Она носила красивое имя — Адэль. Голос ее, низкий и бархатистый, восхищенный Сайнар назвал драгоценностью, являющей свой блеск не всякому. И был, в общем-то, прав: Адэль жила одиноко и мало общалась с другими людьми.
Сайнар слушал этот чудесный голос, как музыку, и все больше и больше удивлялся самому себе: только что он прошел мимо сотни женщин с такими же лицами, как у Адэль. Их было так много — юных, зрелых и старых, — и все они были так похожи, что навевали не меньшую тоску, чем однообразные пустынные дюны… Но Адэль… она была прекрасна. И, похожая, она была ни на кого не похожа…
Почему? Сайнар не знал. Он полюбил эту тихую, печальную женщину с первого взгляда и никогда уже не терял ее лица среди лиц множества одинаковых потомков Дэл и Эмэра. Ему казалось, он любил ее всегда, всю жизнь, просто не знал об этом раньше. Такой же трогательной и чистой любовью ответила ему Адэль.
Впервые Сайнар испытал это особенное счастье — он нашел родственную душу. Ту, что ничего не утаит, не замыслит дурного, не обратит его тайн против него, а напротив, все поймет и простит. Он говорил с Адэль даже об Ордене, чего никогда не доверял ни одному человеку. Говорил о своих мечтах, о своей жизни — обо всем, и счастлив был пятидесятилетний еретик, как мальчишка.
Благодаря Адэли, он научился любить и немного понимать пустыню. До сих пор работает Сайнар в основном после полуночи, в прохладе, под звездами, не в силах забыть живых и шумных кулдаганских ночей.
К пустыне у него навсегда установилось почтительное отношение, с примесью суеверной боязни. Так чувствует себя пасынок рядом со строгой мачехой, когда та находится, в общем-то, в неплохом настроении, но неожиданно может сменить милость на гнев, стоит только что-нибудь сделать не так. Неудивительно, что в Арен-Кастеле Сайнар слыл чудаком. В этом свете даже самые сильные его апокрифические истории выглядели чуть ли не забавно.
Сайнар пробыл в Арен-Кастеле всего шестьдесят три дня, и дни эти промчались, как во сне. А потом пришел долгожданный караван и остановился здесь по пути в Рубеж…
…Не каждый может оценить столь великий и редкий дар, такой, как настоящая любовь. Между тем, потерять его легко, а вернуть — почти невозможно…
Адэль отпустила Сайнара к его зеленым землям и дождям, льющимся там с облачных небес. Отпустила, надеясь, что он вернется, и зная, что этого никогда не будет…
«…Ребенок?.. Назови его Кангасском…»
Вот он, здесь. Взрослый. С лохматой шевелюрой непослушных черных волос, видимо, давно не стриженых, и отросших как попало. А загар у него — кулдаганский, хоть и побледнел за время ученичества, что он провел вдали от родных краев. Сам Сайнар был черен, почти как островитянин, когда жил в Кулдагане…
Воспоминания о лучшем времени в своей жизни обернулись в душе Сайнара утопическими мечтами, в которых он видел младшего сына своим наследником, главой нового Ордена, единственным Кангасском, носящим фамилию отца и древнюю приставку к имени — Немершгхан, — несущую особый смысл.
Кангасскнемершгхан Сайдонатгарлын… Он был бы правой рукой своего стареющего отца, а потом продолжил бы традицию Ордена в новом мире, без миродержцев. Он стал бы венцом трех тысяч лет великого ожидания; воистину величайшим человеком своего времени, и всех времен… Он понимал бы Сайнара так же, как понимала Адэль…
Эти мечты успокоили тревогу в сердце отца и внушили надежду. Если совсем недавно он медлил, прячась за непрозрачной стороной смотрового купола, то сейчас он рвался к сыну всей душой. И уже не важно было, что он до сих пор не знает, что будет ему говорить…
Предчувствие… Опять сердце ёкнуло. Кан резко обернулся к двери — не к той, большой и помпезной, через которую вошел в зал. Нет, это была маленькая неприметная дверка в углу, рядом с высоким, набитым книгами шкафом, к которому была приставлена передвижная лестница… Должно быть, Кан сильно переменился в лице, раз сразу двое — Мажеста и Лар — спросили, в чем дело.
Кангасск не ответил им. Он пристально смотрел на крохотную дверь и редко, глубоко дышал. Волнение переполняло душу. Радость и обида смешались воедино — гремучая получилась смесь…
Через несколько мгновений дверь открылась и в залу вошел сам Сайнарнемершгхан. Взгляды отца и сына встретились…
— Оставьте нас, — велел Сайнар остальным Кангасскам, удивившись, как холодно, несмотря на все светлые чувства, теснившиеся в душе в тот момент, прозвучал его голос.
— Да, отец, — смиренно кивнул Абадар. И вышел за дверь первым.
Остальные чуть помедлили — каждый выжидающе переводил взгляд с отца на своего младшего брата, — а потом, словно опомнившись, всей гурьбой поспешили за Абадаром. Только Лар, проходя за спиной отца, обернулся к Кану, отчаянно жестикулируя в попытке что-то беззвучно объяснить (видимо, решил напомнить, чтобы тот молчал об Орионе и вообще не болтал лишнего). Дэлэмэр коротко кивнул ему; Лар рассеянно улыбнулся краем рта и поднял над головой руки со скрещенными пальцами — на удачу… Он покинул зал последим; дверь закрылась за ним.
Шарканье шагов и голоса в коридоре быстро стихли. Кангасск Дэлэмэр остался наедине с отцом.
…Красивый, белоснежно-седой старик с пронзительным, ясным взглядом; с удивительными глазами цвета колотого льда. Серые в тени, они отсвечивали синевой на свету. Кан смотрел в эти глаза спокойно: несмотря на все предостережения, он не испытывал страха перед отцом. И не чувствовал в нем угрозы для себя — холодный обсидиан, в гадании куда более сильный, чем горящий, соврать не даст: угрозы и вправду не было.
— Здравствуй, сын, — сказал Сайнар. Голос его дрогнул.
— Здравствуй… — отозвался Кангасск и растерянно повел плечами.
Повисла долгая пауза.
— Скажи мне, как так получилось, что ты стал Учеником миродержцев? — произнес Сайнарнемершгхан, нарушив затянувшееся молчание.
…и сразу заметил, как подобрался и посуровел его сын и каким жестоким светом засияли его зеленые глаза…
— Тебе интересно, как я стал Учеником миродержцев? — усмехнулся Кан. — А как мы с мамой жили, тебе не интересно? На нас только не плевали в Арен-Кастеле… Где ты был тогда? Где ты был все двадцать лет?
Сайнар подошел к сыну, молча положил руку ему на плечо. Ладонь почувствовала напряжение и дрожь: парень нес в себе столько гнева… Должно быть, это наследие Адэль, если ее любовь от тяжелой и беспросветной жизни обратилась в горькую обиду и передалась подрастающему Кангасску…
— Сынок… — тихо проронил Сайнар. — Я… я очень виноват перед тобой. И перед твоей матерью… Мы поговорим об этом. Позже. А сейчас ответь на мой вопрос, — в этом приказе, высказанном столь вежливо, сколь и прямо, был весь Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын.
…Еще не угроза, но уже недвусмысленный намек на нее. Когда водят не заточенной стороной ножа по шее — это то же самое. Даже суровый гигант Абадар в таких случаях считал за лучшее повиноваться воле отца. Младший Кангасск словно и не заметил ничего…
— А что мама умерла, это тебе тоже не интересно?! — бросил он.
Как ни странно, Сайнар проглотил это. За всю жизнь ТАК с ним осмеливался говорить только один человек — Гердон Лориан. Никому из своих детей, глава Ордена такого бы не простил. Никому… кроме младшего…
— Как это случилось? — хрипло спросил он.
— Она заболела, — голос Кангасска стал мягче, когда он заговорил о матери. — Никто так и не распознал болезнь. Мама просто сохла и слабела день ото дня, а потом умерла… — он сжал кулаки и гневно проговорил сквозь зубы: — Все кричали, что это гнев Прародителей!.. Что это за то, что она родила меня…
…Сайнар в раздумье мерил шагами зал. Известие о смерти Адэли задело его, но не так сильно, как можно было бы ожидать. Почему?.. неужели сердце зачерствело к старости?.. Болит, но не остро, скорее, ноет, как старая рана в непогоду.
— Мне следовало забрать тебя, — сказал Сайнар наконец. — Я не сделал этого. Я виноват. Ты можешь обвинять меня и дальше, но мать ты этим не вернешь… Мы должны смотреть в будущее, сын, — он задумчиво погладил подбородок и кашлянул, прежде чем продолжить. — Я понимаю, отчего ты согласился на ученичество. Ты остался один, ты ни от кого не слышал доброго слова в Арен-Кастеле… Что ж, миродержцы умело используют человеческие слабости… Но знай, ты ничего им не должен. Ничего. Оставайся со мной, — изрек Сайнар и протянул сыну руку… опять этот жест мира-первоисточника.
— Я поклялся самому себе, что никогда не предам Владу и Серега, — возразил Кан, не пожав этой руки.
— Почему? — мягко удивился Сайнар. Уговаривать — это особое искусство, и им глава Ордена Горящего Обсидиана владел в совершенстве…
Первая победа — парень не нашелся с ответом. Промолчал. Что ж, вот следующий ход…
— И что они дали тебе взамен твоей преданности? — продолжал Сайнар с легким укором. — Пока я лишь вижу то, что они отняли… Твоя амбасса… Совсем недавно ты был более велик, чем я. Какая гигантская чаша!.. Такую никак не вычерпать к двадцати двум годам… если только кто-то не опустошит ее специально…
Быть может, они хотя бы объяснили тебе ценность того, что ты потерял?.. Тоже нет?.. Как типично!.. — с презрительным смешком добавил он. — Ты пуст, мальчик мой. И потеря твоя невосполнима. И зачем это было сделано, знаешь? Зачем, за что?.. За то, что ты потомок Малконемершгхана, дитя славного рода, пережившего Эрхабен. За это и только за это…
Я вижу у тебя харуспекс на груди, — невинным голосом заметил Сайнар и артистично восхитился: — Открытая лицензия!.. Так пусть он скажет тебе, прав ли я… Я ведь я прав.
Растерянность отразилась в зеленых глазах Кангасска. Растерянность… и мучительное сомнение. Сайнарнемершгхан, скрестив руки на груди, терпеливо наблюдал за эффектом, который произвела его небольшая речь.
Нащупав рукой спинку стула, Кан подтянул его к себе и сел. Правая рука его, смуглая, жилистая тяжело легла на стол. Отрешенно посмотрев на нее, Кангасск вдруг увидел мысленным взором уродливый шрам выше локтя; но наваждение быстро рассеялось. Харуспекс… да, отец подгадал все очень верно. И без холодного обсидиана все было бы ясно: еще Орион, сын звезд объяснял поступок Серега тем, что Кангасск напомнил ему его ученика, того, что так больно ранил его. Малкона.
…Искусство уговаривать Сайнар всегда сравнивал с искусством боя. В свете этого сравнения сейчас можно было представить Кангасска поверженным на землю воином, которому осталось нанести один решающий удар. Проще говоря, добить.
— Они ничего не делают просто так, сын, — сочувственно сказал Сайнар, присаживаясь рядом. — Они мыслят не так, как люди: пятнадцать тысяч лет отделяют их от простых смертных. И то, что тебе показалось нечаянным поступком, под влиянием какой-либо сильной эмоции, на самом деле имеет под собой расчет. Точный. Убийственно верный… Я знаю, как ты потерял амбассу. И где ты ее потерял… Ивен. Я был там и говорил с людьми…
— Я не жалею, — вдруг улыбнулся Кангасск, поднимая взгляд на отца.
— Что?.. — от неожиданности тот несколько опешил.
— Я не жалею, — повторил Кан. — Не будь я пуст, я не сумел бы спасти человека.
— А… ты об этой девочке, что несла в себе витряника? — догадался Сайнар и закивал, вновь почувствовав, что обретает контроль над ситуацией. — Поступок, достойный великого амбасиата!..
— Хф! — Кангасск иронически фыркнул и прихлопнул ладонью по столу. — Не был я никаким амбасиатом тогда. И магом не был. Просто я был пуст, и потому сумел принять и выпустить чужую амбассу… — он с облегчением вздохнул, радостный, что избавился от терзавшей его обиды и сумел отпустить ее навсегда.
Вот так. Если вновь уподобить разговор искусству боя, то распростертый на земле воин сумел извернуться и подбить ноги победителю — и вот они уже поменялись ролями. И опять дело за последним ударом…
— Я рад был встретиться с тобой, отец, — горячо произнес Кангасск Дэлэмэр, поднимаясь из-за стола. Сайнар встал одновременно с ним; лицо его выражало целую гамму чувств, и каждый, кто прожил с ним рядом хоть немного дольше младшего сына, понял бы, что сейчас самое время бежать без оглядки: выигрыш в споре с главой Ордена может встать очень и очень дорого… Но младший продолжал в том же духе. — Если бы не ты, я бы и не понял ничего… Теперь я все решил. Я не предам их. И мне не по пути с тобой. Прощай…
С этими словами наглец просто развернулся и направился прямиком к парадной двери, намереваясь уйти, конечно же. Глупый мальчишка!..
— Все ко мне!!! — гортанно, по-боевому прокричал Сайнар; лицо его побагровело от гнева.
Братья и сестры, те, что совсем недавно кто радушно, а кто прохладно встречали Кангасска Дэлэмэра, преградили ему дорогу. Странно, что он не растерялся: видимо, душевный подъем, вызванный открывшейся внутренней истиной, заставил Кана забыть всякий страх. Он просто остановился и выжидающе смотрел на них, чувствуя тяжелый взгляд отца у себя за спиной.
— Ты думаешь уйти так просто? — успокаиваясь, проговорил Сайнар. — Ты не уйдешь, сын. Отныне ты — либо неофит Ордена Горящего Обсидиана, либо Ученик миродержцев и предатель. Третьего не дано.
— Я не предавал тебя, — обернувшись, честно ответил Кангасск. — Это ты предал меня и маму, еще раньше, чем я появился на свет. Ты можешь убить меня здесь и сейчас. Пусть, — и добавил с особым смыслом: — Я умру Учеником миродержцев.
Сайнарнемершгхан сжал кулаки, готовый разразиться гневом, но сумел совладать с собой.
— Убить предателя… — сказал он десяти Кангасскам.
…Вьющаяся, как дым, тишина… Решение об убийстве сына — как быстро и легко отдан был этот приказ… В кого ты превратился, Сайнар? Кем стал на старости лет?..
…Башни всегда будут падать. Под собственной тяжестью…
— Нет, отец! — выпалил Кангасск Лар. Сделав два широких шага вперед, он повернулся лицом к остальным братьям и сестрам. Положив руку на рукоять меча, он сказал: — Я не позволю. Ни тебе, ни кому-либо еще. Это мой родной брат. Он пришел сюда, доверившись мне. Он под моей защитой.
Обойдя двоих отступников слева, Сайнар заглянул в их лица. Судя по всему, Лар был полон решимости.
— Не делай этого, сын… — предупредил Сайнар.
— Я делаю то, что считаю нужным, — отрезал Кангасск Лар и обратился к остальным Кангасскам: — Он убил ваших учеников! — крикнул он им. — А теперь велит вам убить собственного брата!.. Ордена нет больше! А может, и не было! Мне плевать!.. Я просто не верю, что подлостью и кровью невинных можно сделать для мира что-то хорошее. И участвовать в этом я не хочу!!!
Каждое слово отдалось в стенах зала троекратным эхом, отмечая крах трех тысяч лет надежд и ожиданий. Крах Ордена…
Мажеста, Евжения, Марини, Аджар, Аранта — эти Кангасски перешли на сторону Лара сразу.
Оллардиан и Веспери задержались на короткий миг.
Остались только двое — Орлайя и Абадар…
Кангасск Абадар, облаченный в черный, траурный плащ, откинул капюшон с лица и встретился взглядом с отцом. Долгий это был взгляд, без слов поведавший многое. И — не сказав ни единого слова, Абадар присоединился к мятежникам.