— Стыда у вас нет, мистер Полониус! — сказала старая дама, маленькая, сухонькая, с лицом в тысячах мелких морщинок. — Да как вы осмелились, сэр, болтать эдакий вздор такой старухе? Да в девяносто пятом году мне уж пятьдесят стукнуло, а в девяносто шестом я сделалась бабушкой. — Она протянула высохшие дрожащие ручки, поднесла медальон к глазам, с минуту внимательно его разглядывала, а затем, рассмеявшись, промолвила: — Чтоб мне не сойти с этого места, это ж знаменитый бриллиант Хоггарти!
Боже милостивый! Да что ж это за талисман попал мне в руки?
— Посмотрите-ка, девочки, — продолжала старая дама, — это самый знаменитый драгоценный камень во всей
Ирландии. Вот этот краснолицый господин посредине — несчастный Мнк Хотгарти, мой родич, он был влюблен в меня в восемьдесят четвертом году, когда я только что схоронила вашего дорогого дедушку. А вот эти тринадцать рыжих прядей — это волосы его тринадцати прославленных сестриц — Бидди, Минни, Тедди, Уидди (сокращенное от Уильямина), Фредди, Иззи, Тиззи, Майзи, Гриззи, Полли, Долли, Нелл и Белл — все замужем, все уродины и все рыжие. Так чей же вы сын, молодой человек? Хотя, надо отдать вам справедливость, фамильного сходства в вас не заметно.
Две хорошенькие молоденькие девицы оборотились, подняли на меня две пары хорошеньких черных глазок и ждали ответа, кажовой бы они непременно получили, да тут старая дама принялась громким головом рассказывать одну историю за другой про вышеназванных дам, про их обожателей, про все их обманутые надежды и про дуэли Мика Хоггарти. Она помнила наперечет все скандальные сплетни за полвека. Наконец поток ее красноречия был прерван отчаянным кашлем; а когда она откашлялась, мистер Полониус почтительно осведомился, куда следует прислать булавку и угодно ли мне сохранить эти волосы.
— Нет, — отвечал я, — бог с ними с волосами.
— А куда прикажете доставить булавку, сэр?
Мне совестно показалось назвать свой адрес. Но тот же час я подумал: «Да пропади оно пропадом, чего мне совеститься?
Что это я стесняюсь сказать, где живу?»
— Когда все будет готово, cэp, будьте так добры отошлите пакет мистеру Титмаршу, в дом номер три, на Белл-лейн, Солсбери-сквер, подав церкви святой Бригитты, что на Флит-стрит, — сказал я. — Звонить в звонок третьего этажа, сэр.
— Как, сэр, как вы изволили сказать? — переспросил мистер Полониус,
— Кхак! — взвизгнула старая дама. — Мистер Кхак? Mais, ma chere, c'est impayable . Едемте, карета ждет! Дайте мне вашу руку, мистер Кхак, садитесь в карету и расскажите мне об ваших тринадцати тетушках.
Она ухватила меня за локоть и резво заковыляла к выходу; молодые спутницы, смеясь, последовали за ней.
— Ну, влезайте, что же вы? — сказала она, высунувши свой острый нос из окошка кареты.
— Не могу, сударыня, — сказал я. — Меня ожидает друг.
— Эка выдумал! Плюньте на него и влезайте. — И не успел я слова вымолвить, как огромный малый в пудреном парике и в желтых плюшевых штанах подтолкнул меня по лесенке и захлопнул дверцы.
Карета тронулась, и я только мельком успел взглянуть на Хоскинса, но его изумленное лицо никогда не изгладится из моей памяти. Прямо как сейчас его вижу — стоит, разинувши рот, глядит во все глаза, держит в руке дымящуюся сигару и никак не возьмет в толк, что это со мной приключилось.
— Да кто он такой, этот Титмарш? — спрашивает себя Гас. — На карете-то графская корона, вот ей-богу!
ГЛАВА III
Повествует о том, как обладателя бриллианта унесла великолепная
колесница, и об его дальнейших удачах
Я поместился на переднем сиденье кареты, подле премиленькой молодой особы, примерно тех же лет, что моя дорогая Мэри, а именно семнадцати и три четверти; напротив нас сидела старая графиня и другая ее внучка — тоже очень пригожая, но десятью годами старше. Помнится, в тот день на мне был синий сюртук с медными пуговицами, нанковые панталоны, белый, расшитый веточками жилет и шелковый цилиндр а ля Дандо, какие в двадцать втором году только что вошли в моду и в каких блеску было куда больше, чем в самолучшей касторовой шляпе.
— А кто это мерзкое чудище с подбитыми железом каблуками и с фальшивой золотой цепью, — спросила миледи, — еще у него рот до ушей, и он так вытаращился на нас, когда мы садились в карету?
И когда она углядела, что цепочка у Гаса не чистого золота, ума не приложу; но это верно, мы купили ее неделю назад у Мак-Фейла, что в переулке Святого Павла, за двадцать пять шиллингов шесть пенсов. Однако я не желал слушать, как поносят моего друга, и тот же час вступился за него.
— Сударыня, — сказал я, — этого джентльмена зовут Огастес Хоскинс. Мы с ним вместе квартируем, и я не знаю человека лучше и добросердечнее.
— Вы совершенно правы, что не даете в обиду своих друзей, сэр, сказала вторая леди, которую звали леди Джейн.
— Что ж, скажу по чести, он молодец, леди Джейн. Люблю, когда молодые люди не пугливы. Так, стало быть, его зовут Хоскинс, вот оно что? Дорогие мои, я знаю всех Хоскинсов, сколько их есть в Англии. Есть Хоскинсы Линкольнширские и есть Шропширские — говорят, дочка адмирала Хоскинса, Белл, была влюблена в чернокожего лакея, не то в боцмана, не то еще в кого-то такого; но ведь свет так злоязычен. Есть еще старый доктор Хоскинс из Вата, он пользовал моего бедняжку Бума, когда тот приболел ангиной. И еще есть бедняжка Фред Хоскинс, генерал, что мается подагрой; помню, каков он был в восемьдесят четвертом году — худой как щепка и шустрый как паяц, он в те поры был в меня влюблен, уж так влюблен!
— Как видно, бабушка, в молодости у вас не было отбою от поклонников, сказала леди Джейн.
— Да, моя милая, их были сотни, сотни тысяч. В Бате все по мне с ума сходили, поглядела бы ты, какая я была красавица. Ну-ка, скажите по совести, мистер как-вас-там-величают, только без лести, можно сейчас в это поверить?
— По правде сказать, сударыня, никогда бы не поверил, — отвечал я, ибо старая графиня была страшна, как смертный грех; и при этих моих словах обе внучки залились веселым смехом, и на запятках заухмылялись оба лакея в густых бакенбардах.
— Уж больно вы простодушны, мистер как-вас-там… да, уж больно простодушны; однако же в молодых людях я люблю простодушие. И все-таки я была красавица. Вот спросите у генерала — дядюшки вашего приятеля. Он из линкольнширских Хоскинсов, я сразу признала — уж очень он с лица на них на всех походит. Он что же, старший сын? У них изрядное состояние, правда, и долгов многонько; ведь старик сэр Джордж был отчаянная голова — водил дружбу с Хэнбери Уильямсом и с Литлтоном, со всякими негодяями и греховодниками. Сколько же ему достанется после смерти адмирала, любезный?
— Да где ж мне знать, сударыня, адмирал-то ведь не отец моему другу.
— Как так не отец? А я говорю — отец, я никогда не ошибаюсь. А кто тогда его отец?
— Отец Гаса торгует кожаными изделиями на Скиннер-стрит, Сноу-Хилл, сударыня, весьма почтенная фирма. Но Гас всего лишь третий сын, так что на большую долю в наследстве ему рассчитывать не приходится.
При этих словах внучки улыбнулись, а старая дама воскликнула: «Кхак?»
— Мне нравится, сэр, что вы не конфузитесь своих друзей, каково бы ни было их положение в обществе, — сказала леди Джейн. — Доставьте нам удовольствие, мистер Титмарш, скажите, куда вас подвезти?
— Да, собственно, я никуда не тороплюсь, миледи, — сказал я. — Мы сегодня свободны от занятий в конторе, — во всяком случае, Раундхэнд отпустил нас с Гасом; и если это не чересчур смело с моей стороны, я был бы весьма счастлив прокатиться с вами по Парку.
— Ну, что вы, мы будем… очень рады, — ответила леди Джейн, однако же лицо у нее стало словно бы озабоченное.
— Ну конечно, мы будем рады! — подхватила леди Фанни, захлопав в ладоши. — Ведь правда, бабушка? Покатаемся по Парку, а потом, если мистер Титмарш не откажется нас сопровождать, погуляем по Кенсингтонскому саду.
— Ничего подобного мы не сделаем, Фанни, — промолвила леди Джейн.
— А вот и сделаем! — пронзительным голосом воскликнула старая леди Бум. — Мне же до смерти хочется порасспросить его про его дядюшку и тринадцать теток. А вы так трещите, ну, сущие сороки, рта раскрыть не даете ни мне, ни моему молодому другу.
Леди Джейн пожала плечами и больше уже не произнесла ни слова. Леди Фанни, резвая, как котенок (ежели мне будет дозволено эдак выразиться об девице из аристократического семейства), засмеялась, вспыхнула, захихикала, — казалось, дурное настроение сестры очень ее веселит. А графиня принялась перемывать косточки тринадцати девицам Хоггарти, и вот мы уже въехали в Парк, а конца ее рассказам все не было видно.
Вы не поверите, сколько разных джентльменов верхами подъезжали к нам в Парке и беседовали с дамами. У каждого была припасена шуточка для леди Бум, которая, видно, была в своем роде оригиналка, поклон для леди Джейн и комплимент, особенно у молодых, для леди Фанни.
И хотя леди Фанни кланялась и краснела, как и подобает молодой девице, она, видно, думала об чем-то своем, ибо поминутно высовывалась из окошка кареты и нетерпеливо оглядывалась, словно в толпе всадников искала кого-то взглядом. Вот оно что, милая леди, уж я-то знаю, отчего это молоденькая хорошенькая барышня вдруг впадает в рассеянность и все будто кого-то ждет и едва отвечает на вопросы. Уж поверьте, Сэму Титмаршу хорошо известно, что обозначает это самое слово кто-то. Поглядевши на все эти ухищрения, я не мог не намекнуть леди Джейн, что понимаю, в чем тут дело.
— Сдается мне, барышня кого-то дожидается, — сказал я.
Тут у ней, в свой черед, лицо сделалось какое-то странное и она покраснела как маков цвет, но уже через минуту, добрая душа, поглядела на сестру, и обе уткнулись в платочки и засмеялись… Так засмеялись, будто я отпустил препотешную шутку.
— Il est charmant, votre monsieur — сказала леди Джейн старой графине.
Услыхав эти слова, я отвесил ей поклон и сказал:
— Madame, vous me faites beaucoup d'honneur , - ибо я знал по-французски и обрадовался, что пришелся по душе этим любезным особам. — Я человек простой, сударыня, к лондонскому свету непривычен, но я очень даже чувствую вашу доброту — что вы эдак подобрали меня и прокатили в вашей распрекрасной карете.
В эту самую минуту к карете подскакал джентльмен на вороном коне, лицом бледный и с бородкой клинышком; по тому, как леди Фанни неприметно вздрогнула и в тот же миг отворотилась от окошка, я понял, что это он и есть, кого она ждала.
— Приветствую вас, леди Бум, — сказал он. — Я только что катался с неким господином, который едва не застрелился от любви к красавице графине Бум, было это в году… впрочем, неважно, в каком году.
— Уж не Килблейзес ли это? — спросила старая графиня. — Он очень мил, и я хоть сейчас готова с ним бежать. Или вы это про нашего очаровательного епископа? Когда он был капелланом у моего батюшки, я дала ему свой локон, и, скажу я вам, нелегкая была бы задача, пожелай я сейчас одарить кого-нибудь таким же знаком внимания.
— Помилуй бог, миледи! — удивился я. — Не может этого быть!
— А вот и может, милейший, — возразила она. — Между нами говоря, голова у меня лысая как коленка — вот хоть у Фанни спросите. Как же она, бедняжка, перепугалась, когда маленькая была: зашла ко мне в комнату, а я без парика!
— Надеюсь, леди Фанни оправилась от испуга, — сказал кто-то, взглянув сперва на нее, а потом уж на меня — да такими глазами, будто готов был меня съесть. И, поверите ли, леди Фанни только и сумела вымолвить:
— Да, милорд, благодарю вас.
И сказала она это с таким трепетом, вся залившись краской, совсем как мы отвечали в школе Вергилия, когда, бывало, не выучим урока.
Милорд, все еще испепеляя меня взглядом, пробормотал, что надеялся на место в карете леди Бум, ибо верховая езда его утомила; а леди Фанни в ответ пробормотала что-то насчет «бабушкиного доброго знакомого».
— Да уж скорее это твой добрый знакомый, — поправила леди Джейн, — мы только потому здесь и очутились, что Фанни непременно хотелось прокатить мистера Титмарша по Парку. Позвольте мне познакомить вас с мистером Титмаршем, граф Типтоф.
Однако же вместо того, чтобы, как и я, снять шляпу, его сиятельство проворчал, что готов подождать до другого раза, и тотчас ускакал на своем вороном коне. И чем это я его обидел, ума не приложу.
Но в тот день мне суждено было обижать всех мужчин подряд, ибо как вы думаете, кто подъехал к карете в скором времени? Сам достопочтенный Эдмунд Престон, один из министров его величества (как я знал доподлинно из календаря, висящего у нас в конторе) и супруг леди Джейн. Достопочтенный Эдмунд Престон сидел на приземистом сером жеребце, и был он так тучен и бледен, словно всю жизнь свою провел в четырех стенах.
— Кого это еще нелегкая принесла? — спросил он жену, хмуро глядя на нее и на меня.
— Это добрый знакомый бабушки и Джейн, — тотчас отозвалась леди Фанни с видом лукавым и проказливым и хитро поглядела на сестру, а та, в свой черед, казалось, была очень испугана и, не смея вымолвить ни слова, только умоляюще поглядела на нее.
— Да-да, — продолжала леди Фанни, — мистер Титмарш бабушке родня с материнской стороны, со стороны Хоггарти. Разве вы не встречались с семейством Хоггарти, когда ездили в Ирландию с лордом Бэгуигом, Эдмунд? Позвольте познакомить вас с бабушкиным родичем мистером Титмаршем. Мистер Титмарш, это мой зять, мистер Эдмунд Престон.
Тем временем леди Джейн изо всех сил нажимала кончиком башмака на ногу сестры, однако же маленькая плутовка будто и не замечала ничего, а я, слыхом не слыхавший про такое родство, не ведал, куда деваться от смущения. Но хитрая баловница знала свою бабку леди Бум куда лучше меня; ибо старая графиня, которая совсем недавно назвала своим родичем беднягу Гаса, видно, воображала, что целый свет состоит с нею в родстве.
— Да, — отозвалась она, — мы родня, и не такая уж дальняя. Бабушка Мика Хоггарти, Миллисент Брейди, родня моей тетки Таузер, это всякий знает; а как же: Децимус Брейди из Боллибрейди женился на Белл Свифт, кузине матери моей тетки Таузер, — нет-нет, милочка, она не из тех Свифтов, которые в родстве с настоятелем, он-то не бог весть какого рода. Да ведь это же все ясно, как день!
— Ну разумеется, бабушка, — со смехом отвечала леди Джейн, а достопочтенный джентльмен все ехал подле кареты мрачнее тучи.
— Да неужто вы не знаете семейство Хоггарти, Эдмунд!.. Тринадцать рыжих девиц… девять граций и четыре лишку, как их называл бедняга Кленбой. Бедняга Клен… он наш с вами родич, мистер Титмарш, он тоже был от меня без ума. Ну, теперь вспомнили, Эдмунд? Вспомнили? Помните — Бидди, Минни, Тидди, Уидди, Майзи, Гриззи, Полли, Долли и все остальные?
— К черту девиц Хоггарти, сударыня, — сказал достопочтенный джентльмен, да так решительно, что его серый конь взбрыкнул и чуть не сбросил седока.
Леди Джейн взвизгнула, леди Фанни рассмеялась, а старая леди Бум и ухом не повела.
— Поделом вам, сквернавец, будете в другой раз знать, как браниться!
— Может быть, вы сядете в карету, Эдмунд… мистер Престон, — с тревогой воскликнула его супруга.
— Ну разумеется, я сию минуту выйду, сударыня, — сказал я.
— Эка выдумал, — возразила леди Бум, — никуда вы не выйдете, это моя карета, а ежели мистеру Престону угодно браниться при даме в моих летах, эдак грубо и: мерзко браниться, да, да, грубо и мерзко, так с какой стати моим добрым знакомым из-за него беспокоиться. Пусть его едет на запятках, ежели хочет, а то пусть залезает сюда и втискивается между нами.