Сперва мы поселились в меблированных комнатах и за три недели трижды их меняли. С первой хозяйкой мы рассорились оттого, что тетушка поклялась, будто хозяйка эта отрезала ломтик от бараньей ноги, которая была у нас к обеду; со второй квартиры мы съехали оттого, что тетушка поклялась, будто служанка ворует свечи; с третьей мы съехали оттого, что, когда наутро после нашего водворения на новом месте тетушка спустилась к завтраку, лицо у ней распухло до неузнаваемости, так ее искусали… не станем разъяснять, кто именно. Короче говоря, я совсем потерял голову от бесконечных перемен и переездов, нескончаемых рассказов и брани моей тетушки. Что до ее знатных знакомых — никого из них в Лондоне не оказалось; и она постоянно затевала со мной ссоры — зачем, мол, я не знакомлю ее с Джоном Браффом, эсквайром, членом парламента, и с ее родственниками, лордом и леди Типтоф.
Когда мы приехали в Лондон, мистер Брафф был в Брайтоне, а когда он воротился, я поначалу не осмелился ему сказать ни об том, что привез с собою тетушку, ни об моих денежных затруднениях. Когда же мне волей-неволей пришлось к нему обратиться и попросить об авансе, на лице его выразилось неудовольствие, но, услыхавши, что я очутился в стесненных обстоятельствах через то, что привез в Лондон тетушку, он мигом переменил тон.
— Это совсем другое дело, мой дорогой. Миссис Хоггарти уже в таких летах, что ей ни в чем нельзя отказывать. Вот вам сто фунтов. И прошу вас, всякий раз, как у вас будет нужда в деньгах, обращайтесь ко мне.
Это дало мне возможность спокойно дожидаться часу, когда тетушка наконец внесет свою долю на расходы по хозяйству. И на другой же день мистер и миссис Брафф в своей роскошной карете четверней пожаловали с визитом к миссис Хоггарти и моей супруге.
Было это в тот самый день, когда лицо моей бедной тетушки все распухло; и она не преминула объяснить гостье причину сего бедствия и заявила, что ни в замке Хоггарти, ни в своем доме в Сомерсетшире она и ведать не ведала про этих гнусных, отвратительных тварей.
— Боже милостивый! — воскликнул Джон Брафф, эсквайр. — Чтобы особа столь высокопоставленная так страдала! Почтеннейшая родственница моего дорогого Титмарша! Нет, сударыня, нет, покуда у Джона Браффа есть дом скромный мирный очаг доброго христианина, пусть не столь роскошный, к какому вы привыкли по вашему высокому положению в обществе, — никто не посмеет сказать, что миссис Хоггарти из замка Хоггарти терпит подобное унижение. Изабелла, душенька! Белинда! Просите миссис Хоггарти. Скажите ей, что дом Джона Браффа, весь, от чердака до погреба, к ее услугам. Да, весь, от чердака до погреба. Я желаю… я требую… я приказываю, чтобы сундуки миссис Хоггарти из замка Хоггарти были сейчас же снесены в мою карету! Будьте столь добры, миссис Титмарш, займитесь этим сами и уж позаботьтесь, чтоб вперед вашей любезной тетушке не чинили никаких неудобств.
Мэри вышла, дивясь его приказанию. Но ведь мистер Брафф великий человек да к тому же еще благодетель ее Сэма; и хотя, складывая вещи тетушки в огромные чемоданы, глупышка заливалась слезами, она, однако же, исполнила все, что требовалось, и с улыбкой предстала перед тетушкой, которая занимала мистера и миссис Брафф неторопливым, обстоятельным рассказом о балах, что давались в замке Хоггарти в Дублине во времена лорда Шарлевиля.
— Я уложила сундуки, тетушка, но снести их вниз мне не под силу, сказала Мэри.
— Да, да, конечно, — сказал Джон Брафф, пожалуй, несколько пристыженный. — Эй! Джорж, Фредерик, Огастес, подите немедля наверх и снесите в карету сундуки миссис Хоггарти из замка Хоггарти, молодая леди вам их укажет.
И мистер Брафф снизошел даже до того, что, когда его разодетые лакеи отказались тащить сундуки, он сам, собственными руками, ухватил два чемодана и понес их в карету, провозглашая на всю Лэмс-Кондуит-стрит, что «Джон Брафф не гордец, нет-нет. И ежели его лакеи задирают нос, он им преподаст урок смирения».
Миссис Брафф тоже было кинулась вниз по лестнице и хотела выхватить у супруга один из чемоданов, но они оказались для нее чересчур тяжелы, и она успокоилась на том, что, севши на один из них, принялась вопрошать всех и каждого, не сущий ли ангел ее Джон Брафф.
Вот таким-то манером и покинула нас моя тетушка. Я не знал об ее отъезде, ибо находился в тот час в конторе, и, подходя к дому в шестом часу вместе с Гасом, я увидел улыбающееся личико милой моей Мэри, которая нетерпеливо выглядывала из окошка и манила нас обоих в дом. Мне это показалось весьма удивительно, потому что миссис Хоггарти не выносила Хоскинса и не раз заявляла мне, что я должен сделать между ними выбор. Итак, мы вошли в дом, и Мэри, которая уже успела осушить слезы, встретила нас самой что ни на есть радостной улыбкой и засмеялась, захлопала в ладоши, закружилась по комнате и пожала Гасу руку. И что, по-вашему, предложила эта маленькая негодница? Провалиться мне на этом месте, если она не сказала, что не прочь поехать в Воксхолл.
К обеду стол был накрыт всего на три персоны. Гас, дрожа от страха, уселся с нами; и тогда миссис Сэм Титмарш поведала все, что тут приключилось, и как мистер Брафф умчал миссис Хоггарти в Фулем в своей роскошной карете четверней.
— Ну, и бог с ней, — со стыдом признаюсь, сказал я; и мы наслаждались своим обедом — телячьими отбивными и пудингом с вареньем — куда больше, нежели миссис Хоггарти, обедавшая в тот день на серебре и золоте в «Ястребином Гнезде».
Мы превесело провели время в Воксхолле, причем Гас пожелал сам уплатить за угощение; и смею вас уверить, мы от души желали, чтобы тетушка подольше не возвращалась, — те три недели, что ее не было, нам жилось куда веселей и уютней. По утрам, перед тем как мне идти в контору, милочка Мэри стряпала завтрак; по воскресеньям мы отдыхали; глядели, как прелестные малютки в Воспитательном доме ели вареную говядину с картофелем, и слушали прекрасную музыку; но как ни хороша была музыка, малютки эти, по-моему, были еще прекрасней, и глядеть, на их невинные счастливые личики было лучше, нежели слушать самую наилучшую проповедь. В будние дни в пять часов пополудни миссис Титмарш совершала прогулку по левой стороне Лэмс-Кондуит-стрит (ежели идти к Холборну) и иной раз доходила до самого Сноу-Хилл, и уж тут-то непременно встречали ее два молодых джентльмена из Западно-Дидлсекского страхового общества; и как же весело мы все вместе шли обедать! Однажды мы увидели, что неподалеку от фабрики Дэя и Мартина по производству ваксы (которая в ту пору была не в пример скромнее нынешней) какой-то франд на высоких каблуках, при трости с золотым набалдашником и в пышных бакенбардах, ухмыляясь во весь рот, заглядывает Мэри под шляпку и пытается с нею заговорить, да, пытается заговорить с Мэри и пожирает ее взглядом, — кто же, вы думаете, как раз тут и появился? Мы с Гасом. И в мгновение ока сей господин был схвачен за ворот, и вот он уже растянулся на земле у стоянки наемных экипажей, на потеху ухмыляющимся конюхам. А лучше всего было то, что его шевелюра и бакенбарды остались у меня в руке; но Мэри сказала: «Будь к нему снисходителен, Сэмюел, это всего лишь француз». Тогда мы отдали парик, и один из ухмыляющихся конюхов напялил его на себя и так доставил растянувшемуся на соломе французу.
Тот выкрикнул что-то касаемо «arretez», в «Francais», и «champ d'honneur» , но ми пошли своей дорогой, и на прощанье Гас показал господину французу нос. Все вокруг захохотали, и на этом приключение наше кончилось.
Эдак дней через десять после отъезда тетушки от нее пришло письмо, каковое я и привожу здесь:
«Любезный племянник, я всем сердцем стремлюся в Лондон, уж, наверно, и у тебя, и у моей племянницы Мэри большая во мне нужда; ведь у ней, бедняшки, совсем нету опыта жизни в столице, она не умеет икономнячать, нет у ней качеств, потребных доброй жене и хозяйке дома, так что я уж и не знаю, как она там без меня управляется.
Вели ей, штоп не вздумала платить более шести с половиною пенсов за вырезку и по четыре и три четверти за говядину для супу, и что наилутчее лондонское масло нельзя брать дороже восьми с половиною пенсов, а для пудингов и в готовку надобно брать масло подешевле. Миссис Титмарш уложила мои сундуки без всякого старания, и дужкой замка проткнула мое желтое атласное платье. Я его заштопала и уже два раза надевала, на два изысканных (хотя и скромных) вечера, кои устраивал гостеприимный хозяин дома, а зеленое бархатное надевала в субботу на званый обед, на котором меня вел к столу лорд Скарамуш. Все было на самый что ни на есть шикарный лад. Подавали суп двух сортов (куриный и мясной), потом тюрбо и лосося, а к ним соус из омаров в огромных соусниках. А ведь за одни омары надо отдать пятнадцать шиллингов. Да за тюрбо три гинеи. Лосось весил никак не меньше пятнадцати фунтов, и уж на другой день его к столу не подавали, всю неделю ни кусочка маринованного лосося. Эдакое расточительство как раз пришлось бы по нраву миссис Сэм Титмарш, ведь она, как я не устаю говорить, есть настоящая прожигательница жизни. Да, ваше счастье, мои милые, что есть у вас старуха тетка, которая знает, что к чему, и кошелек у ней набит туго, ежели бы не он, не постесняюсь сказать, кое-кто рад бы выставить ее за дверь. Это я не об тебе, Сэм, ты, надобно признать, был мне покорным племянником. Что ж, скорей всего я на свете не заживусь, и некоторые не станут горевать над моей могилкой.
А в воскресенье я, конечно, маялась животом, и все, видать, соус из омаров виноват; но ко мне пригласили доктора Блога, и он сказал, что боится, уж не чахотка ли это, однако же дал мне питье и белой доны, и мне полутшело. Пожалуста, побывай у него, — он живет в Пимлико, и ты можешь зайти к нему после службы, — и вручи ему один фунт и один шиллинг, да смотри не забудь передать мой поклон. У меня здесь нет других денег, один только билет в десять фунтов, а все прочее заперто в моей шкатулке у вас на Лэмс-Кондуит-стрит.
Надобно тебе сказать, что хотя в шикарном доме мистера Браффа и угождают грешной плоти, но о духе пекутся не менее того. Всякое утро мистер Брафф не токмо что читает молитвы, но и проповеди; и его наставления перед завтраком дают пищу алчущей душе! Все здесь в самолутшем стиле; завтрак, обед и ужин подают на золоте да на серебре; а его герб и девиз латинское слово „Industria“, кое обозначает трудолюбие, и оно выведено повсюду, даже на тазу для умыванья и на прочих фаянсовых предметах у меня в спальне. В воскресенье преподобный Граймс Уошпот из здешней общины анабаптистов весьма нас всех уважил — в домовой часовне мистера Браффа три часа читал нам проповедь. Как вдова Хоггарти, я всегда ревностно поддерживала англиканскую церковь; но надобно сказать, что своей волнующей проповедью мистер Уопшот куда как превзошел преподобного Бленда Бленкинсона от англиканской церкви, каковой после обеда попотчевал нас кратким рассуждением на два часа.
Скажу тебе по секрету, миссис Брафф — полное ничтожество, и ни об чем у ней нет собственного понятия. А дочка ее, мисс Брафф, уж до того дерзка, что я однажды пообещала нахлестать ее по щекам, и сей же час отбыла бы из ихнего дому, да мистер Брафф принял мою сторону, и мисс, как полагается, предо мною извинилась.
Уж и не знаю, когда я ворочусь в город, больно хорошо меня здесь принимают. Доктор Блог говорит, фулемский воздух очень моему здоровью пользителен; а как женская половина семейства с собою на прогулки меня не приглашает, преподобный Граймс Уопшот по доброте своей часто меня сопровождает, и как же это приятно прогуливаться в Патни и Уондсворт, опершись на его руку, да любоваться на красоты природы. Я говорила ему об моем слоппертонском владении, и он не согласен с мистером Браффом, что его надобно продавать, но об этом предмете я сама решу.
Пока суд да дело, надобно вам приискать комнаты полутше; и не забывайте всякую ночь прогревать мою постель грелкою, а в дождь зажигайте камин; да пускай миссис Титмарш достанет мое голубое шелковое платье и перелицует его к моему приезду; а мою фиолетовую жакетку может взять себе; и, надеюсь, она не носит те три великолепных наряда, какие ты ей подарил, а бережет про лутшие времена. Вскорости я введу ее в дома моего друга мистера Браффа и прочих моих знакомых.
Остаюсь всегда тебя любящая тетушка.
Я приказала прислать из Сомерсетшира ящик Росолио. Когда его доставят, пришли, пожалуйста, половину ко мне сюда, только не забудь заплатить за карету. Это будет достойный подарок моему любезному хозяину мистеру Браффу».
Письмо это привез сам мистер Брафф и вручил мне в конторе, извинившись, что по оплошности сломал печать: письмо лежало среди его личной корреспонденции, и он вскрыл конверт, не поглядевши на адрес. Он, разумеется, его не читал, чем весьма меня обрадовал, ибо я не желал бы, чтобы ему стало известно мнение моей тетушки об его дочке и супруге.
На другой день некий господин прислал за мной из кофейни Тома, с Корнхилла, велевши передать, что имеет срочную надобность переговорить со мною; и когда я вошел туда, я тотчас увидел своего старого знакомца Смизерса, из фирмы «Ходж и Смизерс», — он был только что с дилижанса, и у ног его стоял ковровый саквояж.
— Сэм, мой мальчик, — сказал он, — вы наследник своей тетушки, и у меня есть для вас новостишки касаемо вашего наследства, каковые вам надлежит знать. Она написала к нам, чтобы мы прислали ей ящик ее домашнего вина, которое она прозывает Росолио и которое хранится у нас на складе совместно с ее обстановкой.
— Ну что ж, — с улыбкой сказал я, — пусть ее раздаривает это Росолио, сколько пожелает, я не против. Я уступаю на него все свои права.
— Вот еще! — отмахнулся Смизерс. — Дело не в вине, хотя, сказать по правде, ее мебель до черта нам надоела, — нет, дело не в том; дело в приписке: она велела нам немедля объявить, что продает свои слоппертонские и скуоштейлские владения, ибо намеревается иным образом поместить свой капитал.
Я знал, что слоппертонские и скуоштейлские владения тетушки приносят господам Ходжу и Смизерсу изрядный доход, ибо тетушка беспрестанно затевает тяжбы со своими арендаторами и страсть к сутяжничеству ей дорого обходится, так что тревога мистера Смизерса касаемо этой продажи показалась мне не вовсе бескорыстной.
— Неужто вы приехали в Лондон единственно для того, чтобы мне об этом сообщить, мистер Смизерс? Сдается мне, было чбы куда лучше, ежели вы сразу же исполнили бы тетушкино распоряжение либо ехали в Фулем и посовещались бы с нею об этом предмете.
— Бог с вами, мистер Титмарш! Неужто вы не понимаете, что, ежели она продаст свои земли, она вручит деньги Браффу, а ежели деньги достанутся Браффу, он…
— Он даст ей семь процентов вместо трех — что ж тут плохого?
— Но вы забываете о надежности. Он, конечно, человек денежный, очень даже денежный… И весьма почтенный… без сомнения, весьма почтенный. Но как знать? Вдруг разразится паника, и тогда все эти бесчисленные компании, к которым он причастен, могут его разорить. Вот возьмите Лимонадную компанию, в которой Брафф директором, — об ней поступают тревожные сведения. Или Объединенная компания Баффинова залива «Муфты и Палантины», — акции ее очень упали, а Брафф в ней директором. Или компания «Патентованный Насос» — акции идут по шестьдесят пять, предложение огромное, а никто не покупает.
— Чепуха это, мистер Смизерс! У мастера Браффа на пятьсот тысяч фунтов акций Западно-Дидлсекского страхового общества, а ведь они-то не упали в цене. Хотел бы я знать, кто посоветовал моей тетушке вложить деньги в это предприятие?
Тут-то я его и поймал.
— Ну, конечно же, это превосходное предприятие, и вам, Сэм, мой мальчик, оно уже принесло триста фунтов годовых. И вы должны быть нам благодарны за участие, которое мы в вас приняли (мы ведь любили вас, как сына, и мисс Ходж все еще не пришла в себя после женитьбы некоего молодого человека). Надеюсь, вы не собираетесь нас упрекать за нашу заботу об вашем богатстве, а?
— Нет, нет, провалиться мне на этом месте! — сказал я, и пожал ему руку, и не отказался от хереса и печений, которые он сразу приказал подать.
Впрочем, скоро он опять принялся за свое.
— Послушайтесь моего совета, Сэм, увезите вашу тетушку из «Ястребиного Гнезда». Она написала миссис Смизерс длинное письмо об некоем господине, с которым она там совершает прогулки, о преподобном Граймсе Уопшоте. У этого господина на нее виды. Его судили в Ланкастере в четырнадцатом годе за подлог, и он едва избежал петли. Берегитесь его… у него виды на деньги вашей тетушки.
— Ну, нет, — сказал я, доставая письмо миссис Хоггарти, — прочитайте сами.
Он прочитал письмо с пристальным вниманием, и оно его как будто даже позабавило.
— Что ж, Сэм, — сказал он, возвращая мне письмо. — Я попрошу вас всего об двух одолжениях: одно — не говорите ни одной живой душе о том, что я в Лондоне, и другое — пригласите меня на Лэмс-Кондуит-стрит отобедать с вашей милой женушкой.
— С радостью обещаю вам и то и другое, — смеясь, отвечал я. — Да только, ежели вы будете у нас обедать, об вашем приезде станет известно всем, ибо с нами обедает еще и мой друг Гас Хоскинс; с тех пор как уехала тетушка, он бывает у нас чуть не каждый день.
Смизерс тоже рассмеялся и сказал:
— За бутылкой вина мы возьмем с него слово, что он не проговорится.
И мы разошлись до обеда.
После обеда неутомимый законник возобновил атаку и был поддержан и Гасом, и моей супругой, которая нисколько не была заинтересована в этом деле, даже более того, она бы дорого дала за то, чтобы избавиться от общества моей тетушки. И, однако же, она сказала, что доводы мистера Смизерса справедливы, и я со вздохом с ними согласился. Но все-таки я заупрямился и объявил, что тетушка может распорядиться своими деньгами, как ей угодно: не мне пытаться как-то повлиять на ее решение.