- Сейчас мы заставим его обратить на зрителей внимание!… - проворчал физик и, прежде чем Варен успел остановить его, выстрелил в зверя. Ослепительный тонкий шнур, исторгнутый из раструба атомного излучателя, вонзился в тело чудовища.
Все последующие события произошли, как показалось Руссову, в течение едва ли тысячной доли секунды. Рыбоящер страшно взревел, мгновенно сбросил ярко-синюю окраску, став почти прозрачным, судорожно сократился - и вдруг на берег пала голубая молния, вернее, пульсирующее переливающееся цветами моря длинное облако. По скафандрам астронавтов зазмеились искрящиеся звёздочки.
Светлана бессильно поникла на оранжевый песок.
Стоявшие поблизости от неё астронавты тоже упали как подкошенные и больше не встали. Варен, два геолога, математик и программисты, находившиеся дальше всех от берега, пострадали, вероятно, меньше других, так как судорожными рывками ползли к атомоходу. Ещё и ещё раз вдогонку им, на лежащих, на атомоход падало иссиня-голубое облако. Варен успел добраться до машины, но так и застыл, перебросив половину туловища через борт…
Руссов вскочил на ноги, бессмысленно наблюдая за рыбоящером, который как ни в чём не бывало резвился в воде. Потом он скрылся в волнах и больше не показывался. Коротко, невнятно вскрикнув, Руссов бросился надевать скафандр. Спустя две минуты он уже бежал по тропе, впервые от начала времён проложенной атомоходом на этой земле. Он бежал, не чувствуя ни, усталости, ни бодрости, как бегут поражённые ужасом люди, машинально отводя в сторону толстые стебли трав и пышные шапки невиданных цветов. Иногда он падал, зацепившись ногой за корягу или Ствол поверженного атомоходом дерева, и недвижно лежал, не имея сил подняться.
В этом лесу было невероятно жарко: наручный электронный термометр, вмонтированный в обшлаг скафандра, показывал 60 градусов выше нуля. И это «в тени» тропического леса! Пот лил с Руссова градом, слепя глаза; он вынужден был остановиться, чтобы до отказа включить регулятор охлаждения и кондиционирования воздуха в скафандре.
Двенадцать километров, отделяющих место катастрофы от «Паллады», задыхаясь и падая от усталости, он с трудом преодолел за полтора часа.
Астронавты, поражённые разрядом неведомой энергии, лежали в самых разнообразных позах. Ближе всех к воде лежала Светлана; она свернулась калачиком, как будто намереваясь поспать на этом перламутровом галечном берегу под убаюкивающий рокот прибоя. Руссов увидел её лицо, тронутое мгновенным страданием, плотно сжатый рот, длинные стрелы ресниц на бледной щеке. Острая боль пронзила его сердце. Он лихорадочно осмотрел всех товарищей, ещё надеясь на чудо… Мысль об одиночестве ужаснула его. Когда он, двигаясь от берега и поочерёдно осматривая астронавтов, достиг атомохода, последняя надежда покинула его: все были мертвы!
Тихий звук над головой заставил его испуганно вздрогнуть и посмотреть вверх: антигравитационный телепередатчик продолжал безучастно кружить над местом трагедии, с бесстрастной точностью автомата посылая на экран «Паллады» цветные изображения.
Он вспомнил, что не возвратил передатчик на корабль. Этот звук напоминал ему теперь похоронный звон.
«Что же это?… Как же это?…» - беззвучно шептал Руссов, опускаясь на землю. «Один… совсем один… и до Земли двадцать три парсека». Он встал, подошёл к физику, сражённому, как Светлана, у самой кромки берега. «Какой вид излучений мог убить их?… Может быть, это не смертельно?… Обыкновенный паралич?…» Он впился взглядом в шкалы приборов, укреплённых на груди физика. Цветной шарик индикатора тихо покачивался над синей буквой «э». «Электроны!… - с облегчением подумал Руссов. - Поток электронов! Чудовище выбрасывает электрические разряды». Он снова посмотрел на стрелки приборов.
Сумматор показывал 1825 киловатт. Такова была мощность разряда, настигшего его товарищей! Только высокотемпературное зелёное светило могло породить на этой планете формы жизни, способные аккумулировать и излучать электрическую энергию столь мощными порциями. Потом он мысленно оценил защитные свойства скафандров, и искра надежды: забрезжила в его сознании. «Возможно, просто тяжёлый электрический шок?» Перед его глазами встало сферическое здание Института космических травм, расположенное на северо-восточной окраине Города Вечности. Там излечивали и не такое… Да, но ведь он совершенно один! И до Города Вечности семьдесят световых лет. Анабиоз! Гипотермия! Вот что; спасёт товарищей от необратимых изменений в их организмах на долгом пути к солнечной системе.
Его лицо стало сосредоточенным, суровым. Он знал теперь, что должен делать. Прежде всего защитить товарищей от действия могучего зелёного солнца, от его пламенных лучей. Наручный термометр показывал 70 градусов жары! Поминутно оступаясь на шуршащей гальке, он торопливо перебегал от одного к другому, выводя регуляторы охлаждения на каждом костюме влево до упора. Это должно было обеспечить нулевую температуру внутри скафандров. Затем он стал переносить товарищей к атомоходу.
***
Альфа Эридана прошла зенит и стала медленно клониться к западу, когда он, еле двигая ногами от усталости, наконец, сел за руль и включил двигатель; но вместо знакомого пения атомного реактора ощутил пугающую звонкую тишину. Он снова включил двигатель - и снова тишина. Недоумевая, Руссов поднял капот. В глаза ему сразу бросился светящийся диск счётчика излучений. «Ионизация нарастает! - кричал его красный зрачок. - Уходи». Вероятно, одним из разрядов ударило по двигателю атомохода. Многочисленные короткие замыкания, о которых свидетельствовали оплавленные, сгоревшие концы проводов, контакты и сердечники реле, нарушили взаимодействие всех частей автоматической схемы, вывели из строя защитные экраны и каскады реактора, и теперь его излучение просачивалось наружу, с каждой минутой усиливаясь. Он ещё раз взглянул на счётчик - пять тысяч рентген в час… Это предел, выше которого скафандры уже не защищают!…
Нельзя было оставаться в атомоходе ни минуты больше. Он бросился выносить тела товарищей из опасной зоны.
Мерно рокотал фиолетовый прибой, ему вторил глухой шум деревьев на опушке леса, а Руссов, задыхаясь и тяжело переставляя непослушные, будто свинцовые ноги, всё отмеривал мучительно-длинные метры: восемьдесят шагов с тяжёлой ношей до опушки леса, восемьдесят шагов обратно. И так ровно одиннадцать раз. Когда он бережно опустил на землю последнего астронавта, ему сделалось плохо. Он с полчаса отдыхал в каком-то странном полусне. Когда он с трудом поднял голову, ярко-жёлтое веко заходящей Альфы Эридана скрывалось за красноватым горбом лесистого мыса справа от него. Усталость, тяжесть в голове и грозное настоящее вернули его в состояние угрюмой напряжённости. «Что же делать?… Атомоход неисправен… До „Паллады“ двенадцать километров… Почему в корабле нет запасного атомохода? Постой, постой!… А гравиплан! Ура! Гравиплан!…» Он закричал от радости. Ведь в «Палладе» есть гравиплан, большая вместительная машина! Ему надо лишь добраться до корабля… Вдруг он замер. Он вспомнил, что гравиплан разобран, что механик и электронный инженер перед посадкой обсуждали схему сборки машины; гравиплан существовал лишь в виде более или менее крупных узлов и деталей, укрытых в грузовом отсеке. Руссов бессильно опустился на землю. Одному ему не собрать гравиплана - по крайней мере до тех пор, пока он не будет знать его устройства и взаимодействия частей так же хорошо, как знали это Жонт и электрографик Фёдоров. Как же быть? Идти налегке в звездолёт, бросив здесь товарищей, и приниматься за изучение схемы гравиплана? На это уйдёт, наверное, несколько месяцев. Да, но товарищи не могут здесь находиться больше двух-трёх дней.
Они должны быть как можно быстрее погружены в спасительный холод гипотермии… Как же доставить их в корабль?… Он в отчаянии повёл головой и с трудом встал на ноги. На фиолетовом небосводе зловеще догорала жёлтая заря. «Не уйдёшь отсюда! - крикнула ему заря. Да, да, не уйдёшь…», «Мы тебя не выпустим!…» - кивали ему ещё алевшие в лучах солнца верхушки гигантских «папоротников», и даже равнодушные ко всему звёзды, рассыпавшиеся в небе узорами незнакомых созвездий, неодобрительно щурились и злорадно подмигивали ему.
Руссов всё-таки пошёл опять к атомоходу, мучительно размышляя о том, как найти выход из этого отчаянного положения. Носить по одному человеку к звездолёту? Одиннадцать раз туда, одиннадцать раз обратно… двенадцать километров и ещё двенадцать километров… почти триста тысяч шагов, причём половину пути с тяжёлым грузом… Он понял, что это ему не под силу…
Так же как и в земных тропиках, ночь здесь наступила внезапно. Он ощупью нашёл защёлки и в раздумье откинул пластмассовые борта атомохода.
«Тупица! Вот платформа для перевозки! Борт!» Догадка окрылила Руссова. Он быстро нашёл необходимые инструменты и, включив нашлемный прожектор, снял боковые борта атомохода. Яростно орудуя инструментами, он пробил на передней кромке каждого из бортов по два отверстия, продел в них гибкий канат, благодаря судьбу за то, что он оказался в ящике запасных деталей, и, впрягшись в лямки, почти бегом потащил обе «платформы» к чернеющим вдали телам товарищей.
Руссов бережно разместил тела товарищей на обоих бортах и со вздохом подумал о том, что, пожалуй, оба «поезда» сразу ему не свезти. На каждом листе - шесть человек, полтонны драгоценного груза. Он напрягся и потянул одну из платформ.
Она тяжело сдвинулась с места. «Это нелегко… но нужно довезти… надо». Он решительно впрягся в первый «поезд».
Стало совсем темно. Нашлемный фонарь бросал вперёд дрожащий, неверный луч света. Первобытный лес встретил его мраком, зловещим, насторожённым молчанием, изредка нарушаемым сонным хлопаньем крыльев уснувшей птицы да какими-то неясными шорохами. Он внутренне содрогнулся, но вскоре успокоился, вспомнив, что у него есть мощный атомный излучатель. Он остановился, взял излучатель и передвинул рычажок генерации излучений на красное деление. Теперь излучатель мог своим лучом расплавить самые твёрдые породы.
Руссов останавливался через каждые сто метров.
Его сердце отчаянно колотилось, не хватало дыхания, каждый новый шаг вперёд был мучительной пыткой. Нечеловеческие усилия, которые он был вынужден прилагать, чтобы тянуть вперёд тяжёлый «поезд» с астронавтами, вскоре окончательно истощили его. Мускулы ног и рук отказывались повиноваться. Лямка невыносимо резала плечи, плотно вдавившись в упругую ткань скафандра. Но он шёл, тяжело переставляя ноги, делая в час не более километра. Лесу, казалось, не будет конца. Он потерял представление о времени и месте, но всё шёл и шёл, спотыкаясь, падая, вставая, чтобы сделать два-три судорожных рывка вперёд, и снова падал. Наконец он упал, попробовал подняться и не смог. Тяжёлый сон сковал его усталое тело.
…Проснувшись, Руссов не сразу вспомнил, как попал в эти места. Уже брезжил рассвет. Верхние листья растений затлелись золотыми искрами, впереди в просветах деревьев зеленело небо. Он тупо посмотрел на одеревеневшие руки: пальцы распухли, а ладони болезненно горели. Удивлённо вглядывался он в просыпающуюся красоту чужого утра. Оказывается, он уже почти достиг границы леса. Почувствовав прилив энергии, он встал, смахнул капли росы, растёкшиеся по стеклу шлема, и снова двинулся вперёд. Вдали у горизонта уже сверкал корпус «Паллады». Он достиг звездолёта за каких-нибудь пять часов, но у входного люка силы оставили его.
Он снова упал и, обессиленный, целый час оставался недвижим.
В конструкции входных и выходных люков было предусмотрено всё: едва он осторожно нажал диск, скрытый в углублении корпуса, как со звоном отскочила крышка люка и сразу же мощно загудел воздушный поток биологической экранировки. Автоматический подъёмник доставил его и платформу с товарищами в первый тамбур. Люк мгновенно захлопнулся. Во втором и третьем тамбурах биологическая обработка, автоматически производимая особыми аппаратами, уничтожила всё живое, что могли они занести с собой на поверхности скафандров.
Так как его страшно мучила жажда, он поспешил снять шлем и жадно выпил целый термос «звёздного нектара». Потом бросился освобождать товарищей из скафандров. Перенося в анабиозную ванну Светлану, он с болью в душе чувствовал, как холодны её руки, и, прежде чем закрыть прозрачную крышку гипотермического резервуара, поцеловал в ледяной лоб.
- Ты будешь жить… - прошептал он. - Мы должны победить смерть и космос…
Пока он торопливо утолял голод, глаза его не отрывались от экрана. Со слепой точностью телепередатчик продолжал описывать свои круги над атомоходом, неизменно посылая в звездолёт изображения. Атомоход со снятыми бортами напоминал раненого зверя. Второй «поезд» с астронавтами по-прежнему темнел у опушки леса. Это успокаивало Руссова: звери чужого мира не тронули людей за время его отсутствия. По океану шли гигантские валы, свежий ветер срывал гребешки пенных волн.
Несколько раз по экрану мелькнули головы вчерашних рыбоящеров и скрылись среди пляшущих водяных гор. Он встал и выключил экран, одновременно дав автомату команду возвратить телепередатчик в корабль.
Через несколько минут он уже был в пути. «Надо успеть до ночи вернуться в звездолёт», - думал он, подгоняя себя, но войдя через два часа в лес, понял, что ему не успеть: день здесь был гораздо короче, чем на Земле. Однако его чувства настолько притупились, что он не испытывал никакого страха перед неприятной перспективой вторичного ночного путешествия через лес. Он посмотрел вверх, на глухо шумящие кроны деревьев. В просветах листьев не было видно звёзд, как в прошлую ночь. Вероятно, небо заволокло тучами. Было темно, как в угольном мешке. Внезапно хлынул такой ливень, какого он не видел даже в тропиках Элоры пять тысячелетий назад. С неба падала сплошная водяная стена. Почва мгновенно размокла, его ноги скользили и вязли в грязи. К счастью, ливень кончился скоро - так же внезапно, как и начался.
Идти стало несравненно труднее.
К побережью он вышел в три часа ночи по своим часам. Так ли это было на самом деле, он не знал.
Во всяком случае, была глухая ночь. Побережье стонало под чудовищными ударами, ветра и прибоя. Казалось, что в такую бурю всё живое в море должно было спрятаться в тихие придонные заводи. Однако из темноты неслись леденящие душу хрипы, рёв и скрежет. Внезапно чёрный мрак пронизали знакомые ему голубые мечи разрядов, перекрещиваясь и накладываясь друг на друга. Вероятно, там происходила яростная схватка двух электрических чудищ, не обращавших никакого внимания на разыгравшийся шторм…
Цепляясь руками за всё, что попало, Руссов с величайшим трудом тянул «поезд» по пологому подъёму. Журчали сотни ручейков, бегущих из леса к морю. Их породил этот короткий ливень. «Поезд» свободно скользил по раскисшей почве, но зато Руссов не мог найти надёжной опоры для ног, часто падал в грязь. В результате за час он прошёл едва ли больше километра. Тогда, опираясь на колени и руки, он пополз на четвереньках. Движение замедлилось ещё больше, носил он теперь тратил гораздо меньше. Луч нашлемного прожектора в такт движению зигзагами метался по стволам деревьев, выхватывая из мрака то пышный цветущий куст, усыпанный, точно бриллиантами, крупными каплями воды, то морщинистый ствол дерева-гиганта, то нагромождение бурелома. Ему казалось, что он ползёт уже тысячу лет, а лесу ни конца ни края не видно. Вдруг впереди себя он услышал могучее дыхание и, выключив фонарь, в страхе остановился. Всеми клетками своего тела он ощущал, что там, в непроницаемой Темноте, притаилось что-то огромное и страшное. Руссов пролежал, вероятно, долго, не зная, что предпринять, и боясь пустить в ход атомный излучатель, так как не был уверен, что сразу поразит хищника. Не собирался уходить и зверь. Наконец Руссов решился и, нащупав в темноте излучатель, послал в чащу пронзительно-белый луч. Впереди что-то подпрыгнуло, затрещали кусты, раздался злобный рёв. Вслед за тем Руссов почувствовал, как над ним пролетело в воздухе что-то огромное, гибкое и тяжело обрушилось на кусты в десяти шагах позади него. Страшно хрипя, это «что-то» поползло к нему. Тогда Руссов, не помня себя от страха, до тех пор хлестал излучениями по приближавшемуся чудовищу, пока оно не затихло.