Баба Клава без тени улыбки пояснила:
– Роман – двоечник и прогульщик. Отца нет, мать целыми днями на работе, а бабушка с ним не справляется, старая уже. Ляжет поспать, а внук на улицу убежит и дотемна собак по переулкам гоняет. Вот и придумали ему пропуск. Мать перед уходом на работу бумажку пишет и мне оставляет. Только сегодня она предупредила, чтобы я его ни в коем случае не выпускала. Роман с утра в школу не пошел, больным сказался и должен уроки учить. Так-то!
Закончив речь, баба Клава поправила воротничок у блузки и добавила:
– Видела я, как Соня конверт в ящик впихивала, он туда с трудом влез, пухлый очень. Я еще подумала, что за странное письмо такое, без адреса и марок.
Зоркости и внимательности старухи мог позавидовать горный орел. Я повернулась к Ленке:
– Ты иди домой.
– Зачем?
– Лучше будет, если я пойду на почту одна.
– Ты так считаешь? Может, вместе?
– Нет-нет, эта Соня еще испугается. Подожди меня наверху, думаю, скоро вернусь.
– Ладно, – без энтузиазма ответила Ленка, – ты уж постарайся, расспроси ее как следует.
Я подождала, пока подруга войдет в лифт, и, узнав у бабы Клавы, где находится местное отделение связи, выбралась на улицу.
По тротуару текли потоки воды. По календарю февраль, стоит мороз, а под ногами отчего-то слякоть и лужи. Я осторожно пошла вдоль невысокого заборчика. Как у всех автомобилевладельцев, у меня совершенно не приспособленные для пеших прогулок ботинки на тонкой скользкой подошве. Но почта находится с обратной стороны Ленкиного дома, и ехать туда на машине просто смешно.
Внутри довольно просторного зала оказалось пусто: ни служащих, ни посетителей. Я постояла пару минут возле окошечка, потом крикнула:
– Есть тут кто живой?
– Во народ, – незамедлительно раздалось из глубины комнаты, – чего орать-то? Уж и подождать тихо не могут.
Я повернула голову вправо и увидела сухощавую женщину лет пятидесяти, с крайне недовольным выражением лица.
– И что у вас за спешка? – злилась служащая, подходя к окошку. – Пожар или умер кто? Тогда в другие места обращайтесь! Тут почта! Письма, газеты…
– Мне нужна Соня.
– Какая?
– Ну та, которая разносит корреспонденцию по домам, татарка.
– А-а, – протянула тетка, – о ней надо не здесь справляться.
– А где?
– В отделе доставки. Выйдите на улицу, соседняя дверь слева.
Выплюнув последнюю фразу, милое создание незамедлительно удалилось. Я выбралась наружу, увидела еще одну дверь, толкнула ее и очутилась точь-в-точь в таком же помещении, как и секунду назад. Здесь тоже не было ни народа, ни служащих. Я помялась пару минут и крикнула:
– Кто-нибудь есть?
– Зачем же так орать, – раздалось справа.
Я опешила – ко мне шла та же тетка, что и секунду назад в другой комнате.
– Что надо? – весьма нелюбезно осведомилась она.
– Так Соню, почтальоншу.
– Она газеты разнесла и домой ушла, все, рабочий день окончен.
– Но сейчас только двенадцать часов!
– А она что, должна за копеечную зарплату тут сутками сидеть? – окрысилась тетка. – Сами небось тоже не на службе!
– Подскажите, пожалуйста, ее адрес.
– Правов не имею.
– Что? – не поняла я.
Баба уставилась на меня узкими злыми глазками и повторила:
– Правов таких не имею, адреса сотрудников всяким раздавать!
Захлопнув рот, она чеканным шагом двинулась внутрь помещения.
– Эй, подождите! – закричала я, но она даже не обернулась.
В полной растерянности я осталась у окошка.
– А зачем вам Соня? – прошелестел тихий голосок.
От неожиданности я подскочила:
– Господи, это кто спрашивает? Вы где прячетесь?
– Тут сижу себе, – продолжил шепоток.
Я оглянулась и заметила у стены маленькую девушку размером с нашего мопса.
Хуч значительно толще, служащая походила скорей на сушеного кузнечика.
– Соню зачем ищете? – опять спросила она.
Я улыбнулась:
– Я живу в этом же доме. Сегодня утром Соня по ошибке сунула мне в ящик два журнала.
– Можете лишний у нас оставить.
– Нет, издание дорогое, хочу лично ей в руки отдать.
– Вольному воля, – философски вздохнул «кузнечик», – она тут рядом живет, через дом, блочная пятиэтажка такая, а внизу магазин «Лаванда», квартира один.
– Спасибо, – обрадовалась я и пошла к двери, но потом не утерпела и спросила: – Скажите, эти тети – близнецы?
– Кто? – изумилась служащая.
– Ну, сначала одна меня отправила из соседнего помещения в отдел доставки, а тут вторая, точь-в-точь такая же…
«Кузнечик» усмехнулся:
– Это Вера Игнатьевна, заведующая. Слава тебе господи, она в единственном экземпляре, даже представить страшно, что бы вышло, окажись ее двое, брр! Ну и идея вам в голову пришла, не дай бог, еще ночью приснится такой ужас: две Веры Игнатьевны.
– Почему же она мне сразу не объяснила, что Сони нет, а заставила идти в отдел доставки? – недоумевала я.
Девица пожала тощими плечиками:
– Шут ее знает!
Глава 5
Я вышла на улицу и пошлепала вперед. Да уж, точно: не дай бог иметь такую бабищу над собой. Хотя мне тоже попадались разные начальники. Едва окончив институт, я устроилась на работу в бюро переводов, помните, раньше молодых специалистов обязывали отработать два года по распределению? Вот мне и досталась служба при Министерстве обороны. Особо там, правда, не напрягали, но в начальниках ходил майор Маркин, не знавший языков, но в полной мере овладевший военной выправкой.
Как-то раз я тосковала за письменным столом, проклиная злую судьбу, забросившую меня в это отвратительное заведение. Работы нет, а домой раньше шести не отпускают. По магазинам тоже не пробежишься, потому что нужно иметь пропуск на выход. Одним словом, жуть.
Но тут появился майор и заявил:
– Васильева, поедешь на дачу к нашему генералу. День рождения у него, гости ждут. Кино им привезли, будешь переводить с ангольского.
Я попыталась было объяснить чурбану в военной форме, что ангольского языка не существует, в Анголе говорят на португальском.
– Один шут, – отмахнулся солдафон, – собирайся живей.
– Но у меня французский и немецкий, другими языками я не владею, – слабо сопротивлялась я.
Маркин покраснел:
– Васильева, шагом марш к машине. Больно умная, французский-немецкий… Велено перевести фильм, вот и действуй. Других никого нет, отставить разговорчики!
Сами понимаете, в каком настроении я прибыла на мероприятие. Меня провели в кабинку, дали в руки микрофон, в зале расселись гости. Я шумно вздохнула и решила: ну выгонят меня с позором, и что? Даже лучше, избавлюсь от противного Маркина.
Экран засветился, на нем появилось изображение степи. «Может, и обойдется, – подумала я, – португальский язык похож, правда, весьма отдаленно, на французский, кое-что я пойму, а остальное додумаю». Но не успела я успокоиться, как перед глазами возникла юрта, затем два всадника, начавших гортанный диалог, и до меня дошло, что лента на… монгольском языке. Очевидно, в нашем отделе барахлит телефон, или у Маркина в ушах два банана – у него попросили специалиста с монгольским языком.
И куда было деваться? Схватив микрофон, я понесла чушь:
– Здравствуй, батыр!
– Привет, друг!
– Зачем приехал?
Тут камера дала общий план, я увидела у юрты несколько женских фигур и в порыве вдохновения продолжила:
– Жениться хочу на твоей сестре.
– Заходи, договоримся.
Всадники рядом поскакали к юрте. Я обрадовалась. Неужели угадала и дело катит к свадьбе? На всякий случай добавила:
– Твоя сестрица красавица, я влюблен в нее…
Хотела было далее развить тему, но тут вдруг один из всадников резко взмахнул рукой, и откуда ни возьмись появилась целая армия людей на коротконогих конях. Началась битва, в разные стороны полетели отрубленные головы, полились реки крови. В полном ужасе уставившись на смертоубийство, я обреченно пробормотала:
– Не договорились о калыме за невесту, из-за этого и возникла великая битва.
От позора меня спасли два обстоятельства. Во-первых, генерал и его гости сильно поддали, и им, очевидно, было все равно, что показывают. А во-вторых, киномеханик, сержант лет сорока, засмеялся, и тут же сеанс прервался.
– Что случилось, Сергей? – спросил генерал.
– Ща, Петр Иванович, налажу! – крикнул механик. – Копию плохую прислали, пленка рвется, зараза.
Потом сержант повернулся ко мне и подмигнул:
– Значитца, так, главное, не тушуйся, Петр Иванович минут через пять заснет, он, когда на грудь примет, всегда кемарит. Только он захрапит, остальные разбредутся, оно и правильно, смотреть эту нудятину невозможно, нет бы чего хорошего заказал, так подавай ему войну обязательно. На всякий случай запомни: ни о какой свадьбе тут и речи нет, сплошная драка. Тот, который в синем халате, – плохой, в красном – хороший.
И он снова включил аппарат. Очевидно, Сергей хорошо знал Петра Ивановича, потому что вышло, как он обещал. Спустя полтора часа генерала разбудили. Он открыл красные мутные глаза и спросил у меня:
– Тебе чего?
– Я переводчица, распишитесь, пожалуйста, в наряде.
– А, – протянул генерал, – давай, конечно, молодец, хорошо все объяснила, одно не понял, кто из них за красных, а кто за белых дрался!
– Тот, который в синем халате, самый главный белогвардеец, а в красном – наш, чапаевец, – нашлась я.
На следующий день Маркин, притормозив около моего стола, заявил:
– Молодец, Васильева. Петр Иванович очень тобой доволен остался, говорит, три раза до этого фильм смотрел и ничегошеньки не понял, а ты все отлично перетолковала. А ведь кривлялась: «Не знаю ангольский!» Теперь, если кто из Анголы приедет, только тебя отправлю.
С гордо поднятой головой Маркин удалился, а я осталась сидеть с раскрытым ртом. Все оставшиеся месяцы до увольнения я в ужасе вздрагивала, боясь, что меня и впрямь приставят к ангольцам, которые в те годы считались нашими братьями по оружию.
Придя от этих воспоминаний в хорошее расположение духа, я дошла до уродливой пятиэтажки, обнаружила нужную квартиру и позвонила.
– Вам кого? – спросил детский голосок.
– Соню, почтальона.
– Баба, – завопил ребенок, громыхая замком, – к тебе тетенька пришла!
Дверь распахнулась, я увидела крохотную прихожую и маленькую черноглазую женщину, вытиравшую руки посудным полотенцем.
– Вы ко мне? – настороженно поинтересовалась она. – С претензией? Пропало что? Журнал сперли?
– Что вы, – приветливо улыбнулась я, – просто хочу кое-что узнать.
– Идите на кухню, – велела Соня.
Я втиснулась в пятиметровое пространство и подавила тяжелый вздох. Это сейчас у нас огромный, двухэтажный кирпичный особняк и домработница с кухаркой, но большая часть моей жизни прошла в Медведкове, как раз на такой кухне, где между холодильником и крошечным столиком оставалось место лишь для одной табуретки. Как только не пытались мы с бабушкой увеличить свое жизненное пространство! Сначала оттащили «ЗИЛ» в прихожую, но тогда стало негде повесить вешалку. Поставили его в комнату и лишились сна. Старенький агрегат тарахтел так, что дрожали диван, стулья и буфет.
– Садитесь, – предложила Соня, вытаскивая из-под стола табуретку.
Я осторожно опустилась на колченогую скамеечку и решила сразу брать быка за рога.
– Меня зовут Лена Гладышева.
– Соня, – ответила почтальонша.
– Вчера вечером, около восьми, вы разносили почту?
– А как же! Два раза в день положено, – кивнула Соня, – я аккуратно разложила.
– Откуда вы взяли конверт с долларами?
Соня покраснела так, что губы ее слились по цвету со щеками.
– Какой конверт? – прозаикалась она. – Я ничего не знаю!
Я пару секунд молча смотрела на нее, потом вынула кошелек, вытащила сто долларов и тихо сказала:
– Сонечка, вы не сделали ничего плохого, мне просто надо знать, кто вручил вам деньги.
Почтальонша уставилась на зеленую купюру, потом тоже очень тихо спросила:
– Это мне?
– Да, – кивнула я, – если расскажете, как было дело.
– Не знаю, деньги-то какие огромные, – покачала головой Соня, – я так объясню, бесплатно. Муж ваш постарался.
– Да ну? – фальшиво изумилась я. – Давайте-ка поподробней!
Соня облокотилась на подоконник и начала рассказ. Вчера она подошла к подъезду, где живет Ленка, около половины восьмого, но не успела открыть тяжелую дверь, как была остановлена мужчиной.
– Вы почтальон? – спросил он.
Соня кивнула.
– Сделайте одолжение, – попросил мужик, – положите в ящик сто двадцатой квартиры этот конверт.
Почтальонша испугалась:
– Ни за что. Мало ли чего там внутри!
– Да вы не пугайтесь, – улыбнулся мужик, – там всего лишь деньги.
Он раскрыл конверт, и Соня увидела доллары.
– Жена моя бывшая там живет, – грустно объяснил он, – ушла, дверью хлопнула и сына забрала. Гордая слишком, алименты не берет. Пытался ей деньги давать, назад швыряет. Вот, думаю, конверт придется ей принять, ну не станет же его в подъезде бросать.
Честно говоря, объяснение выглядело не слишком убедительно, но Соня – женщина недалекая, больше всего на свете она любит любовные сериалы. Поэтому она взяла конверт и, получив сто рублей за услугу, положила его в железный бокс. Вот если бы ее попросили вынуть из ящика конверт с деньгами, то Соня никогда не пошла бы на такой шаг, а отчего не положить? Ведь она ничего не забирает, а прибавляет!
– И как этот мужчина выглядел?
Соня наморщила лоб.
– Да обычно, в куртке такой черной и брюках.
– Лицо помните?
Она насупилась:
– Волосы темные, вьются слегка, длинные, уши прикрывают.
Я почувствовала легкий озноб. Олег тоже был темноволосым, и волосы у него вились, но не мелкими кудряшками, а лежали красивой волной. И он любил, когда пряди спускались ниже мочек. Балетные часто носят длинные волосы, но у Олега имелась на то особая причина. На виске у него было родимое пятно. Приятель стеснялся отметины и, как мог, прикрывал ее.
– Глаза карие, – перечисляла Соня, – большие такие, под ними синяки. Я еще подумала, на больного похож!
Мне стало нехорошо. Темные круги под глазами у Олега были с детства. Его бабушка в свое время обежала чуть ли не всех московских педиатров, требуя от них ответа на вопрос, почему у ее внука такой болезненный вид. Но медики только качали головой. Никаких недугов у Олега не было, с нагрузкой в балетном училище он справлялся легко, даже насморк не цеплялся к Гладышеву. Вся Москва в метро чихала и кашляла, а он спокойно ходил без шапки в самый сильный мороз. Просто у него была очень тонкая кожа вокруг глаз, вот сосуды и просвечивали. Кстати, в подростковом возрасте предприимчивый Гладышев часто пользовался этим обстоятельством. Приходил домой и валился на диван с книжкой, но тут, как правило, появлялась бабушка и, потряхивая поводком, говорила:
– Олежек, Кара хочет гулять!
Гладышев откладывал томик, тяжело вздыхал и уныло отвечал:
– Сейчас, бусенька, только дух переведу, что-то голова кружится.
Старушка бросала взгляд на бледное лицо внука с огромными синяками под нижними веками и поспешно сама собиралась на улицу, приговаривая:
– Отдыхай, детка, ты и впрямь ужасно выглядишь!
– Куртка на нем была, – продолжала Соня, – черная, а может, темно-коричневая, кожаная. Я плохо разглядела, хоть перед подъездом горит фонарь, да вокруг-то темно, восемь вечера, февраль, самая ночь… Вроде джинсы у него еще из-под нее виднелись.
Я молча слушала почтальоншу, пытаясь справиться с тревогой, змеей вползавшей в душу. Олег всегда предпочитал короткие куртки и джинсы любил больше любой другой одежды.
– Приятный такой мужчина, – продолжала Соня, – стройный, наверное, бывший военный.
– Отчего вы так решили? – удивилась я.
– А спину ровно держит, – пояснила она, – словно палку проглотил. Сейчас все скрюченные да скособоченные ходят, а этот прямой, будто накрахмаленный, и голова как на подносе, подбородком вверх. Видать, себе цену знает! Ну чего? Похож на вашего бывшего? Что же вы от такого симпатичного мужика ушли, да и при деньгах он, очевидно! Вот бы мне такой попался!