Они подошли к одному из бараков, на стене которого была нарисована большая цифра «5», вертухай открыл дверь и, не оглядываясь на Семена, вошел внутрь.
Семен последовал за ним, и они оказались в обшитом фанерой коридоре, напоминавшем строительную бытовку для начальства. Пройдя мимо трех дверей, вертухай остановился у четвертой, на которой висела табличка «начальник колонии», и постучал.
Из-за двери послышался чей-то голос, и вертухай, открыв дверь, сделал жест – заходи, дескать…
В небольшой комнате стоял скромный письменный стол, за которым сидел здоровенный мордоворот с погонами подполковника. Его форменный мундир висел на спинке стула, стоявшего у стены, верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, виднелась волосатая грудь.
Подняв глаза на Семена, остановившегося перед столом, подполковник долго изучал его, затем сказал:
– Присядь.
Семен взял один из свободных стульев, которые стояли вдоль стены и сел напротив подполковника, положив ногу на ногу.
Подполковник посмотрел на его ноги и усмехнулся.
– Ты сидишь на стуле только потому, что мне лень поднимать на тебя глаза, – сказал он, – в некоторых странах Древнего Востока преступника сажали в яму, выкопанную перед троном. Просто для того, чтобы было удобнее смотреть на него сверху вниз.
Семен молчал и слушал.
– Меня зовут Савелий Андреевич Штерн. Я здешний царь и бог. Ты еще успеешь убедиться в этом, а пока скажу тебе только, что могу убить тебя в любую минуту. Тебя не существует. Для меня ты – просто вещь, с которой я могу обойтись так, как мне заблагорассудится. Я знаю, что в последнее время ты много думал о том, как проведешь оставшееся тебе время жизни в каменной клетке. Теперь можешь забыть об этом. Все будет совсем иначе. Пока что ты не понимаешь, что это значит, но я тебе объясню.
Штерн достал из стола пачку «Парламента» и спросил:
– Курить будешь?
Семен кивнул.
Бросив пачку на стол, Штерн сказал:
– Закуривай.
И положил рядом с сигаретами зажигалку.
Семен неторопливо достал из пачки сигарету, прикурил и, с удовольствием затянувшись, выпустил дым в потолок. Он не курил уже пять дней и теперь почувствовал, как его повело от первой же затяжки.
Штерн следил за Семеном, и на его лице не отражалось ровным счетом ничего, будто он от нечего делать рассматривал кирпичную стену.
– Ты молчишь и слушаешь… Это хорошо, – задумчиво сказал Штерн, – некоторые, попав сюда, начинают вести себя, как на обычной зоне, и я сразу убиваю их. Такие мне не нужны.
– Вы их сами убиваете? – спросил Семен, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Он слушал странного начальника колонии и понимал все меньше и меньше.
– Не всегда. Это может сделать любой из моих подчиненных. И даже если он ошибется, ничего страшного в этом не будет. Помнишь такое выражение – человеческий материал? Вот вы все для меня и есть тот самый человеческий материал, из которого… Ладно, об этом потом. Запомни: ты – раб! Ты не имеешь никаких прав гражданина, никаких прав заключенного, вообще ни-ка-ких! Ты оказался здесь просто потому, что нам нужны сильные и безжалостные люди. Страшные люди. Но знай, что я страшнее всех вас вместе взятых.
Штерн засмеялся:
– Здесь нет ни паханов, ни шестерок, ни петухов – ничего из того, что имеется на любой поганой зоне, – по лицу Штерна скользнула гримаса брезгливости.
– Это ж моя первая судимость, первый срок, и сразу – пожизненный. Так что никакого особого криминального опыта у меня нет.
Штерн заглянул в лежавшую перед ним бумагу и усмехнулся:
– Однако четырнадцать убийств!… И вроде не маньяк…
– Да, я не псих, – подтвердил Семен, – вы сказали, что вам нужны… страшные люди. Это что – я, значит, страшный?
– Немножко, – кивнул Штерн, – но, конечно, не для меня. А вот как раз я и сделаю из тебя по-настоящему страшного.
– А кому это вам нужны эти страшные люди?
– Потом узнаешь.
Штерн положил перед собой огромные заросшие рыжим волосом руки и сказал:
– Барак восемь, койка семнадцать. И помни: здесь не зона, и любые уголовные телодвижения приводят к смерти. Мне тут урки не нужны. Понял?
– Понял, – ответил Семен и встал.
– Присядь, – приказал Штерн, – я еще не закончил.
Семен сел.
– Чем меньше ты будешь разговаривать с другими курсантами, тем лучше для тебя самого.
Услышав слово «курсант», Семен удивленно поднял брови.
Штерн, заметив это, усмехнулся и сказал:
– Я же сказал тебе, что зеков здесь нет. Все, что нужно, ты узнаешь у других, но в одном я могу тебя заверить сразу. Придет время, и ты пожалеешь о том, что не сидишь свой вечный срок в вонючей камере. Здесь – свежий воздух, небо над головой… Но скоро оно покажется тебе меньше, чем с овчинку. Помни, что ты принадлежишь мне. И единственная свобода, которая у тебя есть, – повеситься на любой перекладине. Никто и слова не скажет. Можно даже на вечернем построении. Перед строем. Я не буду возражать.
Штерн внимательно посмотрел на Семена, как бы желая убедиться, что тот все понял, и наконец сказал:
– Можешь идти.
И вот теперь Семен стоял посредине огромного утоптанного плаца и, ничего не понимая, озирался по сторонам.
Когда он шел следом за охранником, то смотрел в его спину, поэтому и не заметил такую примечательную деталь, как добротно сколоченный из бруса крест, стоявший чуть в стороне от центра плаца. Семен не мог найти другого названия для этой просторной, плоской и окруженной низкими бараками поляны.
Присмотревшись, Семен заметил, что вертикальный брус креста в полуметре от земли был разделен массивной металлической петлей, позволявшей кресту откидываться в горизонтальное положение. Сейчас крест стоял вертикально и был подперт длинным толстым бруском, одним концом упиравшимся в землю, а другим – в прибитую к кресту деревянную плашку.
Весь крест был чем-то заляпан, и это не понравилось Семену. Во всяком случае, символ христианской веры торчал тут вовсе не для того, чтобы курсантам было легче спасать свои грешные души.
Озадаченно повертев головой, Семен разглядел на одном из бараков большую кривую восьмерку и направился туда.
* * *
Борис Тимофеевич Вертяков был очень недоволен.
Три недели усердных поисков не привели ни к чему, и, похоже, тот, кто посмел посягнуть на его деньги, бесследно исчез во времени и пространстве.
Понятное дело, на следующий же день после аварии «мерседеса», в которой странным образом сгинули сто тридцать тысяч долларов, Вертяков, скрепя сердце и скрипя зубами, отправил в нужном направлении еще сто тридцать тысяч, так что финансовые движения не нарушились…
Элла Арнольдовна, видя, как расстроен ее повелитель, старалась изо всех своих сил, не покладая рук, ног, губ и прочих разнообразных частей своего организма, но Вертяков оставался холоден и безутешен – и только когда Элла Арнольдовна, отчаявшись, положила на его рабочий стол заявление об уходе, пришел в себя и сказал:
– Приехали. Моя секретарша шантажирует меня!
– Да, шантажирую, – с вызовом ответила Элла Арнольдовна, – мне надоело смотреть, как тебя душит жаба. А кроме того, мне кажется, что ты лишился не денег, а яиц. Поэтому пойду поищу себе другого начальника.
– Ладно, – пробурчал Вертяков, – забыли.
Он покосился на Эллу Арнольдовну и сказал:
– Иди сюда.
– Не сейчас, – возразила она, оглянувшись на дверь, – там тебя твой Зубило ждет.
– Сколько раз говорить тебе, что он не Зубило, а Анатолий Викторович, – нахмурился Вертяков.
– Да ты на рожу его посмотри, – хмыкнула Элла Арнольдовна, – натуральное зубило.
– Не с лица воду пить, – вспомнил народную мудрость Вертяков.
– Я бы у него ни с чего воду пить не стала, – на всякий случай соврала Элла Арнольдовна, – мужлан!
Именно то, что Анатолий Викторович, в прошлом Зубило, был тупым и решительным мужланом, привлекало Эллу Арнольдовну, и она неоднократно использовала это его качество в отсутствие Вертякова.
Однажды даже прямо на столе шефа.
– Ладно, давай его сюда, – сказал Вертяков и глубоко вздохнул.
Пресловутая «жаба» упрямо ворочалась в его груди, и он безуспешно пытался усмирить ее.
Анатолий Викторович протиснулся мимо Эллы Арнольдовны, открывшей перед ним дверь, и уселся в кресло, стоявшее с торца стола Вертякова.
– Ну, что там у тебя? – безрадостно поинтересовался хозяин кабинета, хмуро глядя на начальника службы безопасности.
– Ничего нового, – грустно, но решительно ответил Зубило, – никаких следов.
– Хорошо… – Вертяков снова вздохнул и, посмотрев на все еще стоящую у двери Эллу Арнольдовну, добавил, – конечно, ничего хорошего, но…
Он еще раз взглянул на секретаршу, которая определенно ждала чего-то, и сказал:
– Об этих деньгах забудь. Будем считать, что это были предусмотренные убытки. Сейчас есть дела и поважнее.
Элла Арнольдовна расцвела и изобразила пухлыми мускулистыми губами нежный поцелуй, после чего выскользнула из кабинета и аккуратно притворила за собой дверь.
Зубило, который уже приготовился к тому, что Вертяков опять будет нудно пилить его из-за не найденных до сих пор денег, облегченно расправил плечи и сел посвободнее.
– Вы знаете, – сказал он, оживившись, – американец этот, как его…
– Майкл Боткин, – подсказал Вертяков.
– Во-во, Боткин этот… Он там такое строительство устроил, что нашим богатеям и не снилось.
– А ты откуда знаешь? – спросил Вертяков.
– Ну, как откуда… Сели с братвой в катерок да и съездили посмотреть. Там у него, у Майкла этого, человек пятьдесят пашут, как негры. Причем никакой техники – все вручную делают. И еще он чего удумал – со стройки весь дерн снял и в сторонке сложил. Не сам, конечно… И этот дерн каждый день водой поливают, чтобы не засох. Видать, как все закончено будет, обратно уложат.
– Правильно делает, – одобрил Вертяков, – а то ведь у нас как – построят, а вокруг все разрыто, как на войне… Соображает американец, ничего не скажешь.
– Вот и я говорю – соображает, – подтвердил Зубило, – а сам я соображаю, что надо бы американца этого пробить… Чувствую, что денег у него – миллион до неба. Так пусть поделится с братвой, даже Христос велел делиться…
– Пусть поделится, говоришь… – Вертяков хмыкнул и вспомнил глаза Боткина, из которых в какой-то момент их беседы вдруг выглянула веселая и богатая смерть.
– Забудь и думать, – сказал он, пристукнув пальцем по столу, – чую я, что не простой мужчина этот Майкл, ох, не простой… Так что до поры до времени никаких движений. И братве своей скажи, чтобы при встрече раскланивались с ним, как с барином. А насчет поделиться – так это не твоего ума дело. Ты там у себя барыг разводи, а тут не твой уровень. Понял?
– Понял, – Зубило помрачнел, – что ж тут не понять… А клиент все-таки жирный.
– Жирный, жирный, – зловеще кивнул Вертяков, – да только знаю я таких жирных. У них под жиром кое-что другое, так что не вздумай…
– Ладно, понял, – Зубило достал сигареты, – я закурю, Борис Тимофеевич?
– Закури, чего спрашиваешь, знаешь ведь, что я сам курю.
– Ну, я на всякий случай, – Зубило прикурил и деликатно выпустил дым в сторонку, – я тут с братом вашим виделся, с Сашей Кисл…
Зубило взглянул на Вертякова и торопливо поправился:
– С Александром Тимофеевичем.
– Ну и что там Саша? – усмехнулся Вертяков.
– Александр Тимофеевич сказал, что есть тема интересная.
– Какая тема?
– Да тут интернат для сирот строить собираются, французы бабло отстегнули… Ну, и надо это дело проконтролировать, а то что же получается, сироты эти на французские бабки жировать будут, а мы, значит, смотреть и облизываться?
– А что Саша говорит? – прищурился Вертяков.
– Ну, это… Говорит – встретиться надо, перетереть. Сказал, что вечером ждет вас на фазенде.
Вертяков подумал и, оживившись, сказал:
– А что, это мысль! Я ведь уже неделю из города не выезжаю… Вот и повод есть. Добро, готовь машину.
– Можно идти? – Зубило с готовностью встал.
– Можно, – милостиво объявил Вертяков.
Зубило открыл дверь в приемную, и Вертяков, повысив голос, сказал:
– Элла Арнольдовна, зайдите!
Пропустив мимо себя Зубило и проехавшись при этом по его спине тугой грудью, Элла Арнольдовна зашла в кабинет начальника и плотно закрыла за собой дверь.
– Девушка, – спросил Вертяков игриво, – что вы делаете сегодня вечером?
– Все, что вам угодно, – ответила секретарша, сделав акцент на слове «все».
– Вот и хорошо, – сказал Вертяков, – поедем за город, навестим моего брата. Давно мы с ним не виделись, а заодно и воздухом подышим.
Элла Арнольдовна нахмурилась и сказала:
– Тогда мне нужно заехать домой за купальником.
– За купальником? – Вертяков удивился, – с каких это пор ты при мне купальники носишь?
– Но ты же не один там будешь!
– Ладно, возьми машину и – одна нога здесь, другая там.
– Я мигом!
Элла Арнольдовна изобразила лицом неимоверную страсть пополам с нетерпением и, вильнув задом, быстро вышла из кабинета.
На самом деле ей нужно было позвонить хозяину фитнес-центра, с которым она часто проводила свободные вечера, и который ждал ее этим вечером на очередное занятие. Занимались они обычно тем, чем мужчины и женщины занимаются с того самого момента, как Адама и Еву с треском выперли из рая. А поскольку такие щекотливые звонки нужно было делать из какого-нибудь другого места, Элла Арнольдовна неожиданно озаботилась купальником.
Выйдя на улицу, она села в одну из стоявших у белокаменного крыльца машин и, отъехав на несколько кварталов, набрала номер фитнес-клуба.
– Котик, это я, – ласково сказала она в трубку, – сегодня ничего не выйдет. Ну, ты же знаешь, этот зануда всегда что-нибудь придумает…
* * *
Стройка подошла к концу.
Мощный бревенчатый терем о двух этажах стоял на плавно сбегавшем к реке склоне. Собран он был из бревен в полтора обхвата и занимал площадь немногим меньше трехсот квадратных метров.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru