Ой!..
Мы еще несколько недель отсиживались в тени и устраивали микрокатастрофы — предупреждения, которым никто не внимал до самого последнего момента. Все это представлялось нам очень важным — как будто мы хотели запомнить все до мельчайших деталей, чтобы это было занесено в исторические труды, которые, возможно, когда-нибудь о нас напишут.
Интересно, будут ли меня помнить? Надеюсь, что нет.
Лучше бы не помнили.
НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
ЧЕРЕЗ ТРИ МЕСЯЦА
ПОСЛЕ
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЙ
Мейсон
На Кэмби-стрит было тихо. Ни единого шороха.
Рокот двигателя нарушил блаженное молчание.
Кажется, было воскресенье. Утром Мейсон заметил, что кто-то поставил на большой металлический холодильник календарь. Они начали маркером вычеркивать даты. Минуло уже так много бесконечных дней… Мейсон больше не мог вспомнить, какой сейчас день недели. От него уже давно не требовались точность и пунктуальность. Часов у него не было, и за временем он не следил. Для кого-то время еще имело значение — но не для него. Мейсон был уверен, что теперь сутки делятся просто на день и ночь. Но тот, кто вычеркивал даты, похоже, знал что к чему. Судя по календарю с пушистыми котятами, было воскресенье и до Рождества оставалась всего неделя. Удивительно, как быстро летит время. Правда, в этом году никто не будет аккуратно развешивать над камином чулки. Не будет эгг-нога и вечеринок в подвале у друзей. В прошлом году Том так напился, что заблевал всю дорожку карамельками и пирожками с изюмом. Увы, старые добрые времена не воротишь.
В Ванкувере совсем не было снега, и Мейсон все никак не мог к этому привыкнуть. В Саскатуне в это время года все укутывало толстое белое покрывало. Сейчас он мог бы расчищать лопатой снег, а мама пекла бы вышеупомянутые пирожки с изюмом и прочие рождественские сладости. Нет, Мейсон не жаловался. Он с трудом себе представлял, как выжившие обходились сейчас в его родном городе без электричества. Они все превратились бы в сосульки. Интересно, Саскатун стал окончательно заброшенным городом или его улицы, как и здесь, патрулировали загонщики?
Столько праздников потеряли теперь свое значение! Он уже и думать забыл о Дне благодарения и Хеллоуине. Как и обо всем остальном. Когда-то 31 октября было его любимым днем в году. Маски, наряды, конфеты… Все это потеряло смысл. Сейчас повсюду и так было полным-полно чудовищ. Им даже костюмы были не нужны.
К счастью, сейчас Мейсона никто из них не преследовал.
Проехав Парк королевы Елизаветы, Мейсон вырулил на середину дороги. Он огляделся, убедился, что на побережье никого нет, и заглушил двигатель. Стянул шлем и оставил его болтаться на рукоятке руля. Прислушался, готовый в любую минуту уловить звук, предупреждающий об опасности. Голоса. Шум машин. Рев обезумевших маньяков, бегущих прямо на него. Все, что угодно.
Сверху послышались крики канадских казарок. Они летели на север — скорее всего, в Стэнли-парк, где они могли провести денек, греясь в лучах солнца, чистя перышки в искусственных прудах и наслаждаясь уединением. Впрочем, люди никогда особенно не беспокоили казарок. Возможно, птицы даже не заметили их исчезновения.
Хорошо быть птицей.
Он отвернулся от неба и посмотрел на заднее сиденье мопеда, где милая зеленоглазая девушка пыталась снять шлем.
— И куда теперь? — спросил Мейсон.
Ариес ерзала, пытаясь расстегнуть ремешок под подбородком. Мейсон прикусил язык, чтобы не сказать что-то из серии «а я тебе говорил». На мопеде невозможно было переговариваться — чтобы подсказать дорогу, пришлось бы кричать, а это привлекло бы лишнее внимание. Да к тому же Ариес настояла, чтобы они надели защиту. Мейсона не слишком-то заботило, разобьет он голову об асфальт или нет. Но он предпочел не вступать в спор.
В последнее время вообще проще было соглашаться, чем спорить.
— Можем тут свернуть налево или ехать дальше до Сорок девятой улицы, — сказала Ариес, пытаясь распутать волосы. — Ты сам выбрал эту дорогу.
— Я ничего не выбирал, — возразил Мейсон. — Я здесь впервые, помнишь? Совсем не знаю город. Турист, как выражается твой парень.
Ариес нахмурилась:
— Он не мой парень.
— Тогда почему ты каждую ночь вылезаешь из окна и бежишь с ним на свидание?
Мейсон порадовался, увидев у нее на лице неподдельное удивление. Ариес не знала, что последние несколько ночей он за ней наблюдал. Она, видимо, думала, что ей удается держать все в секрете. Остальные, быть может, и вправду ничего не замечали. Но только не Мейсон. Он сам привык скрытничать. Сам часто гулял по ночам. Ему не удавалось надолго заснуть. Он не привык жить в одном доме с такой кучей народу, а когда он погружался в дремоту, что-то постоянно выдергивало его обратно в реальность. Слишком много воспоминаний вставало перед его глазами, слишком много кошмаров ему снилось. Когда Мейсон уставал ворочаться, он прокрадывался наружу и шел гулять. Далеко он не забредал — проходил пару кварталов и возвращался. Этого ему хватало, чтобы глотнуть воздуха. Иногда он бродил по саду и смотрел, как по небу неторопливо ползет луна. Там он чувствовал себя в большей безопасности. Мейсон казался себе ангелом-хранителем. Он приглядывал за всеми остальными, пока те спали, вверив себя его опеке.
Каждую ночь он уговаривал себя не уходить. Долго ли он продержится, долго ли сможет убеждать себя в том, что надо остаться?
Теперь их было много. Все эти люди стали его новой семьей — и за каждого он нес ответственность. Мейсону этого не хотелось. Он уже столько раз подводил тех, кто на него полагался. Погубил уже столько людей…
Когда Мейсон наконец уснул, ему приснилась она.
Синичка.
Пообещай мне одну вещь.
С тех пор как они повстречались на дороге — двое путников, пытающихся выжить, — его держало на плаву это обещание. Но почему он до сих пор здесь? Он ей больше ничего не должен. Она же не просила его найти себе новых спутников и заботиться о них. Мейсон выполнил свое обещание — он почувствовал океан, и от этого ему стало легче. Но душа его по-прежнему оставалась пустой. А Синичка — мертвой. Как и все остальные. С приходом в Ванкувер ничего не изменилось. Мейсон засунул руку в карман и стиснул небольшой стеклянный пузырек, который он теперь повсюду носил с собой. Склянка с песком.
Он положил ее в карман тем самым утром, когда зашел по колено в океан, — в знак того, что сдержал данное Синичке обещание. Пузырек его успокаивал. Он был чем-то вроде талисмана — хотя Мейсон и не верил в такие штуки.
— Давай поедем на Сорок девятую, — наконец решилась Ариес. — Здесь налево, а потом еще несколько километров прямо.
— Как скажешь, — пожал плечами Мейсон.
Вдруг где-то неподалеку из репродуктора раздался голос:
«ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ГОРОД ЗАКРЫТ. ВЪЕЗД И ВЫЕЗД ЗАПРЕЩЕНЫ. НА УЛИЦЫ ВЫСТАВЛЕНЫ ЧАСОВЫЕ. В НАРУШИТЕЛЕЙ БУДУТ СТРЕЛЯТЬ. НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ПОКИНУТЬ ГОРОД НЕ ОСТАВАЙТЕСЬ ДОМА. ЭТО НЕБЕЗОПАСНО. ВЫЖИВШИМ СЛЕДУЕТ ПРОЙТИ В ЗДАНИЕ ДВОРЦА НАЦИЙ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЧАСТИ ГОРОДА. ТАМ ВАМ СМОГУТ ОКАЗАТЬ ПОМОЩЬ.
ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ГОРОД ЗАКРЫТ…»
На втором витке запись остановилась.
В последние дни загонщики начали действовать более организованно.
И это пугало.
Мейсон взял шлем:
— Пора ехать. Давай, или нас заметят.
Ариес крепко обхватила его, устроившись сзади, и он завел мотор.
Голос доносился из белых фургонов с закрашенными окнами. Несколько таких фургонов ездило по улицам Ванкувера. Казалось, будто загонщики угнали весь автопарк какой-то дешевой транспортной компании. Водителей никто не видел, но все признавали, что они неплохо устроились.
Загонщики искали их.
Не только их. Любых выживших.
Мейсон старался не думать о том, что сделают загонщики, если поймают их с Ариес, пока они с ветерком катаются по городу.
Мейсон не знал, правду ли говорил голос из репродуктора. Он не пытался покинуть город. Но он ни на секунду не сомневался, что загонщики попытаются убить всякого, кто отнесется к их предупреждению недостаточно серьезно. Они уже уничтожили почти весь мир. Что им какие-то несколько жизней?
Предписание явиться в Дворец наций пугало еще сильнее. Загонщики охотились на выживших. И Мейсон был уверен, что несколько напуганных, измученных и сбитых с толку людей попадется в их ловушку. Хитрый ход — предложить помощь и спасение тем, кто выжил вопреки всему. Что у загонщиков на уме?
Он несколько дней размышлял над этим и решил, что надо отправиться в центр города и самому все узнать.
Через полчаса Мейсон съехал на обочину и заглушил мотор. Они припарковались возле двухэтажного дома, в районе, который когда-то, возможно, считался приличным. Вдоль тихой улицы стояли облетевшие деревья, похожие на скелеты; в траве гнили опавшие листья.
Мейсон оглядел улицу — не видно ли где признаков жизни. Трудно было поверить, что здесь никто не живет. Мейсон легко мог вообразить эту улицу полной народу. Полной подростков, нехотя сгребающих листья или занятых еще какой-нибудь рутинной работой. Людей, болтающих с соседями или расчищающих водостоки. Мамаш, пытающихся угнаться за детьми или толкающих перед собой коляски. Собачников, гуляющих со своими питомцами, хозяек, спешащих в магазин…
Но улица вымерла. Когда Мейсон слез с мопеда и поставил его на подпорку, по спине у него пробежал холодок.
Ариес не разглядывала улицу — она смотрела только на дом, возле которого они остановились. Это был двухэтажный дом, окруженный кованым забором. Машин возле него не было видно.
— Ты уверена, что хочешь это сделать? — спросил Мейсон. — Это не обязательно.
— Да, уверена, — кивнула Ариес. — Надо было сделать это еще давным-давно. Но я не могла собраться с силами. И время текло и текло. Но теперь у меня больше нет отговорок. Я уже здесь. И могу зайти.
Они повесили шлемы на мопед и подошли к калитке. Мейсон потянул за ручку, и калитка со скрипом открылась. Они пошли к крыльцу по каменной дорожке; звук их шагов гулко отдавался в ушах. Мейсон шел следом за Ариес и чувствовал, как сильно та напряжена. Он подумал, как ощущал бы себя, вернись он в свой родной дом в Саскатуне. Но это было исключено. Перед отъездом — много-много недель назад — он спалил дом дотла. И отчасти радовался этому. По крайней мере, не будет причин возвращаться.
«Ты никогда не вернешься. Больше никогда».
Ариес достала из кармана брелок — маленького игрушечного песика с глазками-пуговками — и увидела, что ей не нужны ключи. Дверь была приоткрыта. Оба приподняли полицейские дубинки, которые теперь повсюду носили с собой. Мейсон с Майклом взяли их у каких-то мертвых копов, которых нашли в машине в районе Китсилано. Они искали пистолеты, но тех уже давно след простыл. Дубинки, по крайней мере, были легче, чем бейсбольные биты. Жалко, что на всех не хватило.
Найти хорошее оружие было нелегко. Кажется, на все пистолеты и ружья кто-то уже наложил лапу.
— Они здесь были, да? — спросила Ариес, имея в виду загонщиков. Те нередко обыскивали дома. Ариес сама это видела в первые дни после землетрясения, когда пряталась с друзьями в гараже: загонщики вытаскивали людей из домов на улицу и убивали.
— Не знаю, — ответил Мейсон. — Может быть. Тут чисто. Крови не видно. Но это же ничего не значит, правда? С тех пор было много дождей.
Ариес ссутулилась, и Мейсон тут же понял, что ляпнул лишнего. До этого момента у нее еще оставалась надежда, что она придет домой и увидит родителей. Будут объятия, слезы, и жизнь вернется в привычную колею. Но открытая дверь и небрежно брошенная фраза Мейсона разрушили эту мечту.
— Прости, — сказал он.
Ариес обернулась и посмотрела на него:
— За что? Ты же ни в чем не виноват.
— Может быть, ты не найдешь того, что ищешь. Просто помни: некоторые вещи навсегда врезаются в память. Раз их увидев, ты обречен жить с ними до конца.
Ариес молчала, глядя ему в глаза. Он не отводил взгляда.
— С тобой такое было, да?
Она перевела взгляд с его лица на руку, пальцы на которой когда-то сломал загонщик.
— Все еще болит?
Мейсон слегка согнул руку и почувствовал тупую боль. С этим нечего было поделать. Не мог же он пойти в больницу и попросить наложить гипс. Клементина в конце концов перевязала ему руку бинтами, найденными в аптеке.
— Да, немного. Особенно во время дождя. Наверное, толком не зажила.
— Не расскажешь, как это случилось?
Он покачал головой. То, что произошло в тот день, оставалось между ним и Даниэлем. Главное, что они смогли задержать загонщиков — и все успели убежать и выжить. И теперь были в относительной безопасности. Ариес, как сильная девушка, наверняка поняла бы, что им пришлось сделать ради выживания. У каждого на руках кровь. Иначе их бы уже здесь не было. Но Мейсон не был готов это обсуждать. Он решил, что никто никогда не узнает о его прошлом, о том, что случилось с его мамой, и тем более о Синичке.
— Понимаю, — сказала она. Но Мейсон знал, что она не понимает.
— Хочешь, я подожду здесь? — Мейсону казалось, что он вторгается на чужую территорию. Он бы не позволил никому идти следом за ним. Он предпочел бы сделать все сам, в одиночку.
Она покачала головой:
— Нет, это слишком рискованно. И со мной все будет в порядке. Не волнуйся. Я не буду истерить, кататься по полу и тому подобное. Ты же знаешь, я сильная — как и ты.
— Может, я тебя не слишком хорошо знаю, но в этом я уверен, — кивнул Мейсон.
— Ну давай. — Она повернулась обратно к двери и слегка ее толкнула. В лицо им ударил запах затхлости и гнили. Дурной знак.
Но Ариес было так просто не остановить. Она подняла голову и шагнула внутрь. Мейсон помедлил и вошел за ней следом.
Оказавшись внутри, Ариес потеряла самообладание. Она побежала по коридору и исчезла за поворотом. Мейсон последовал за ней с дубинкой наготове. В гостиной было темно и холодно; в узких лучах света, сочащегося сквозь закрытые жалюзи, кружились пылинки.
— Мама? Папа?.. — проговорила Ариес сдавленным голосом.
Никто не отозвался. В комнате было пусто. Чувствовалось, что здесь давно никто не живет. Где бы ни находились родители Ариес, Мейсон был на сто процентов уверен, что здесь их нет.
По крайней мере, если они живы.
На бежевом коврике перед камином темнели брызги крови — давным-давно засохшей.
Ариес пробежала мимо Мейсона и устремилась вверх по лестнице. Он услышал, как она топочет по ступенькам. Вздохнул, подошел к окну, чуть раздвинул жалюзи и глянул в щель. На улице все еще было пусто. Хороший знак, но все равно не стоило задерживаться здесь дольше чем на пять минут. Мопед, каким бы маленьким он ни был, издавал шум, а шум привлекал вовсе даже не милых людей. Вполне возможно, что за ними уже следят.
Безопасность прежде всего.
Он осторожно поднялся по лестнице, слушая, как Ариес переходит из спальни в спальню. Наверху коридор разветвлялся, и каждое ответвление заканчивалось белой дверью. Мейсон не знал, в какой комнате сейчас Ариес, и наугад открыл первую дверь. Внутри обнаружилась хозяйская спальня со следами бойни. Разорванная рубашка, покрытая ржавыми пятнами. Кровавый отпечаток руки на стене. Дорожка из капель крови, ведущая в соседнюю комнату — небольшую спальню в персиковых тонах. Разбитое зеркало.
Но никаких тел. Ариес он нашел в ее бывшей спальне. Она стояла посреди комнаты, рядом с тумбочкой, сжимая в руке щетку для волос. Плакаты на стенах, ноутбук на столе, большая кровать, заваленная подушками и мягкими игрушками… В такой комнате ей следовало бы жить — а не в случайном доме с кучкой бродяг. Она заслуживала намного, намного большего.
Мейсон вдруг вспомнил ту ночь, когда он стоял посреди своего дома — за секунду перед тем, как его спалить.
— Как ты? — Он спросил единственное, что пришло в голову.
Ариес не обернулась на его зов. Он увидел, что у нее дрожат руки. Она чуть-чуть выпрямилась и подошла к шкафу.