— Если мы просто друзья, почему тогда ты так переживаешь?
— Я не переживаю, — снова возражаю я. Затем оглядываюсь на его лицо, которое в нескольких дюймах от моего. От этого у меня снова начинает странно трепетать в животе, словно там порхают бабочки. — Почему… почему ты стоишь так близко?
Однобокая, чересчур сексуальная усмешка растягивает его губы.
— Потому что ты все время продолжаешь пятиться назад, — он наклоняется вперед, — и мне нравится, как ты пахнешь.
— Аехако, — говорю я нежным голосом. Я не могу давать ему надежду. Он должен понимать, что флирт со мной ни к чему его не приведет. Он должен приберечь свое внимание для женщины, которая когда-нибудь сможет стать его официальной парой. — Послушай…, — я прерываюсь, потому что он что-то вытаскивает из-под своей туники. — Что ты делаешь?
— Я отдаю тебе подарок в знак моего ухаживания, — он вытаскивает из-под туники что-то длинное, толстое и завернутое в кожу и протягивает его мне.
— Подарок? — я принимаю это, глубоко тронутая вниманием. Мы, люди, владеем столь немногим, что я и так уже чувствую себя страшной нахлебницей из-за всего того необходимого, что добрые инопланетяне ша-кхай предоставили нам. А сейчас он делает мне подарок?
— Подарок в знак моего ухаживания, — подчеркивает он. — Я очень усердно над ним трудился.
Подарок… в знак ухаживания? Это у ша-кхай такие обычаи?
— Ясно, — мне не стоит принимать его, но должна признаться, мне любопытно, что это такое. Он заполняет мои руки, и где-то с фут длинной (прим. ок. 30 см), к тому же толстый, как бейсбольная бита. Я медленно разворачиваю его… А потом, вытаращив глаза, пялюсь. Не может быть, это ведь не… — Это твой, эээ, пенис?
Он гордо кивает головой.
— Он имеет довольно точное сходство. Я упорно трудился, чтобы он выглядел точь-в-точь. Правда, из-за того, что я часами пялюсь на свой собственный член, пока строгаю ножом, остальные посчитали, что я спятил, — он пожимает плечами. — Разве он тебе не нравится?
Это же дилдо! Я пялюсь на него в смеси ужаса и неверия собственным глазам. Он сделан из кости, и мне становится немного страшновато от того, какого рода тварь может иметь кости вот такой… толщины. О, Боже, я краснею. Он и правда очень-очень толстый. И длинный. Это ведь не может быть реальным размером его пениса. Уж ни с чем не спутаешь тяжелую головку на конце, и вены, прослеживающие длину его, кхм, оборудования. Это однозначно пенис. Вдоль верхушки даже имеются выпуклости, похожие на наросты, что у него на бровях и больших, мускулистых руках. Причем на нем имеются даже яйца, а над членом выпирает нечто, что подозрительно похоже на мизинец.
Господи всемогущий, да это, должно быть, и есть та самая «шпора», о которой упомянула Лиз. А я-то думала, что она насмехается над нами.
Как оказывается, это совсем не так.
Я толкаю эту… штуковину… обратно ему.
— Я не могу принять это!
На мгновение он выглядит подавленным. Его смеющаяся улыбка исчезает, а лицо накрывает свирепое выражение.
— Ты делаешь это из-за другого? На твое сердце кто-то уже заявил свои права?
Я легонько покачиваю головой.
— О чем ты говоришь?
Я совершенно сбита столку, но продолжаю толкать дилдо обратно ему.
Он сводит брови, а руки упирает в боки.
— Разве это не надлежащий подарок, чтобы подтвердить серьезное намерение ухаживать за девушкой?
— Люди не преподносят подарки, чтобы подтверждать намерение ухаживать!
— Но Лиз… — он прерывается, когда полное осознание произошедшего накрывает его с головой.
— Я ее прикончу, — говорю я зловещим голосом.
Вместо того, чтобы разозлиться, Аехако откидывает назад свою большую, рогатую голову и взрывается от ревущего хохота. Хватаясь за живот, он разрывается от безудержного смеха. Хорошо, что хотя бы одному из нас весело от этой маленькой шутки. Понятия не имею, что мне теперь делать.
— Забери это, — говорю я, толкая вещицу ему в руки.
Он, все еще посмеиваясь, вскидывает руку и качает головой.
— Ну нет, это предназначалось в знак ухаживания, а я в самом деле намерен за тобой ухаживать, мой человек с печальными глазами. Так что, оставь его себе, — он задорно шевелит бровями. — До тех пор, пока тебе не захочется увидеть оригинал?
— Я… что? Нет! — шиплю я. — Не собираюсь я смотреть на твой пенис!
— Ты уверена? Он очень даже хорош. Ты только посмотри, насколько внушителен мой подарок! — он жестом показывает на костяной дилдо. — С ним я доставил бы тебе огромное удовольствие. В постели я весьма хорош.
— Даже слышать не хочу о твоих сексуальных подвигах, — я шиплю. Потом снова заворачиваю вещицу в кожу, потому что, будь я проклята, если стану размахивать огромным дилдо, проходя через всю пещеру, а он, судя по всему, не собирается забирать его обратно.
— Нет? — на какой-то миг он выглядит весьма расстроенным. — Как тогда человеческие мужчины ухаживают за женщинами, которые им нравятся?
— Ну, не дарят же им искусственный возбужденный пенис. Они дарят им цветы, шоколад, поцелуи и всякое такое.
Он скрещивает руки на груди.
— Мне казалось, ты говорила, что они не дарят подарки.
— Поцелуи — это не подарки!
— А что это?
Совершенно озадаченная я пялюсь на него, хлопая глазами. Он не знает, что такое поцелуй? Он, должно быть, подшучивает надо мной?
— Это уловка с подвохом, да? — говорю я, с подозрением глядя на него. — Я, как предполагается, рассказываю тебе, что такое поцелуй, после чего ты настаиваешь наглядно продемонстрировать, а в следующий миг — наши миндалины уже вовсю играют в хоккей.
Когда я говорю, он сильно хмурит брови, и очевидно, что он понятия не имеет, о чем я толкую.
— Миндалин… хо-ки?
— Может, хватит уже, — я вне себя от гнева и на него, и на Лиз, так как они оба, похоже, сговорились против меня. — Поверить не могу, что Лиз стала бы рассказывать тебе про дилдо, но ни слова о поцелуях.
— Так значит, они похожи? — в его глазах отражается хитрый блеск.
— Хватит уже с меня этого разговора, — я ухожу, направляясь поближе к кустам. — Тебе лучше уйти.
— Почему тебе так сложно поверить, что я хочу быть с тобой, Кайра? — он приближается ко мне, настроен решительно как никогда, и своей большой рукой прикасается к моему плечу. Вся моя выдержка уходит на то, чтобы не потянуться к этому легкому контакту между нами. Я так изголодалась по любви и взаимной близости, что не доверяю самой себе, но попросту не сброшу свои трусики лишь потому, что он представляет собой кое-какую стабильность в этой странной новой жизни.
— Потому что мы не резонируем друг другу, — говорю я усталым голосом. И не будем резонировать, потому что мое тело лишилось способности рожать детей, и неважно, как сильно мне бы этого хотелось. Или же парню, стоящему рядом со мной.
— Неужели мы не можем наслаждаться тем невероятным удовольствием, что предлагают нам наши тела? — он наклоняется ближе, и я чувствую жар его тела напротив моего, хотя я даже не смотрю на него. — Разве мы не можем познать радость прикасаний друг к другу?
— А дальше что? — спрашиваю я. — Что произойдет, когда ты начнешь резонировать кому-то другому, или же я?
Он пожимает плечами, а его большое тело совершенно расслабилось.
— Тогда жизнь продолжается, а мы празднуем создание нового союза.
И никто не испытывает хоть каких бы то ни было глубоких чувств? По-моему, в такое трудно поверить, но я держу свои мысли при себе. Никакой ревности? Никакой жгучей испепеляющей обиды? Никакой зависти, что кто-то другой завладел твоим возлюбленным?
Возможно, он может отключить свои чувства с помощью выключателя, но я-то знаю, что создана не такой. Я знаю, что, когда соглашусь на роман, я захочу реальный роман. Чтобы между нами были серьезные отношения, а не быть просто секс-приятелями. Я хочу быть любимой и любить в ответ.
Но, к моему сожалению, все, что Аехако может предложить, — быть просто секс-приятелями.
— Не интересует, — лгу я и окидываю его своим самым серьезным «Серьезная-Кайра-Говорит-Совершенно-Серьезно» выражением лица. — Так что можешь бросить это дело прямо сейчас.
Он вздыхает и слегка качает своей большой головой.
— Мы еще поговорим, Печальные Глаза. Я не собираюсь тебя бросать, даже если ты сама махнула на себя рукой.
Он протягивает руку и проводит пальцем по моей щеке, а потом уходит.
От этого легкого прикосновения у меня на коже остается ощущения покалывания, я переполнена ноющей потребностью. Почему я? Ну почему именно я должна быть самой невезучей девушкой на всем свете?
Потому что знаю, что, как только я уступлю своему желанию и заведу отношения с Аехако, в тот же момент он может начать резонировать другой женщине.
И я останусь одна. Опять.
Только тогда, когда он уже на полпути вниз по холму, я осознаю, что у меня в руках все еще завернутый в кожу дилдо.
— Постой, — кричу я. — Забери это!
Он игнорирует меня.
***
Я остаюсь на открытом воздухе до тех пор, пока больше ни секунды не могу выносить холода. Тогда, когда мои пальцы озябли от мороза, губы потрескались на ветру, а моя сумка полна трав, я наконец-то возвращаюсь в пещеры. Дилдо я запихнула в сумку с травами, так как не знаю, что еще с ним делать, однако он неприлично выпирает. Дело в том, что он просто огромен. Быть такого не может, чтобы у какого-нибудь парня был такой здоровенный член. Не то, чтобы я была экспертом по членам, разумеется. На мгновение я задумывалась даже о том, чтобы закопать его где-то в снегу, но после всего того времени и усилий, что Аехако вложил в него, это кажется неправильным.
К тому же, оставшись одна, я могу и захотеть поизучать его чуточку поподробнее.
Направляясь внутрь, я дую себе на пальцы, пытаясь согреть их. Перчатки имеют первостепенное значение, равно как и снегоступы. Если честно, то на самом деле мы нуждаемся во всем понемногу. Лифчики, трусики — и я содрогаюсь при мысли, каково будет, когда у меня в очередной раз начнутся месячные. В прошлом месяце их у меня не было, но они у меня никогда и не были регулярными. Хвала богам за это, потому что эти люди носят одежду из кожи, а из нее получается не лучшая пара трусов. Пусть у нас возможности весьма ограничены, все же нищим выбирать не приходится. Нам еще повезло, что мы живем в тепле и сытости.
В главной пещере довольно тихо, пусть даже я и наблюдаю нескольких людей, проводящих время в центральном бассейне. Днем многие из мужчин выходят неподалеку охотиться на мелкую дичь или занимаются всевозможными ремесленническими работами. Джоси говорила мне, что у мужа Mэйлак, Кэшрема, всего в нескольких шагах есть пещера, которую он использует для дубления и выделки кожи, и там всегда так ужасно воняет, что может вызвать раздражение даже у нашего притупленного обоняния.
Я направляюсь к пещере целителя и стучу по стене снаружи, потому что над входом затянут кожаный занавес.
— Mэйлак?
— Кэй-ша, — она кричит.
«Входи», — произносит переводчик мне в ухо.
Я вхожу внутрь, но она не одна. Меган лежит на циновке перед целителем, а трехпалые руки Mэйлак трогают ее живот. Ее глаза неистово светятся, что, как я узнала, происходит, когда она глубоко погружается в целительство. В углу Эша, маленькая дочка Mэйлак, играет с несколькими костяными игрушками.
— Ооо! Я не вовремя? — я говорю это на английском, потому что мы все еще не знаем их инопланетный язык.
— Ничего страшного, — говорит Меган, нежно улыбаясь. — Я просто зашла, чтобы Mэйлак осмотрела меня и все такое. Хочу убедиться, ну, понимаешь,… все ли органы у меня функционируют исправно или маленькие зеленые человечки навредили кое-чему.
Когда они делали ей аборт? Ооо! Я даже не подумала об этом. Я сажусь в конце циновки, тогда как Mэйлак окидывает меня застенчивой улыбкой, а потом продолжает свое дело, мягко прижимая руки к животу Меган. Ребенок — ей должно быть годика два, минимум — смотрит на меня и, счастливо лепеча, ковыляет ко мне.
«Перевод отсутствует», — передает переводчик. Это — детский лепет. Я улыбаюсь и протягиваю руки Эше, и она бесстрашно залезает мне на колени. Ее маленькая синяя ручка тут же тянется к моему лбу и потирает его, исследуя различие между ее наростами и моей гладкой кожей.
— Я собрала травы и решила их занести, — говорю я, чтобы объяснить причину своего прихода. — Ей удалось найти что-нибудь плохое?
Меган пожимает плечами, но не встает.
— У нас тут что-то вроде языкового барьера, но до сих пор в ужас она не приходила.
— Это же хорошо, — говорю я, а потом подавляю смех, когда Эша отгибает мне губу и исследует мои прямые зубы. У нее самой острые маленькие клыки.
— Эша, — Mэйлак окликает ее и легонько трясет головой.
— Все в порядке, — говорю я и немного отворачиваюсь от ребенка. — Я не жалуюсь.
Я люблю детей. Знаю, Лиз жаловалась на то, что еще не готова стать мамой, да и Джорджи говорила, что никогда не задумывалась о детях, а я думала. Я постоянно думаю о них. Может, потому что у меня их не может быть.
Mэйлак похлопывает по животу Меган, и неистовый свет в ее глазах немного смягчается.
— Закончила, — говорит Mэйлак на своем языке, а переводчик непроизвольно оживает словами.
— Она закончила, — говорю я Меган, которая, выжидающе, смотрит на меня.
— Со мной все в порядке? — Меган, усаживаясь, спрашивает у Мэйлак. Она кладет руку на свой живот, а затем двигает руками в ритмичные укачивающие движения, означающее убаюкивание ребенка. — Все у меня нормально функционирует?
Целитель кивает головой и издает поток инопланетной речи, жестами указывая на живот Меган, а потом смотрит на меня. Они все знают, что я могу перевести. «Недавно твоей утробе нанесли рану, — говорит Mэйлак. — Когда-то там был младенец, но больше его там нет. Твой кхай сейчас занимается восстановлением повреждений. Он уже почти закончил, и когда это произойдет, не должно быть никаких препятствий, из-за которых ты не могла бы вынашивать ребенка, как любая другая женщина. Просто подожди еще один оборот Маленькой Луны и сама увидишь».
Я перевожу для Меган и морщусь, когда маленькие, хваткие ручонки Эши натыкаются на мой переводчик и дергают за него. Немного завидуя улыбке облегчения, которая все шире растягивает губы Меган, я осторожно оттягиваю маленькие пальчики Эши, чтобы высвободиться.
— Я так рада это слышать, — она жестом указывает на целителя, которая смотрит на меня. — Если хочешь, она и тебя посмотрит? Ну, чтобы узнать причину, по которой ты не резонируешь.
Я прикусываю губу, а затем мотаю головой.
— Я и так знаю, почему я не резонирую.
— Ну и в чем же дело? — ее глаза широко распахнуты.
Я колеблюсь. Я так боюсь кому-нибудь об этом рассказывать, но еще я испытываю необходимость с кем-то разделить свое бремя. Я хочу, чтобы хоть кто-то понимал, почему со мной настолько непросто иметь дело.
— Когда мне было тринадцать, у меня лопнул аппендицит. Я едва не умерла и много времени провела в больнице. По этой причине несколько из моих внутренних органов заразились, а когда мне стало лучше, врачи сказали мне, что я никогда не смогу иметь детей, — я пожимаю плечами. — Я знаю, что не резонирую, потому что бесплодна.
Выражение сочувствия в ее глазах причиняет мне боль. Она бросает взгляд на Mэйлак, которая не в состоянии понимать наш разговор.
— Послушай, может, она все же взглянет. Может быть…
Я качаю головой и устраиваю поуютнее Эшу, остерегаясь ее маленьких рожков, выступающих из ее детской головки. На данный момент они завернулись, прилегая к ее голове, но они вырастут и будут больше выступать.
— Что будет, то будет. Я ужасно боюсь, что получу от них пинка под зад, как только они узнают правду.
— Я буду молчать и никому ничего не скажу, — горячо заверяет меня Меган. — Клянусь тебе.
— Спасибо тебе, — я улыбаюсь ей теплой улыбкой.