От дружного хохота жалобно зазвенели стекла в окне.
— Учитывая репутацию дамы, дико, что кавалер сейчас с нами, а не с ней, — хмыкнул четвертый собутыльник, молодой лейтенант из полка Вентиша. Лейтенант почти не пил и, видимо, поэтому был настроен язвительно. Разумеется, досадно, когда сослуживцы веселятся со спокойной душой, а у тебя приказ — доставить господина полковника с праздника, когда оного полковника окончательно развезет в хлам. Желательно целым и не ввязавшимся в глупую ссору.
— С ней скучно, — бросил принц.
— Какова бы ни была репутация, — фор Шоррентен важно поводил пальцем перед собственным носом — то есть, наверное, у его профессора этот жест получался важным, а Перетт выглядел донельзя глупо. — Повторяю, какова бы ни была репутация дамы и кавалера, любая сплетня из разряда любовных похождений — не более чем обыденность. Так же, как, например, болтовня о причинах высочайшего внимания или, наоборот, опалы. Разумеется, предположения могут высказываться самого дикого свойства, но сами-то разговоры — обыденность, господа, не более чем обыденность! К разряду диких сплетен я бы причислил нечто удивительное, необычное, волнующее воображение… Вы можете назвать хоть одну волнующую воображение сплетню за последний год? Мир скучен, господа.
Принц Ларк поднял бокал:
— За прекрасных дам! Они тоже скучны, но помогают нам скрашивать скуку этого мира.
— А я слышал дикую сплетню, — подал голос еще один студент, навязавшийся в компанию заодно с фор Шоррентеном. Имени его никто из присутствующих офицеров не знал, но какая разница, главное, что пьет наравне с остальными и не умничает, как его дружок. — Я слышал, будто вчера в Чародейном саду господа маги вызывали дьявола.
Еще один взрыв хохота потряс буфетную.
— И как, вызвали? — поинтересовался Реннар, порученец принца Ларка.
— Вот сплетня, в которой наверняка нет ни крупицы правды, — важно заключил фор Шоррентен. — Ваше высочество, ваши рассуждения опровергнуты.
— И… ик… — полковник поднял мутный взгляд. — И я слы… — уронил голову на стол и захрапел.
Лейтенант вздохнул:
— Господа, я вынужден вас оставить. Благодарю за теплую компанию.
— Помощь нужна? — негромко спросил принц Ларк. — Я могу вызвать обслугу.
— Не в первый раз, — лейтенант чуть заметно скривился. — Очень жаль, ваше высочество, что ваши возможности помочь не доходят до назначений высших офицеров.
— Это временно, — серьезно ответил принц. — Я запомнил вашего полковника, лейтенант Иммерти. Я его, собственно, еще по прошлогодней кампании запомнил.
— Тупая самовлюбленная бездарь, — буркнул себе под нос Реннар. Он тоже помнил прошлогоднюю кампанию.
Лейтенант ушел, непочтительно волоча упившееся начальство.
— Итак, — Шоррентен снова разлил, теперь на четверых, — остались самые стойкие. Что вы думаете о дьяволе, ваше высочество? Есть в слухах о нем правда?
— Помилуйте, — принц выставил ладони вперед в отрицающем жесте, — я не готов к богословским дискуссиям. Все может быть.
— Но вы утверждали, что слухи не возникают на пустом месте. Итак, какова может быть основа для слуха о дьяволе?
— Пить меньше надо, — снова буркнул Реннар. Поднял бокал, качнул туда-сюда. Усмехнувшись, выпил.
— В самом деле, — поддержал своего порученца принц Ларк, — на гулянье в Чародейном саду выставляют такое пойло, с него и дьявол примерещится. Спасибо, если только один.
— К слову, господа! — оживился приятель Шоррентена. — О пойле. Я вчера заглянул в «Бездонную кружку», это, кто не знает, — студент слегка поклонился в сторону принца и его порученца, — лучший кабачок в нашем университете. Так вот, туда завезли вино… м-м-м… такое вино…
— В «Кружке» приличное вино? — Шоррентен поболтал в воздухе опустевшей бутылкой. — Леони, ты заливаешь. Туда только пойло и возят. Самое мерзкое, гнусное, достойное наших высокоученых ослов…
— М-м-м… признаю, я не слишком тонкий ценитель. Но мне говорили… — Леони зевнул и растерянно почесал в затылке.
— Пора расходиться, — сказал принц. — Но мы могли бы, скажем, вечером…
— Продолжить наш разговор о дьяволе и слухах, — с пьяной настойчивостью кивнул Шоррентен.
— Не откажусь, — кивнул принц. — Это, по крайней мере, забавно. До вечера, господа.
— Забавно, — хмыкнул вслед уходящим Леони. — Телок на веревочке, а не принц. Он всегда так легко ведется?
— Когда скучает — да. Придешь вечером?
— Думаю, не стоит. Ты и один справишься.
Шоррентен кивнул: Леони хоть и умный, как тот самый дьявол, но купеческое происхождение не перечеркнешь. В дни и особенно ночи Перелома сословные различия ставят не настолько жесткие рамки, как обычно, но завтра его появление в компании аристократов будет выглядеть не слишком прилично.
— Тогда, — Шоррентен разлил по бокалам остатки вина, — за наш успех.
— За успех, — кивнул Леони. Выпил залпом, легко поднялся на ноги, хлопнул приятеля по плечу и, не прощаясь, ушел.
Принц и его порученец тем временем выехали из ворот Офицерского Собрания, свернули к улице Золотого Дуба, затем — в банковский квартал, а оттуда, срезав часть пути извилистыми переулками — в Малый Дворцовый проезд. Утомленная праздниками столица спала, копыта коней глухо цокали по булыжной мостовой, и нарушаемая только этим звуком тишина казалась глубокой, как Альетара в половодье.
Перед воротами дворца Реннар натянул повод, его вороной жеребец, всхрапнув, замер.
— Что? — спросил принц.
— Я домой. Должны были письма прийти. Я ведь не нужен до вечера?
— Конечно, — принц кивнул. — Можешь подъезжать сразу в Собрание.
— Хорошо. Спасибо, — Реннар слабо улыбнулся и тронул коня.
Он не хотел показывать этого, но разговор о сплетнях неприятно задел. Герцог Реннар фор Гронтеш мог бы сказать так: самые дикие сплетни — те, которые перемывают косточки тебе и твоим близким. И неважно, сколько в них правды.
Герцог Реннар фор Гронтеш имел наглость гордиться своей семьей. Давно обедневшим родом, насквозь выстуженным северными ветрами ветхим замком, отцом.
Особенно — отцом.
Адмирал Оннар фор Гронтеш, лучший клинок королевства, герой осады Бронта, первооткрыватель Гвоздичных островов и Ледяного архипелага, единственный, кому удалось пройти проливом Бурь и совершить кругосветное плавание. Кто бы не гордился?
И плевать, что за все свои подвиги Оннар фор Гронтеш не получил в итоге ничего, кроме славы. Что полтора года тому назад у него отобрали звание и титул, сделав герцогом его наследника. Что заперли в собственном замке, запретив являться в столицу без вызова, посещать друзей без дозволения, покидать страну. Да, Оннар фор Гронтеш поступил глупо и недальновидно, ввязался в интригу, в которой мог быть только разменной картой, вот его и сбросили в отбой. Спасибо, что опала не коснулась сына — очевидно, только потому, что Реннар к тому времени успел себя зарекомендовать верным сторонником и лучшим другом принца Ларка, отличиться на войне и даже получить награду — именной клинок из рук его величества. Иначе, наверное, тоже скучал бы сейчас в родовом замке.
В столице скучать не приходилось. Слишком многие желали почесать ядовитые языки о бывшего герцога и его наследника. За полтора года Реннар фор Гронтеш заработал славу отчаянного дуэлянта, не понимающего шуток и не прощающего косых взглядов. И если на его счету до сих пор не было ни одного трупа, то лишь по одной причине: молодой герцог фор Гронтеш предпочитал похоронам врагов их извинения. Желательно — публичные.
Реннар невесело усмехнулся. Отец говорит: пополнять коллекцию громких побед уместнее на войне, а не на дуэлях. Он прав, конечно. Ничего, будут еще и войны, а пока… пока он, герцог Реннар фор Гронтеш, научит столичных шаркунов, умеющих только туфли о паркет протирать, говорить с уважением и о себе, и о своем отце, и обо всем роде фор Гронтеш. Одна ошибка не должна перечеркивать всех прежних заслуг.
Задумавшись, Реннар даже не заметил, как доехал до дома. Столичный особняк, построенный дедом всего-то с полсотни лет назад, не шел ни в какое сравнение с древним родовым замком. Здесь можно жить, а там…
Бросил поводья выбежавшему навстречу конюху, спросил вышедшего навстречу управляющего:
— Письма есть?
Тот поклонился:
— Почту еще не доставили, ваша светлость.
— Я спать. Когда доставят, будите.
— Будет сделано, мой господин.
Дьявол бы побрал Шоррентена с его дружком вместе. Тот самый дьявол, из Чародейного сада, придумают же бред. Реннара грызло отчетливое ощущение, что дьявол был приплетен к разговору с умыслом. Если вспомнить, что заговорили о нем сразу после довольно прозрачного намека на причины высочайшего внимания или опалы… Пожалуй, мрачно подумал Реннар, Шоррентен все-таки нарывается. Еще один намек в этом русле, и терпение герцога фор Гронтеша истощится. И тогда проверим, так ли хорошо студентишка управляется с пистолетом, как языком мелет.
Реннар не любил умников. Наследник древнего рода должен быть мужчиной, а не ученым занудой.
Письма принесли вечером, когда выспавшийся, но все еще мрачный Реннар одевался. Два — от отца и сестры. Первым Реннар вскрыл отцовское.
«Дорогой сын,
Рад, что у Вас все хорошо. До нас иногда доходят слухи о Ваших эскападах, и должен отметить, не все из них мне нравятся. Советую Вам быть осмотрительным и не терять голову так часто, как, судя по слухам, это с Вами происходит.
Вы можете не тревожиться обо мне, здоровье мое в порядке, и дел хватает. Зимние холода я намереваюсь провести, разбирая заметки о своих плаваниях, полагаю, Вам это будет интересно.
Я всесторонне обдумал Ваше предложение забрать Сильвию на зиму в столицу и счел его преждевременным. Ваша сестра, сын мой, слишком юна и наивна для светской жизни. Череда зимних увеселений может плохо сказаться на ее характере, и без того слишком легкомысленном. Кроме того, Ваши обязанности не позволят Вам уделять сестре достаточно времени.
Засим прощаюсь,
любящий Вас,
отец».
Реннар перечитал письмо дважды и бережно убрал в украшенную фамильным гербом шкатулку. После чего вскрыл письмо Сильвии.
«Милый братец!
Благодарю тебя за попытку вырвать меня из здешней скуки. Признаться, я понимала, что надежды на успех мало, но все же надеялась. Я очень по тебе скучаю, а здесь совершенно нечем заняться! Отец всю осень занимался хозяйством, теперь же засел за свои заметки, а меня усадил за пяльцы, какая тоска! Все-таки он у нас слишком старомодный в том, что касается воспитания. Нянюшка, правда, старается меня развлекать, но ее вечное квохтание мне надоело. Я ведь уже не маленькая, мне скоро четырнадцать! Милый братец, теперь, когда о поездке к тебе можно не думать, я мечтаю, чтобы ты хоть ненадолго приехал в гости. Мы бы сходили вместе на Ведьмину гору, и ты снова дал бы мне пострелять из пистолета! Ах, братец, зачем я родилась девушкой! Я так тебе завидую!
Пожалуйста, пиши мне чаще, твои письма интереснее даже тех романов, что иногда дает мне почитать тетушка Лили-Унна.
Обнимаю тебя, мой милый братец,
твоя любящая сестрица Сильвия».
— Все такая же, — улыбнулся Реннар.
Глава 8, в которой Женя знакомится с местной модой, а граф фор Циррент просит помощи
— Ох, барышня, надо же, беда какая! Ну ничего, подберем пока что-нибудь из домашних платьев барышни Цинни, а уж вернется господин граф…
Квохтание служанки казались Жене таким же далеким фоном, как шум улицы, сосредоточиться на смысле слов удавалось с трудом. Переодеваться не хотелось. Как будто, сменив привычные джинсы и свитер на местное платье, оборвешь последнюю ниточку к дому. Глупо, конечно…
Служанку звали Солли, и напоминала она Жене двоюродную бабушку Лизу. Такая же невысокая, щуплая, словно высохшая с годами, но бойкая и шустрая, как электровеник. И говорит в точности, как бабушка Лиза — быстро, увлеченно, сочувственно, всплескивая руками, задавая миллион вопросов и не давая вставить ни слова в ответ, так что можно особо и не вслушиваться.
Женя сидела в глубоком кресле, сложив руки на коленях и сцепив пальцы в замок, а Солли тарахтела и тарахтела, ловко выгружая из огромного шкафа охапки белого, розового, кремового, пышного, кружевного — по всей видимости, домашние шмотки некой «барышни Цинни». Вынет, встряхнет, покачает головой, разложит на огромной кровати, оглянется на Женю, вздохнет:
— Барышня такая худенькая! Ушивать и ушивать…
Комната, наверное, тоже принадлежала этой самой барышне Цинни. Будуар, спальня, или как там оно называется. Ничего так комнатка, во всю Женину квартиру размером. Кровать два на два метра, бархатный балдахин глубокого синего цвета, светло-бежевое покрывало расшито синими и золотыми птицами, и такой же, в птицах, тканью обиты стены, аж в глазах рябит. Особенно, когда на золотую вышивку падает солнце из широкого окна. Шкаф из такого же темного дерева, что и кровать, два кресла, обтянутые синим бархатом, синие же шторы на окне и перед дверью — зачем, спрашивается, дверь завешивать, чтоб подслушивать удобней было? Светлый ковер, ради разнообразия однотонный. Зеркало мало того что во весь рост, еще и шириной метра полтора — танцевать перед ним, что ли? Еще одно зеркало, трехстворчатое, над столиком для косметики, а перед столиком мягкая низкая табуреточка — снова синий бархат, вытертый, сразу ясно, что на этой табуреточке сиживали подолгу и со вкусом. В углу у окна скромно примостился не то секретер, не то письменный стол с полочками-ящичками. Недурственно живут местные барышни.
— А искупаться можно? — улучив момент, когда болтливая служанка переводила дух, спросила Женя.
— Ох, и правда! — Солли всплеснула руками, уронив очередную охапку, на этот раз бледно-голубого в синий мелкий цветочек. Незабудки, наверное. — Я и не подумала, уж если вас, барышня, в Чародейный сад угораздило, так выкупаться точно надо! Смыть с себя волшбу. Сейчас, барышня, вы поглядите покуда, что нравится, а я велю воду греть.
Интересненько. А если, значит, не волшбу смывать, то купаться не обязательно? Грязь тоньше миллиметра не мешает, а толще — легко сколупывается? Ну и попала, вот уж точно средневековье!
Мама дорогая, а если окажется, что у них и прокладок нет!.. Женя застонала вслух. Конечно, нет, откуда бы им взяться! Еще вопрос, придумали ли здесь хотя бы банальную марлю, или долгими зимними вечерами благородные дамы щиплют корпию для интимных нужд.
Женя сползла с кресла, подошла к кровати, поворошила кружевные россыпи. Вытянула нечто в складочку и с оборочками, при ближайшем рассмотрении оказавшееся панталонами до колен. И вот это здесь вместо нормальных трусиков?!
Когда служанка вернулась, Женя рыдала, сидя прямо на полу рядом с кроватью и уткнувшись носом в жесткую золотую вышивку на покрывале.
— Плакала? — переспросил граф фор Циррент, глядя в жалостливые глаза старой няньки.
— Уж так рыдала, — закивала Солли, — чуть сердце не разорвалось. Бедное дитя, у кого только рука поднялась на невинную овечку!
Граф с трудом подавил неуместный смех. Уж на кого барышня не тянула точно, так это на невинную овечку! Но у женщин свой, особенный взгляд, часто парадоксальный, с мужской точки зрения нелогичный, но более глубокий и, в конечном счете, безошибочно верный. По крайней мере, у того типа простодушных, но по-житейски мудрых женщин, к которому относилась старая нянька его сестрицы.
Что ж, мнение Солли падает на чашу весов, помеченную биркой «невиновна». А на другую — простая мысль: нет лучшего способа разжалобить старую, очевидно добрую и простодушную служанку, чем хорошенько, от души порыдать. Это вам не начальник Тайной Канцелярии.
— Где она сейчас?
— Купается. Я велела нагреть воды с мятой и рябиной, от дурной волшбы.
— В ее случае это вряд ли поможет, но спасибо, Солли. Никто лучше тебя не позаботится о бедной девушке.
— Бедняжка поживет пока у нас, господин граф?
— Пожалуй. Не так легко скрыть присутствие в доме посторонней девицы, но не бросать же ее на произвол судьбы. Если расследование затянется, я напишу Цинни. А пока, Солли, прошу тебя, держи сама рот на замке и предупреди всех, кто помогает тебе с ней. Сама понимаешь, речь идет о репутации девушки.