Потрогал его так-сяк — на пальце провертывается относительно легко, но через сустав, через косточку никак не проходит, не снимается…
Катя сказала с убитым видом:
— Что же теперь делать? Вы меня наверняка больше не отпустите…
— С чего ты взяла? — сказал я самым убедительным тоном. — Наоборот. Мне и самому стало интересно, что тут за факирские штучки. Так что завтра, когда принесешь радиограммы, так и быть, ступай к своему интересному человеку. И поинтересуйся первым делом, как он такие трюки проделывает. Интересно мне, да и тебе наверняка тоже…
— Правда, отпускаете?
— Конечно, — сказал я.
И говорил чистую правду — только не всю. Потому что план действий у меня уже начерно сложился…
— Обязательно спрошу, первым делом, — заверила Катя уже словно бы даже чуточку воинственно. — Первый раз со мной такие фокусы устраивают…
Я посидел еще немного, поговорил о том о сем и, убедившись, что она окончательно успокоилась, ушел к себе в платку. Закурил и стал обдумывать штрихами-набросками оформлявшуюся версию.
Если она не врет — а полное впечатление, что она не врет, — объяснение есть. Одно-единственное, насквозь реальное и жизненное, вполне материалистическое.
Гипноз.
Гипноз — не мистика и не сказка, а доподлинной реальность. Он есть. Видывал я и цирковых фокусников, лишь благодаря хитрой системе трюков прикидывавшихся гипнотизерами — но и настоящих, без дураков, гипнотизеров пару раз видел. В том числе и одного серьезного военврача, о котором никак нельзя было сказать, что он шарлатан или фокусник. А пару раз от людей, которым можно верить, доводилось слышать, что и в нашей системе гипнотизеров порой используют — но дело это настолько засекреченное, что мало кто знает подробности. Стоит только допустить, что этот тип — настоящий, серьезный гипнотизер, как тот военврач, — и все становится на свои места, упрощается до предела. Он ей надел перстень — и внушил, чтобы она об этом забыла. Реалистично и жизненно. После общения с тем военврачом точно выяснилось, что я из тех людей, кто гипнозу не поддается, — и с Катей, получается, обстоит как раз наоборот…
От того, что все странности, без сомнения, имеют твердое научное объяснение, легче на душе у меня не стало. Как раз наоборот. Из-за того, что этот хренов Факир (коли уж он вошел в игру, пора его «окрестить», так что пусть будет Факир, ему вполне подходит) общался с Катей…
Последствия тут могли оказаться самыми неожиданными. Может ли тот факир из чащобы быть агентом и в этом случае гипнозом вытянуть из Катьки секретную информацию? Первое исключать нельзя — лучше перебдеть, чем недобдеть. Второе… Стопроцентной уверенности у меня нет, подзабыл многое из того, что рассказывал военврач (поскольку с тех самых пор и до сегодняшнего дня это для меня никакого практического значения не имело), однако… Весьма даже вероятно. Коли уж он ухитрился проделать этот номер с перстнем. Иногда заранее стоит предполагать самое худшее, это мобилизует…
Но даже если он не агент и никакой секретной информацией не интересуется, дело не упрощается. Где гарантия, что завтра он тем же гипнозом не заставит Катьку снять галифе и завалиться с ним под кустик? И снова — весьма даже вероятно. Она уже сейчас выглядит малость обмороченной. При одной мысли о таком бешенство берет. Чтобы так поступили с нашей Катькой… Да я его собственными руками…
Отогнав эмоции, я заставил себя думать исключительно о деле. Изо всех сил напрягал память, пытаясь вспомнить еще что-то из тогдашних наших разговоров с военврачом. И одновременно думал об акции, которую следовало провернуть завтра же, прежде чем он успеет снова встретиться с Катькой. Чем больше думал, тем больше убеждался, что все козыри будут на руках как раз у меня, потому что дело предстоит насквозь привычное, мы на том собаку съели…
Когда план окончательно сложился, я вышел из палатки. Огляделся. Вдоль обочины исправно прохаживался очередной часовой. В лагере стояла тишина, только слышно было, как повар чем-то погромыхивает возле кухни (близилось время обеда, в наших условиях легко было соблюдать расписание). Да совсем неподалеку терзал свой аккордеон Гомшик, Моцарт наш доморощенный. И заливался соловушкой. Залихватский был мотивчик, плясовой, и мелодию, и песню я слышал впервые, хотя за это время репертуар Томшика поневоле изучил достаточно хорошо. Очень может быть, он ее подхватил уже здесь. Сидорчук, как ему в последнее время понравилось, подтягивал.
Я приложил ладони ко рту рупором и гаркнул во всю глотку:
— Сидорчук! Как лист перед травой!
— Есть! — откликнулся он громко, и слышно было, как забухали его яловые сапоги, — ну конечно, какой же старослужащий старшина будет ходить в кирзачах, где он ни служи?
Томшик на всякий случай примолк. Я ему был не командир, но лагерь-то мне подчинялся, а он, пройдоха, служил достаточно давно, чтобы хорошо разбираться в некоторых военных тонкостях… Старшина объявился очень быстро, ему и пробежать-то пришлось метров десять. Я молча кивнул ему на свою палатку, вошел первым, сел на стульчик-раскладку, кивнул Сидорчуку на второй. Еще раз прокрутил в памяти все задуманное, спросил:
— Случайно, не пил сегодня?
— Никак нет, товарищ майор, — сказал он веско. — В лагере вы запретили, а на задание нам только вечером…
— На то задание достаточно будет сегодня одного Томшика, — усмехнулся я. — Ты мне завтра понадобишься трезвехоньким, без малейшего остаточного алкоголя в организме. Задание будет боевое.
Он не сказал ни слова — все просек по моему тону. Подобрался весь, стал цепкий, собранный — любо-дорого смотреть. И ни единого вопроса не задал, ждал.
— Итак… — сказал я. — Я тебя давненько уж знаю… Ты, конечно, удержал в памяти ориентировку на того типа, про которого я приказывал порасспрашивать в корчме?
— Конечно, товарищ майор, — сказал он. — И словесный портрет, и все прочее. Мало ли что, вдруг будет продолжение…
Именно что будет, — сказал я. — Только нужно, чтобы это было не продолжение, а завершение. Завтра нужно его взять. У родника. Ты ведь у родника бывал. Я не знал, что срочно понадобится там работать, потому и не присматривался. Но, по-моему, там есть местечки, где ты сможешь засесть в засаду…
— Даже несколько, — спокойно кивнул старшина.
— Вот и отлично, — сказал я. — Значит, расклад… Он там появится около полудня. Значит, заранее возьмешь маскхалат (у нас на всякий случай была припасена парочка хороших, трофейных) и заранее сядешь в засаду, откуда хорошо просматривается родник. Время сам рассчитаешь, учить тебя не надо. Когда припрется, тут же его возьмешь. Без серьезных дырок, он мне необходим для немедленного душевного разговора. Вопросы?
— Супостат? — деловито осведомился старшина.
— Нет данных, — честно признался я. — Крепко сомневаюсь, но на всякий случай и такую возможность будем допускать. Есть ли у него оружие, неизвестно, но опять-таки нужно допускать…
— Подстраховка у него будет?
— Я и тут повторю то же самое: крепко сомневаюсь, но будем допускать. Если она все же будет, она мне в хозяйстве совершенно ни к чему при любой погоде. Мне один он нужен. Так что, в случае чего, вали его подстраховку без церемоний и разговоров. Справишься ведь?
— А то, — сказал Сидорчук без капли рисовки. — Будь он даже с подстраховкой и с оружием…
Он ничуть не пижонил, просто-напросто знал свои возможности. Только за время нашей совместной службы взял один на один четверых матерых волков — в одном случае положив предварительно подстраховку объекта в количестве двух экземпляров. И ни единой царапинки не получил. А если учесть, что служил он с тридцатого и начинал в пограничниках, то, несомненно, было еще немало успешных вязок. Серьезный был спец. Ремесло знал.
— И вот что еще… — сказал я. — Руки ты ему, конечно, свяжешь и без моих уточнений… Только непременно нужно будет еще завязать ему глаза и вставить хороший кляп. Это необходимо. Так что подручными средствами запасись заранее. — Я подумал чуточку. — Вот и весь, собственно, инструктаж… Еще вопросы будут?
— Нет, — сказал Сидорчук. — Все ясно. Я сам потом для себя кое-что обмозгую, но это уже чисто моя забота… Все ясно, как букварь, вопросов нет. Разрешите идти?
— Иди, — сказал я.
Он встал — уже совершенно другой в чем-то человек, волкодав на тропе — четко повернулся через левое плечо и вышел. И я сразу ощутил громадное облегчение — похоже, одной заботой меньше. Уж если Сидорчук возьмется, Факир наш, объявись он там, будет упакован в полном соответствии с инструкциями. Даже если у него найдутся оружие и подстраховка — хотя и в то, и в другое я плохо верил, чутье работало…
Не все я помнил насчет гипнотизеров, далеко не все, но еще одно вошло в память прочно: гипнотизер — не колдун. Ни за что не сможет взять противника одним быстрым взглядом в глаза или в затылок. Чтобы подчинить себе человека, ему обязательно нужен разговор. Завести беседу, оплести словами, вульгарно говоря, заболтать. И никак иначе. А времени на забалтывание Сидорчук ему ни за что не даст. Ну, а уж я с ним потолкую один на один без всякой опаски. Как это сказал военврач? «Вы, капитан (я тогда еще был капитаном не но игре, а по жизни), учено выражаясь, совершенно не гипнабельны. Хоть целый взвод гипнотизеров против вас выпускай». Вот и отлично…
Был еще один махонький нюанс. Если подходить строго формально, не имел я права без согласований производить здесь задержания. Формально здесь была Польша, у которой сейчас имеется не только Войско Польское (пусть в изрядной степени и состоявшее из не вполне, так сказать, поляков), но и самое настоящее правительство в Люблине, официально признанное Советским Союзом. Но это в теории. А на практике — новая власть здесь еще официально не утвердилась. Ни гражданской, ни военной администрации. Ружицкий — не представитель власти, а такой же, как я, офицер военной контрразведки, присланный для каких-то конкретных оперативных заданий — без всяких дополнительных полномочий на власть.
Так что никто меня песочить не станет, железно. Согласуем задним числом. Тем более что есть отличная формулировочка: «Задержана подозрительная личность, искавшая подходы к расположению воинской части». Как на Факира сшита. Уж если он не подозрительная личность, то уж и не знаю, какими бывают подозрительные. И пусть потом доказывает, что он не искал подходы к воинской части через Катьку. Как цинично порой говорится, докажите вашу невиновность, гражданин хороший. А мы сейчас, пусть нас и горсточка, с точки зрения тех же формальностей — воинская часть. Строго говоря, вообще-то не воинская часть, а воинское подразделение, но разницы никакой, что в лоб, что по лбу, та же самая формулировочка относится и к подразделению. Так что обойдемся без согласований с отсутствующей здесь что гражданской, что военной властью, и втыка опасаться не следует. Куча оснований для оптимизма…
Ближе к вечеру, еще до ужина, я сходил к Кате, посмотреть, как она. Чтобы хоть как-то сделать ей приятное, прихватил с кухни полный граненый стакан сарала, а из аптечки взял полдюжины таблеток пирамидона — то и другое, добавленное в воду, позволяет цветам дольше не завянуть.
В общем, мне понравилось, как она держалась, — сразу видно, полностью уже овладела собой, ни уныния, ни угнетенности — ну, все же не старорежимная гимназисточка с романом Чарской под мышкой, ага. Вот только в глазах, в глубине, отметил я с неудовольствием, все еще оставались явственные следы той самой дурной мечтательности. Ну ничего, завтра мы эту проблему снимем к чертовой матери, у Сидорчука и не такие мордой в землю ложились…
Назавтра, когда подошло время, я отправился в палатку, где квартировали старшина с Томшиком. Сидорчук как раз облачился в маскхалат и раскладывал по карманам орудия производства: кастет (трофейный, фабричной работы) и два нагана. Он, как некоторые (да и я порой), предпочитал именно что револьверы. У любого, самого надежного пистолета в любой момент может перекосить патрон, а при скоротечном огневом контакте каждая секунда важна. Револьвер в том смысле надежнее: при осечке всего-то навсего быстренько еще раз нажимаешь на спусковой крючок, и под боек становится очередной патрон — и выигрываешь те секунды, за которые пришлось бы извлекать из пистолета заклинивший патрон…
Томшик наблюдал за ним с любопытством, но никаких вопросов, разумеется, не задавал: все же вышколенный был мужичок, и не только Войском Польским — он еще до войны служил в старой армии, сверхсрочник, тогда и заработал свои капральские «уголки». В сентябре две недели воевал, потом ушел на нашу сторону. Ни с какого боку не коммунист, но как-то так вышло, что ему оказалось не по пути ни с генералом Андерсом, ни с аковцами. Таких поляков хватало, у Ружицкого во многом похожая биография: закончил университет, в сентябре две недели повоевал офицером запаса, потом подполье, уход на нашу сторону, КБВ… Закончив, Сидорчук покосился на свой ППШ с рожковым магазином, висевший на колышке в углу, вопросительно глянул на меня.
— Прихвати, — кивнул я. — Запас карман не тянет.
Действительно, мало ли что. В сорок четвертом, когда мы втроем пошли на задержание, по всем оперативным данным, агент должен был быть на хуторе один, но супостатов там оказалось с дюжину, и автоматы нам здорово пригодились…
Когда он ушел, я отправился в свою палатку — а что еще оставалось делать, кроме как в очередной раз ждать у моря погоды? Правда, на душе было легко и где-то даже весело, когда представлял скорую встречу с Факиром — каковой, будем надеяться, и сегодня объявится у родника, где тут же попадет в теплые дружеские объятия Сидорчука. Полюбуемся на это чудо в перьях, косящее под старинного шляхтича…
Из своего окошечка я не мог видеть пущенной наверху зеленой ракеты, но она, несомненно, была, — потому что в сторону верхнего лагеря пошла Катя.
Мне понравилось, как она держалась: автомат, как положено, на плече, походка уверенная, лицо спокойное. Совершенно прежняя. Вот только этот чертов перстень на пальце… Ребята наверху ничего не скажут вслух, но про себя будут недоумевать, как и я на их месте: был довольно давний, с довоенных времен, приказ наркома обороны о запрете женщинам-военнослужащим носить украшения. Даже маршал Жуков, между нами, самодур тот еще, его соблюдал: навешивал на свою постоянную б… боевые награды, на что имел право как командующий фронтом, а вот сережек-колечек носить не позволял. Ничего, план действий на тот случай у меня уже имелся: как только вернемся в город, при первой же возможности свожу ее к ювелиру-поляку (видел я его вывеску и помнил адрес) — а уж он, я так думаю, сумеет аккуратно распилить кольцо в самом узком месте прямо на пальце. А потом запаяет разрез… или нет, не стоит возиться, в таком виде и присовокуплю колечко к протоколу допроса Факира, как ни крути, а это стопроцентный вещдок…
Однако наступило время, когда я начал тревожиться, а там и всерьез обеспокоился: ни Кати, ни Сидорчука. Ну, предположим, сегодня Факир припозднился, и старшина прилежно сидит в засаде — не ограниченный конкретными сроками, имевший приказ «брать, когда появится». Но Кате-то давно пора вернуться! Что за сбой у них там, наверху? Если очередного сеанса радиосвязи по каким-то причинам не случилось, они бы не пускали ракету — а Катя не отправилась бы наверх, не будь ракеты…
В конце концов не вытерпел, вышел из палатки и еще с четверть часа торчал возле нее, прикуривая одну от другой папиросы. Что-то мне начинало не нравиться Катино отсутствие. Линию полевого телефона мы меж лагерями не стали прокладывать, не было такого указания, а жаль, сейчас телефон ох как пригодился бы…
Время шло, но ни Сидорчука, ни Кати. С того места, где я торчал, отлично просматривался и верхний лагерь, и дорога к нему на всем протяжении. Не видно Кати…