали о том, что их же министерство отдавало приказы выращивать все больше и больше зерна в то время, когда всем управляли из Москвы, когда устанавливали непосильные нормы и распределяли поставки продуктов питания между регионами. Они умолчали о том, что вода, поступающая на поля, была отравлена отходами химических и военных заводов, работавших тогда на полную мощь. Наконец, они ничего не сказали и о том, есть ли способ исправить положение за время, оставшееся до следующего сева или даже до сева через год.

Может быть, вообще уже слишком поздно, подумал Вели Газанов.

И вот теперь мельница бездействовала, в ней царила могильная тишина, потому что не было зерна.

Вели послюнил большой и указательный пальцы, потушил ими самокрутку и сунул окурок в карман рубашки. Позднее он соберет табак из других лежащих там окурков и свернет новую сигарету, не теряя ни крошки драгоценного табака.

Значит, зерна в этом году не будет. Ни в их Деревне, ни у соседей, ни на полях между Каспием и Черным морем.

Это означало, что скоро, пугающе скоро Россия огласится криками умирающих от голода людей.

Багдад, Ирак

Международный аэропорт Багдада

15 мая 2019 года

Сегодня среда, а значит — день водки. Завтра четверг, последний рабочий день.

За водку отвечаю я, единственный практически непьющий, и именно по названной причине — мне можно доверять. В смысле, с водкой. А водка здесь — она и валюта, и подарок, и для снятия стресса хорошо идет. Если не перебарщивать, конечно. Алкоголизм это плохо, но алкоголизм при сорока градусах в тени — просто убийственно.

С утра — я беру разъездную машину, обычную Газель и еду в Багдадский международный. Можно, сказать, в мекку наемников и адреналиновых наркоманов, кажется, у какой то американской группы есть даже песенка — БИАП. Машина стучит недовольно мотором, но едет — если у нас первым делом летит подвеска, то здесь — мотор, пыль везде и всюду, американские танковые моторы из-за этого и ста пятидесяти часов не выхаживали. [17]Я, прикрыв морду лица шемахом, подпеваю песне, льющейся из динамиков. Здесь вещает пятнадцать станций на арабском, три на курдском, две на русском — Русское Радио и Голос Багдада и одна на английском — Фридом Радио, мы ее называем «Ираки Фридом», Свобода Ираку. [18]У меня сейчас включена именно она — совершенствуюсь в английском. Если хочешь говорить на английском без особых проблем и не тратить много на курсы — постоянно слушай радио, смотри телевизор и фильмы на этом языке. Сам не заметишь, как начнешь понимать язык.

Дорога на Багдадский международный — тоже одна из легенд, американцы ее называли «аллея РПГ», там постоянно обстреливали. Сейчас — приняли пассивные меры безопасности: дорога на всем ее протяжении с обеих сторон прикрыта щитами выше человеческого роста, конкретно — три и семьдесят пять метра. Как в Европе — только в отличие от Европы это не шумоизолирующие щиты, а вполне конкретный железобетон, стандартные панели. Это сделано не только против обстрелов — но и для того, чтобы местные не выскакивали на скоростную дорогу и не перебегали ее, тем более — не перегоняли скот (что тоже — было). Панели не серые, они все раскрашены в яркие цвета самими иракцами, даже какой-то конкурс был. В Багдаде вообще, если зайдешь в не слишком богатые районы — поражаешься, сколько домов раскрашено в яркие, даже ядовито яркие цвета. Особенно это заметно в Садр-Сити, бедном районе города, населенном шиитами. Видимо, те кто живет в этих домах просто хотели хоть как то отвлечься от творящегося на улицах ужаса, чтобы рядом было хоть что-то радостное и светлое. Помимо просто раскрашенных плит — есть и те, на которых нанесено граффити — но не такое как в западных странах, бросающее вызов обществу, а радостное, светлое и чуть — чуть наивное. Так мы и летим — по этой бетонной кишке, скорость большая, через каждые тридцать метров — осветительная штанга и над ней растяжки. Пользуйтесь телефонами мобильной сети Иракна и покупайте внедорожники и пикапы Шацман.

К аэропорту — едут в основном не Шацманы, это для небогатых. Мерседесы, БМВ — я тут со своей Газелью даже неловко себя чувствую, как нищий на званом балу. Все-таки сто тридцать миллиардов баррелей только разведанных запасов. У нас сто семьдесят. Хотя у нас большинство — трудноизвлекаемая нефть, а здесь до сих пор — легкая. Басра лайт на двадцать долларов дороже нашей Сибериан круд [19]идет…

Пролетаем мимо дорожного блока, это ровно посередине дороги. Почти точная копия нашего, на трассе Ростов-Баку, трехэтажного. По обе стороны дороги стоят старые, после капремонта украинские БТР, которые отдали в полицию, около них — иракцы в Сферах и бронежилетах. Местного командира блок-поста я хорошо знаю и он меня знает. Машу рукой, сигналю, иракцы тоже машут руками, улыбаются.

Хорошие люди.

Едем дальше. Седаны и внедорожники премиум — класса — обгоняют меня как стоячего, идут на ста пятидесяти. Прямо над нами, накрывая тенью землю и свистя турбинами проходит Аэробус-380. В Индию пошел. Индусов здесь немало, они знают английский язык и работают качественно, иракцы охотно берут их гастарбайтерами вместо китайцев и тем более — пакистанцев. Китайцам откровенно не доверяют — чужие они, как не крути. А индусы… если покопаться в истории, то выяснится, что у большинства иракцев не чисто арабская кровь, а смесь арабской и индийской. Когда рухнула османская империя, англичане захватили Ирак — они начали переселять сюда жителей Индии, и мусульман из Северо-Западной провинции, и индусов. По этому поводу были беспорядки — но когда это было. А сейчас — рабочие руки требуются, причем много, и желательно не из стран, где кишмя кишат исламисты. Саудовская Аравия завезла к себе в страну толпу пакистанцев — в этом десятилетии уже три раза беспорядки были, крайний раз подавляли вместе с американцами. И зуб даю — будет еще…

Аэропорт — сверкающая стеклянная громада, словно космический корабль, потерпевший катастрофу и тут и оставшийся. У коммерческого терминала — не протолкнуться от Мерсов, поэтому мне не сюда. По кромочке, по кромочке — к грузовому. Багдадский международный — пока универсальный, \uc1тут и пассажирские и грузовые терминалы, и даже военный сектор есть, правда небольшой. Правда, это пока — под новый аэропорт для грузов уже площадку расчищают и железную дорогу туда тянут. Как раз недалеко от нашего нового посольства. Мультимодальный логистический центр называется…

Пропуск на летное поле у моей старой Газели есть. Машина записана за посольством, у меня — тоже есть документы. На летное поле пропускают далеко не всех, одного ублюдка на заминированной машине хватит, чтобы взорвать авиалайнер, полный пассажиров — а это не есть хорошо. Я предъявляю документы, обычное удостоверение и карточку с чипом. Карточку прокатывают в мобильном устройстве, я набираю код на сегодня. Верно. Пока антитеррористическая группа обходит машину с зеркалом и собакой — я глазею на снайперскую группу на крыше невысокого и уродливого грузового терминала, прикрывающего подходы к нему со стороны города. Снайпер и пулеметчик, на случай попытки силового прорыва. Еще несколько групп — прикрывают само летное поле. Интересно все-таки жить стало в мире. Я помню, совсем малой был, пять лет — летели в Москву на Ту-134. Какие снайперы, господи. По-моему даже и не досматривали тогда. А в качестве аэропортового автобуса — был пассажирский полуприцеп на Зилке. Это в Москве — а том городе, откуда мы летели — прямо так до самолета, со всеми кошелками, корзинками, сумками, с детьми — так и чапали. И кто сказал, что тогда хуже было? А сейчас — одни пытаются нас убить — а другие пытаются убить тех, кто пытается нас убить.

Пропетляв между выложенными елочкой бетонными надолбами, миновав стальные, не распахивающие, а открывающиеся вбок ворота, которые не вынести и тяжелым грузовиком — выбираюсь на поле. Наш грузовик — Ил-476 — уже стоит под разгрузкой, контейнеры грузят в бронированные иракские машины. Водители — все в военной форме — сгрудились в сторонке, курят.

Паркуюсь впритык. Навстречу мне — уже спешит Бегунов, Павел Валерьянович, полковник ВВС. Машина военная, летает с Кубинки по тем маршрутам, про которые лучше вслух не говорить и с теми грузами, о которых даже сам экипаж не знает. Сам Павел Валерьянович — начинал еще в Афганистане, помнил как с Кабула взлетали — с эскортом из Ми-24, отстреливающих тепловые ловушки, в постоянной готовности быть сбитыми. Здесь полегче все таки. Что есть то есть. Да и вообще. Тогда — они вернулись в страну, которая их не ждала. Даже стыдилась их. Сейчас — все иначе.

— Салам алейкум

— Ва алейкум ас салам…

— Все нормально?

Павел Валерьянович кивает. Я передаю сверток…

Водка — и все прочее, типа свежей московской прессы, черного хлеба, селедки — растыкано по кабине экипажа. Главное не перебить. Выстраиваемся цепочкой, начинаем передавать все в Газельку. Просто удивительно, сколько всякой неучтенки — можно насовать в кабину Ила. И мы кстати не первые — когда была британская Ост-Индская компания — каждому моряку, из тех, кто ходил в Китай — разрешалось в каждый рейс провезти до сорока килограммов опиума личных. И никто ничего не скажет. Так вот и рождалась британская империя — на наркоторговле. А вы думали — на чем?

Подходит иракский офицер в красном берете. Заинтересованно смотрит на позвякивающие мешки.

— Салям алейкум.

Это тоже предусмотрено — я передаю две бутылки, завернутые в газетку, как в старые добрые времена.

— Ва алейкум ас салям. Бакшиш, уважаемый…

Иракец принимает подарок, благодарит и явно довольный уходит. Во всей иракской армии больше всех квасят танкисты — почти все прошли через наши училища. Но и остальные не отстают. А если думаете, что в других странах, южнее по-другому — сильно ошибаетесь, господа. Вы бы видели, сколько туристов стекается в Дубаи по выходным из соседних стран. Казалось бы — все то же самое… ан, нет. В Дубае вовсю полуподпольно торгуют выпивкой. И вырвавшиеся из строгих оков Корана и шариата — шейхи и обычные саудиты напиваются до свиноподобного состояния. Туристы такое конечно не видят, там у каждого свое место — но если знаешь, где смотреть…

Назад Дальше