Я ее понимала. Отдавать предпочтение не мужу, а рыцарю – это по-настоящему куртуазно. Ведь иметь поклонника отнюдь не означало плотской близости с ним, зато какие волнительные ощущения! Я и сама всегда стремилась, чтобы меня окружали мужчины. И, замечая ревность жениха, приходила в настоящий восторг.
Однако вскоре помолвка с Вильямом была расторгнута. Фламандцы избрали своим правителем другого, и все преимущества, какие бы дал Генриху этот союз, сошли на нет. Вильям стал просто одним из лишенных наследства рыцарей, которых и без него полно при дворах Европы. И я сразу потеряла к нему интерес.
Кто следующий?
Претендентов находилось немало. Суровый Валеран де Мелен, скучный, как хоровое пение, Уильям Суррей, иные. Время шло, женихи менялись. Я же прекрасно проводила время, переезжая с двором из замка в замок, участвуя в больших охотах, посещая турниры, интригуя, кокетничая, заводя знакомства. Я чувствовала себя самой прославленной дамой при дворе. Потягаться со мной могла бы только королева Аделиза, и то благодаря короне. Отец женился на ней уже после смерти принца Вильгельма, надеясь, что молодая жена родит ему наследника – но просчитался. Аделиза оказалась бесплодна, как пустырь. У короля порой появлялись дети от случайных связей, но они оставались ублюдками, а законного наследника все не было. И при дворе ломали голову, к кому же перейдет корона Англии.
Одним из претендентов считался любимый незаконнорожденный сын Генриха – Роберт Глочестер. Меня бы это устроило, так как с Робертом мы были в приятельских отношениях и в запутанных интригах двора я всегда поддерживала его сторону.
Вторым почитали Теобальда, так как он был старшим из внуков Завоевателя по женской линии. Поговаривали и о втором из племянников Генриха, его любимце Стефане. Отец к нему благоволил, даже сосватал за него одну из первых невест Европы Мод Булонскую, родословная которой восходила к Карлу Великому. Однако Стефан скорее поддерживал партию старшего брата – Теобальда. Как и Генри, моя былая любовь, а ныне уже епископ Винчестерский, ловко вербующий среди церковников сторонников рода Блуа.
Но что же решит король? Меня кружило в водовороте слухов и пересудов, когда я неожиданно узнала… О, мой отец был самонадеянным человеком, поэтому и пошел на столь неслыханный шаг, назначив своей наследницей Матильду. Женщину поставил выше мужчин!
Увы, Матильда и в самом деле была законной наследницей и до сих пор носила титул императрицы. А теперь она станет королевой Англии и герцогиней Нормандии, уже будучи графиней Анжуйской. Все ей, ей, ей… Единственную усладу мне доставляли нелады в ее семье. Отца же они тревожили. Анжуйский дом всегда был врагом Нормандии, и Генрих знал, что его нормандские подданные не смирятся с тем, что, став их госпожой, Матильда навяжет им своего мужа Жоффруа. Да и Англия, которую я знала понаслышке, не очень-то походила на вотчину, которой способна править женщина.
Во время одной из наших бесед с отцом я завела об этом речь. Отец похвалил мой государственный ум, чем несказанно польстил мне. Потом, помрачнев, сказал, что оставить все Матильде для него единственный шанс сохранить трон Завоевателя за своей плотью и кровью.
– Что касается смут, то я оставляю Матильде покорное королевство, усмиренное моим мечом и волей. И я заставлю каждого из подданных принести присягу императрице Матильде, поклясться на кресте. А когда она родит сыновей, те поделят меж собой и Нормандию, и Англию, и Анжу.
Я все же осмелилась заметить: отчего это он так уверен, что Матильда наплодит столько сыновей? Ей уже двадцать семь, она второй раз замужем, но до сих пор ни разу не понесла.
Король странно взглянул на меня, но промолчал. И этого хватило, чтобы я почувствовала запах интриги. Стала разведывать.
Среди постоянно окружавших меня поклонников был один, которому я позволяла поднимать на турнирах оружие в мою честь. Звали его Гуго Бигод. Он был отличный воин и дерзкий насмешник, а в его характере было нечто злое и дикое, и мне нравилось его укрощать. Гуго был привлекателен. Стройный, подвижный, с короткими светлыми волосами и колючими синими глазами. Порой он осмеливался обнимать и целовать меня, но большего я не позволяла. Ведь Гуго был простым рыцарем, земли его рода располагались в Англии, в графстве Саффолкшир, зато его отец состоял одним из приближенных короля в чине стюарда двора. Именно через него Гуго и выведал новость. Да такую, что…
Оказалось, что тот прекрасный охранник-крестоносец Матильды попросту обрюхатил ее и дал деру. Матильда в положенное время родила внебрачного ребенка, который вскоре умер, и это едва не послужило для Жоффруа поводом, чтобы изгнать ее с позором. И король Генрих, отдавая право наследования дочери, не только оставлял на троне свою плоть и кровь, но и спасал Матильду от бесчестья, какое она накликала бы на всю семью, если бы этот брак завершился позорным разводом. Теперь же Жоффруа простит ей все, учитывая, что с женой он приобретет права сразу на две короны – королевскую и герцогскую.
Все это меня позабавило. И как же я торжествовала, наблюдая за бледной и понурой Матильдой во время церемонии присяги, когда первые вельможи Нормандии и Англии клялись поддерживать ее права, хранить ей верность как наследнице Генриха I. Стефан и Роберт Глочестер даже поссорились, не желая уступать один другому право присягнуть первым. Но эти двое всегда недолюбливали друг друга. А Матильда-то… Ах, тресни моя шнуровка! – сестрица-то оказалась не лучше портовой шлюхи, и только потому, что она родилась в королевских покоях, может столь высокомерно вскидывать голову и величаво протягивать руку для поцелуя.
И еще меня порадовало, что сестра так подурнела. Вообще-то ее признавали красавицей. Роста она, правда, незначительного, но хорошо сложена, с ярким ртом, голубыми глазами и длинными рыжими косами, ниспадавшими до пояса из-под блестящего обода короны. Эта рыжина присуща всем нам, потомкам Завоевателя. У меня она была более интересной, в моих темных волосах. У Матильды же были каштаново-рыжие косы. Их яркость только подчеркивала ее бледность и круги у глаз. Она и в самом деле походила на женщину если не перенесшую тяжелую болезнь, то едва оправившуюся после родов. И я не отказала себе в удовольствии посыпать соль на ее рану, когда мы оказались одни. Поначалу, конечно, я обнимала и целовала ее, а потом с самым невинным видом полюбопытствовала, кто в ее свите тот красавец крестоносец, о котором идут слухи как о самом ее верном рыцаре?
Матильда вздрогнула и нервно стянула у горла мех накидки.
– Его зовут Ги де Шампер, сеньор Круэльский, – сказала она хрипло. – Он оказался предателем, его ищут, и за его голову назначена награда.
– Ах, ах! – посокрушалась я. – Неужели его так сложно изловить?
Внезапно Матильда улыбнулась.
– О, он неуловим. Его земли находятся в Англии, в графстве Шропшир, но вряд ли его там обнаружат. Он словно ветер. Можно ли поймать ветер?
О чем только она думала в величайший день своей жизни? Нет, я перестала понимать свою заносчивую сестру.
Впрочем, как бы ни складывались дела в политике, меня куда более волновала собственная судьба. Я то и дело оказывалась с кем-нибудь помолвленной, но, как правило, из этого ничего не выходило. То отец решал, что жених недостоин породниться с ним, то я сама находила его неподходящей партией.
Я испытывала странное чувство. С одной стороны, я стремилась вступить в брак, с другой – жаждала наслаждаться свободой. Но второе повлекло бы за собой недоумение, а там и презрение. Брак – обязателен, если не хочешь вызвать насмешки, а после и унизительную жалость, как к старой деве. И тогда я решила сама выбрать себе мужа.
* * *
В рождественские дни двор находился в Руане, и, когда празднества остались позади, король решил посвятить один из дней аудиенции. И вот он наступил: мой отец и его супруга Аделиза восседают на высоком помосте в главном зале Руанского дворца, вокруг толпится множество народу, а лорд-церемониймейстер по списку вызывает на возвышение того или иного просителя. В толстых стенах дворца особенно ощущались сырость и холод. Пришлось разжечь огонь в больших очагах в центре зала, и многие из пришедших грели подле них руки, ожидая своей очереди предстать перед монархом.
По обыкновению я со своими фрейлинами расположилась в нише окна. Мы принялись прясть. В зале, несмотря на разведенный огонь, гуляли сквозняки, и я прятала замерзшие ноги в соломе, наваленной на полу. Однако накидку из лисьего меха я откинула, чтобы не скрывать свое узкое красное платье.
Ко мне нередко подходили, дабы выразить почтение. И конечно, рядом вертелось несколько верных воздыхателей. Во-первых, мой дерзкий Гуго Бигод, острый на словцо и часто смешивший меня колкостями по поводу того или иного из присутствующих. Был и застенчивый, как девушка, красавчик трубадур Ральф де Брийар. Он сидел у моих ног, наигрывая на лютне. За моими плечами стоял сильный, как вепрь, Теофиль д’Амбрей – вот уж охранник, с которым ничего не страшно.
Мы выглядели внушительной группой, и даже Стефан подошел под руку со своей неуклюжей супругой Мод Булонской. Мод уже вторично находилась в тягости, беременность переносила тяжело, да еще и пятнами пошла. Я не любила ее – она, как и Стефан, была моим недругом, поэтому если я и предложила ей сесть, то не отказала себе в удовольствии потеребить родственнице душу, справляясь о ее первенце Юстасе. Ему должно было вот-вот исполниться пять лет, но все знали, что с мальчиком не все ладно: он до сих пор не говорил, кусал нянек и хворал какой-то кожной болезнью, болтали – чуть ли не проказой. Родители избегали показывать ребенка, а это рождало еще больше толков. Однако родственные узы давали мне право задавать вопросы с таким видом, будто мне невдомек, что я причиняю Мод боль.
Впрочем, эта упрямица прикинулась, будто не понимает, о чем я толкую. Но тут подошел мой брат Роберт Глочестер и тоже заговорил с ней о Юстасе. У Мод даже слезы навернулись на глаза, а мы с Робертом переглянулись и едва не расхохотались. Оказывается, задеть эту волчицу Мод не так и трудно.
Но в этот миг я забыла и о Мод, и о Юстасе, и о брате. Придворные расступились, и в дымном полумраке зала я увидела стоявшего перед королем незнакомца, который сразу привлек мое внимание.
На меня это не похоже – любоваться мужчиной, не видя его лица. Незнакомец был высок ростом, с могучими, чуть покатыми плечами и волнистыми светлыми волосами. Белая туника, стянутая на талии поясом, облегала его спину поверх кольчуги, ниспадая красивыми складками до икр в кольчужных чулках. Это был настоящий воин, но воин, понимающий толк в элегантности. К тому же он стоял перед троном так независимо и гордо, словно бросал вызов, хотя пришел сюда просто как один из просителей. Его люди как раз подносили королю и королеве дары – я заметила свертки дорогих тканей, а королеве Аделизе незнакомец преподнес золоченую клетку с попугаем.
– Кто этот рыцарь, Роберт? – спросила я брата.
– Не ведаю. Но на его тунике – алый крест. А это знак, что он принадлежит к ордену тамплиеров, которым ныне так модно покровительствовать.
Тамплиер – значит наполовину воин, наполовину монах. То, что недосягаемо, то и влечет. Я знала – этот орден был основан несколько лет назад в Труа. Его рыцарей называли еще и храмовниками, ибо их резиденция в Иерусалиме располагалась на том месте, где некогда высился храм царя Соломона. Целью тамплиеров была охрана паломников-христиан от неверных в Святой земле, но многие монархи покровительствовали ордену, и храмовники начали возводить свои резиденции-прецептории по всей Европе.
Видимо, и этот тамплиер явился к королю Генриху, чтобы уладить орденские дела. Ведь совсем недавно отец позволил учредить несколько прецепторий в Англии, главной из которых был лондонский Темпл.
Тут неожиданно подала голос Мод:
– Этот человек уже не может называться рыцарем Храма. Он пока еще состоит в ордене, но намерен сложить обеты и вернуться в Англию, чтобы вступить во владение землями как последний из рода. Эдгар Армстронг – так зовут этого саксонского рыцаря. Когда-то он состоял в свите моего мужа, хорошо себя зарекомендовал, и Стефан покровительствует ему.
Так Мод давала понять, что это их со Стефаном человек.
– Так он сакс? – спросила я, не сумев скрыть невольного разочарования.
Мод насмешливо покосилась на меня.
– И притом древней крови. Он потомок саксонских королей и датских правителей из Дэнло.
Я была заинтригована. Оставив свое окружение, поднялась на возвышение, где стоял трон, и остановилась позади отца. Я могла это себе позволить.
Теперь я видела лицо крестоносца. А главное – он заметил меня и даже на какой-то миг запнулся. Я ободряюще улыбнулась прекрасному рыцарю.
Они с королем обсуждали дела тамплиеров, а вскоре перешли к тому, о чем говорила Мод: рыцарь сообщил о своем намерении после завершения миссии в Темпле выйти из ордена и поселиться в Англии. А затем попросил у короля разрешения принести вассальную присягу и вступить в наследственные права.
Я слушала внимательно. Конечно, этот крестоносец – сакс, но отчего-то даже это не поколебало моей симпатии. Ведь он был так хорош! Мне нравилось его смуглое, как у всех, кто долго пробыл в Святой земле, лицо с правильными, хотя немного резкими чертами. Небольшой нос с благородной горбинкой, а рот нежный, как у девушки, что особенно очаровывает в сочетании с мужественным подбородком и крепкой шеей. Волосы длинные, как у большинства вернувшихся из Крестового похода; они красиво вились, цвет их высветлило солнце, ибо, как я заметила, у корней пряди заметно темнели. Но больше всего мне понравились его глаза: миндалевидные, с легким прищуром, они были выразительными и полными глубокой синевы. Настоящие сапфиры, прозрачные и сияющие под темными дугами бровей.
Я смотрела на него как завороженная. Эдгар Армстронг. Сакс. И судя по всему – очень богатый сакс. Я слышала, как они с королем толковали о доходах с его земель. Когда же рыцарь сказал, что намерен, если король позволит, возвести в своих владениях замок вроде тех крепостей, какие строят в Святой земле, я даже дышать позабыла. Выстроить укрепленный замок мог позволить себе только очень состоятельный вельможа. Передо мной стоял крестоносец, причем всем известно, что многие воины-крестоносцы возвращаются из Святой земли сказочно богатыми. А этот рыцарь вдобавок был тамплиером, которые повсюду славятся своим умением заключать выгодные сделки.
Я почувствовала смутное волнение, сердце забилось. И я даже вздрогнула, когда король вдруг резко сказал:
– Я знаю, что род Армстронгов берет начало от саксонских королей.
– И от датских правителей Дэнло, – добавил рыцарь Эдгар. Это было существенно, ибо даны и норманны имели общие скандинавские корни.
У него был удивительно мягкий для воина голос. А то, что в нем текла королевская кровь, очаровывало меня еще больше. Но король, с его неусыпной подозрительностью, видел в стоявшем перед ним человеке только угрозу.
– Ваша семья всегда сеяла смуту в Восточной Англии. Королевская кровь, очень заносчивы и непокорны.
– Это давние дела, ваше величество. Мой отец восстал, когда я был сущим ребенком. Но с тех пор, как вы взяли ко двору двух моих братьев, отец смирился. И даже после их гибели…
– Я помню твоих братьев, – перебил король. – Экберт и Этельвульф, если не ошибаюсь. Уж это ваше саксонское «э» в начале имен.
– Моего старшего брата звали Канут, – заметил Эдгар.
– Знаю и его. Он был казнен за участие в мятеже.
Отец произнес это грубо и гневно. Но Эдгар только кивнул.
– Я уже говорил, что был в ту пору ребенком. А мои братья Экберт и Этельвульф до самого конца были верными спутниками принцу Вильгельму – да пребудет его душа в мире.
Напоминать королю о гибели его наследника опасались. Но тамплиер хотел подчеркнуть, что его братья, оказавшиеся на том злосчастном корабле во время бури, были друзьями принца. И отец оценил слова крестоносца.
– Все вы храмовники – хитрые бестии, – проворчал он беззлобно. – Но кто заставит меня поверить, что я поступлю разумно, позволив одному из вас построить крепость в Норфолкском графстве – очаге смут в Англии?