Дорота. Это был первый наркоман, которого ты встретил в своей жизни?
Януш. Да, но в течение долгого времени я понятия не имел, что он наркоман. Мы подружились с ним, и я любил с ним беседовать. Однако я не мог понять, как можно ездить на старой машине, двери которой закрывались с помощью веревок, закрученных таким образом, чтобы не открываться внутрь. Пожалуй, только в Штатах возможно подобное. Это он устроил меня на работу на стройку. Я вставал в четыре утра, мы садились в его драндулет, он курил марихуану, я — сигарету, и мы ехали грузить щебень, таская мешки на собственных плечах. Ничто так не сближает, как совместный перенос щебня (смеется).Восемь-десять часов — немало времени для бесед. Оказалось, что этот холодный с виду человек исключительно впечатлителен. Потом я узнал, что он наркоман. Впрочем, я подробно описал наше знакомство в «Одиночестве в Сети». У Джима была девушка из так называемых высших сфер. Если янки ходит с Ким, дочерью ректора Медицинской академии, то это «высокие пороги». Но Джим чем-то притягивал ее к себе, он был очень чутким и заботливым по отношению к ней. Он не мог ей почти ничего предложить, если речь шла о материальных благах, но давал ей много больше — то, о чем мы говорили в контексте моего супружества. Он посвящал ей много времени, дарил внимание и тепло.
Дорота. Она знала, что он наркоман?
Януш.Да, конечно знала. Но ей и своих проблем хватало. Это был первый случай булимии, с которым я столкнулся. Тогда мне еще казалось, что булимия — это название какого-то экзотического цветка, а не болезнь. Мы вместе ходили в ресторан — Джим часто приглашал меня, несмотря на то что у него было мало денег; чаще всего за нас платила она. После каждого приема пищи она исчезала на какое-то время. Я полагал, что ей просто надо воспользоваться дамской комнатой, но потом оказалось, что это не так, потому что возвращалась она совершенно изменившейся. Как-то я спросил о ней Джима, который объяснил мне, что после еды Ким вызывает у себя рвоту. Иногда ей приходилось ехать домой, чтобы ее никто не мог увидеть или побеспокоить. Страдающий булимией не позволяет себе опорожнять желудок где попало. Для этого ему необходимы две вещи: интимность и безопасность. Я наблюдал их союз, и он казался мне странным. Джим сам рассказывал мне о том, что нюхает кокаин. Химия, кокаин, ЛСД были для него лекарством, переносившим его в совершенно другой мир. Он знал, что занимается дурными вещами, он торговал кокаином, рискуя собственной жизнью. Итак, стало быть, существовала Ким, существовал Джим, а также женщина, сдававшая квартиру, — в книге это женщина с фиксирующей повязкой на шее, которую мы видим во время инцидента с бутылкой виски в кармане ее халата. Это была стюардесса компании «Пан Американ». Она сдавала свою квартиру только курящим мужчинам, потому что курила сама. Подлинной фигурой является также ее сын, которого я учил. Все эти персонажи из предместий Квинса в Нью-Йорке.
Дорота.Тебе известно, что с ними произошло потом?
Януш.Джим умер. Конечно, не в столь драматичных обстоятельствах, как я это представил в книге. Вымышленный мной сюжет должен был показать, как кончают жизнь наркоманы. Я сознательно сделал его смерть более трагичной, потому что настроен крайне решительно против наркотиков. То, что я попробовал с Джимом кокаин, вовсе не означало, что, вернувшись в Польшу, я продолжал его принимать. Просто я хотел знать, что это такое.
Дорота.И?..
Януш.Необычно для человека, живущего столь интенсивной жизнью, как я, работающего по четырнадцать часов на стройке, а потом еще проводящего исследования в университете до двух ночи. После полоски я мог работать до утра и не спать всю ночь. Самым опасным было открытие, что кокаин может продлить мою активность, вернуть свежесть и, соответственно, я могу намного больше заработать. Он давал ощущение силы и самообладания, и это было вполне реально.
Дорота.После его употребления ты ощущал ясность ума?
Януш.Да, но самым важным фактором для меня было отсутствие усталости. После отдыха у меня всегда ясный ум. Существует немало других средств, позволяющих затушевать усталость, но их регулярное употребление опасно для сердца, так как оно не замечает своего переутомления и просто работает дальше. Кокаин я использовал спорадически, и никогда во время вечеринок, чтобы перенестись в другой мир. Многие употребляют кокаин, потому что он снимает зажим, чувство стыда и волнения. По этой причине он пользуется популярностью у менеджеров, которые таким образом помогают себе во время важных встреч, касающихся, например, бюджета, когда они должны предстать перед своими коллегами во всем великолепии. Кокаин — это укрепляющий наркотик НщНс/055. Он стимулирует потенцию, и многие мужчины с помощью кокаина борются с преждевременной эякуляцией. Они испытывают меньше возбуждающих импульсов и, следовательно, отодвигают во времени момент эякуляции. В этом смысле привлекает то, что процесс возникновения кокаиновой зависимости довольно долгий, а прием наркотика дает чрезвычайно высокие результаты. Однако проблема в том, что при употреблении кокаина не наступает состояния пресыщения.
Проводился эксперимент с обезьяной, которая, сидя на столике, могла вводить себе, нажимая специальную кнопку, любые наркотики. И эта бедная обезьяна не смогла остановиться и вводила себе кокаин, пока не умерла, доведя пульс до четырехсот ударов в минуту. Ведь, попадая в кровь, кокаин в первую очередь резко повышает частоту пульса, именно поэтому он так опасен. Это также очень дорогой и, следовательно, криминогенный наркотик, поскольку люди, находящиеся от него в зависимости, готовы пойти на все, чтобы его добыть.
Дорота.Либо они должны хорошо зарабатывать.
Януш.Ну да. Отношение к наркотикам в Америке в то время было для меня совершенно неприемлемым. Это ужасно лицемерная страна, в которой яростно борются с наркотиками, но на любой вечеринке наркотики доступны и охотно потребляются. Меня приглашали в очень разные компании — от рабочих до интеллектуалов, — и не было случая, чтобы мне не предложили наркотиков.
Дорота.А самокрутки ты тоже курил? С марихуаной?
Януш.Конечно, но тоже только чтобы попробовать. Курение может оказаться фатальным, особенно если достигаешь §1§§Нп§ рНазе,то есть состояния, когда по любому поводу смеешься. Если кто-то звонит — смеешься, если кто-то включит свет — тоже смеешься. Чувствуешь, что абсолютно ничего не должен, и даже забываешь о дыхании и физиологических процессах. Вдруг замечаешь, что ты не дышишь и тебе так легко. Только побывав в таком состоянии, начинаешь отдавать себе отчет в том, каким огромным трудом является дыхание. Я наблюдал и запоминал, что со мной творилось «под дурью», но никогда не хотел пережить ничего подобного снова. Я был поражен потерей контроля над самим собой. А для меня очень важно сохранять контроль. Я всегда знал, что в будущем не стану экспериментировать с возбуждающими средствами, употребление которых в течение длительного времени опасно. Но особенно ясно я это
понимал, глядя на Джима, чувствительного и порядочного человека, мечтавшего лишь об одном — раздобыть следующую дозу. Джим покончил с собой в Нью-Йорке. С Ким я не поддерживал отношений и не знаю, что с ней стало. Хозяйка, сдававшая мне квартиру, умерла, и этот дом принадлежит теперь кому-то другому. Так в жизни и бывает — все рассеялось, и в воздухе остались лишь воспоминания.
Дорота.А Дженнифер?
Януш.Дженнифер — это персонаж не из Нью-Йорка.
Дорота.А откуда?
Януш.С ней я познакомился во время своего пребывания по стипендии ООН в Англии.
Дорота.То есть она существовала в действительности?
Януш.Да, существовала. Разумеется, в книге она изображена в сгущенных красках, но была такая женщина, которая все время носила наушники, все время слушала серьезную музыку, всегда была одета во все черное и изумляла мир красотой своей груди, которую демонстративно выставляла напоказ. С виду она была очень замкнутой и недоступной, однако уже после короткого общения с ней мне открылась ее огромная впечатлительность. Такой она была благодаря музыке. Она обожала Шопена. Я познакомился с ней на вечеринке у поляка, как и я, пребывавшего в Кентербери по гранту. Во время этого вечера она начала рассказывать мне о Шопене, так мы познакомились. История о том, что она занималась любовью, слушая оперу, подлинна, но случилась не со мной, а с кем-то, кто мне об этом рассказал. Прекрасный персонаж, героиня, которая всегда о чем-то интенсивно тоскует. Вокруг нее крутилось множество мужчин, потому что для англичанки она была исключительно красивой. А также, видимо, по причине ее независимости, ведь независимые женщины вертят мужчинами как хотят. Она производила впечатление особы неприступной. И эта женщина обнаружила в нас — во мне и в пригласившем меня поляке — родственные души. По правде говоря, вначале я хотел написать книгу о Дженнифер. Только о ней. Но позднее я изменил решение. Это должна была быть история Дженнифер и ее отца. Дженнифер на самом деле родилась на острове Уайт. Это был самый грустный сюжет в романе, и он нравился мне больше всего — письмо Дженнифер к Якубу в поезде, а потом история их встреч. Для меня Дженнифер оставалась самой загадочной фигурой.
Дорота.И очаровала тебя как женщина?
Януш.Да, но, отталкиваясь от реальности, я создал историю, в которой красивый, добрый и благородный Якуб оказывается просто трусом. Он придумывает себе, что не может быть с ней, и попросту сбегает. В реальности все было не так. У меня сложилось впечатление, что я стал исключительно важен для Дженнифер, но я знал, что буду в Англии всего лишь три месяца, а затем вернусь обратно, чтобы разрываться между работой и семьей. Она мне нравилась, очень, но тогда я любил другую женщину — свою жену.
Дорота.Ты знаешь, что с Дженнифер происходило после твоего отъезда?
Януш. Знаю только, что она по-прежнему живет на острове Уайт. Вернулась туда. Знаю об этом от того поляка, который познакомил меня с ней. Он работал в Варшавском политехническом институте, занимался транзисторами большой мощности. Очень способный мужик. Помню, что мы, поляки, держались тогда вместе. Видимо, сказывалось отсутствие сообщения с Польшей: Интернета не было, а электронная почта предназначалась исключительно для посвященных.
Дорота.А другие личности, вдохновлявшие тебя, оставили в твоих произведениях какой-то след?
Януш.Как тебе известно, в моих книгах много науки. Это тот мир, который я знаю, и писать о нем в каком-то смысле означало идти по легкому пути. Зачем описывать незнакомые миры, если можно описать тот, который существует?
Дорота.Все, что ты написал о науке и ученых в своей книге, правда?
Януш.Все правда. Интересно, что поляки, прочитав «Одиночество в Сети», заинтересовались мозгом Эйнштейна и тем, что с ним произошло. Я первым обратил их внимание на эту историю, первым добрался до этой информации. Блестящая история!
Дорота.В Польше все тогда были увлечены мозгом Ленина.
Януш.Да? (Смеется.)Мир науки — это мир интриг и скандалов, в котором есть место для самых невероятных историй. Им управляет тщеславие и зависть, но с той существенной разницей, что завидуют здесь мозгам и замыслам. Чему-то действительно великому. Глупо завидовать тому, что у кого-то есть автомобиль, ведь есть шанс, что когда-нибудь ты и сам будешь его иметь. С умом дело обстоит не так уж просто. Мир науки — это мир похищенных замыслов и результатов исследований, а его структура больше всего напоминает французский двор.
Дорота.Нобелевские премии, когда оказывается, что отцов какой-нибудь идеи много, — яркий тому пример.
Януш.Да. Я в этом мире существовал, и отношения такого рода меня вполне устраивали. Работа велась при большом дворе профессора. Только придворные титулы и звания были заменены научными — вместо маркграфов или графов появились профессора, доктора и доценты. Такова структура абсолютного подчинения. Я не выносил этой неестественности и надувания щек. В Германии все это доходит до крайности — здесь тебя величают доктором, даже когда ставишь машину на техосмотр, потому что у каждого звание вписано в удостоверение личности — в моем стоит «доктор Вишневский». В Германии звание становится частью фамилии, следовательно, я — доктор Януш Леон Вишневский, а не просто Януш Леон Вишневский. Таковы неписаные правила, которые, вероятно, следуют из того, что если кто-то когда-то не мог иметь перед фамилией приставку «фон», то становился «доктором». История кражи мозга Эйнштейна и разделения его на части, разумеется, подлинна. Я приправил ее лишь любовной историей Эндрю и санитарки. Все это можно выгуглить из Сети и найти снимки типа, держащего баночки с кусочками мозга Эйнштейна. Я отлично знал, что подлинность событий, описанных в книге, будет проверяться, как и вопросы, связанные с расшифровкой генома. Я всегда несу ответственность за то, что пишу, чему научился в ходе публикаций научных статей, и придерживаюсь того же принципа и в беллетристике. Но это мне не всегда удается. Так, например, мне указали на разные недочеты во фрагменте, посвященном Кинзи. Я написал о том, что он занимался изучением «одной из подгрупп ос семейства СушрШае», а какой-то польский биолог прислал мне письмо о том, что, очевидно, речь в тексте шла не о подгруппе, а о виде и что, цитирую, «Я обманываю всю Польшу и должен стыдиться».
Дорота.Ну конечно, ведь это его жизнь.
Януш.Я знаю, у каждого своя грядка. Кто-то другой упрекает меня, что у «Сааба 900 5» нет кузова кабриолет, зато он есть у «Сааба 9000 5». А может, наоборот — я и теперь не помню, как правильно: забыл я один ноль или дописал лишний. Редакция этого тоже не проверила.
Дорота.Но смотри, как внимательны читатели.
Януш. Да, это научило меня относиться к ним с уважением, помнить, что то, о чем я упоминаю в своей книге, может быть предметом, которому кто-то из читателей посвящает свою жизнь. Среди ошибок, допущенных второпях, есть одна существенная. Я написал, что Кейт Ричарде — ударник, тогда как он гитарист в группе «Роллинг Стоунз». Ошибку исправили уже в следующем издании. Но я получил штук сто пятьдесят писем, в которых меня справедливо ругали за нее. Я не считал также, сколько улиц ведет к музею в Новом Сонче (смеется).А насколько помню, я привожу такую информацию в «Повторении судьбы».
Дорота.Хорошо, но это же, в конце концов, может быть вымыслом и не соответствовать действительности.
Януш.Но тогда люди перестают верить в то, что ты пишешь.
Дорота.Оставим пока в стороне тему книги. Я хотела, чтобы рассказ о ней появился немного позже. Пока же Давай вспомним тот момент, когда ты вернулся в Польшу после годичного пребывания в Соединенных Штатах. Что происходило в твоей жизни тогда?
Януш.Прежде всего, я планировал защитить диссертацию. Я защитил ее в Варшавском политехническом институте, поскольку в моем родном университете не было специалистов в этой области. Тогда в Торуни не было специалистов по информатике, облеченных соответствующими званиями и настолько компетентных, чтобы стать моим научным руководителем, а значит, я снова должен был уезжать из дому. Я знал на память дорогу Варшава— Торунь. В то время я купил себе автомобиль и благодаря отоваренным из-под полы карточкам на бензин мог позволить себе ездить в Варшавский политехнический институт, куда приняли мою диссертацию и где профессор Марек Стабровский, преподававший на электротехническом факультете, согласился стать моим руководителем. В 1985 году, менее чем через год после моего возвращения из Америки, я ее защитил. Тогда возник вопрос: «Что дальше?» Знания в области информатики, которые я приобрел в Штатах, в Польше не были востребованы.
Дорота.Из-за разницы в уровне развития техники?
Януш.Да. В Америке я узнал о существовании других возможностей, другой сетевой техники, работал на других компьютерах, на «персоналках». В 1984 году появились первые персональные компьютеры Гейтса, стоявшие на столах сотрудников, о чем в Польше в это время еще даже не начали мечтать. Но я-то жил с сознанием того, что в Америке все это есть. В голове не укладывалось, что в Польше программисты по-прежнему работают с перфокартами, что без оператора они не в состоянии распечатать результаты собственной работы. Я хотел иметь компьютер на столе и констатировал тот факт, что такой техники в Польше еще долго не будет. Главным образом из-за нашей безалаберности.
Дорота.Просто мы были отрезаны тогда от технологий. Возьми, к примеру, сотовый телефон.
Януш.Да. Я хорошо это сознавал и стал искать организацию, в которой мог бы начать работать.
Дорота.И тебе не пришло в голову, что это могла быть польская Военно-техническая академия, которая в смысле технологий всегда была впереди всех?
Януш.Это как-то не пришло мне в голову. Кроме того, после училища я испытывал отвращение ко всем службам типа армии, милиции. Мне казалось, что это аппарат насилия. Не знаю почему, но именно так мне казалось. Я не хотел быть частью этой системы. Никогда не мог понять, как кто-то может осознанно выбрать офицерскую школу, ну разве что кроме лётной. Как можно допустить, чтобы какой-то тип позволял себе орать на тебя, указывая, что делать. А ты был бы обязан, несмотря ни на что, щелкать каблуками, прикладывая два пальца к виску и умирая от уважения к своему командиру. Меня это никогда не заводило. Несмотря на то что я был моряком, я удачно увильнул от армии. И не я один, каждый, кто мог или имел какие-то знакомства, так делал. В Германию же я поехал потому, что деньги, заработанные в США, стали заканчиваться. Я купил автомобиль, надо было обустроить квартиру, а кафель и обои можно было приобрести только в «Певексе». Можно было, конечно, обратиться на какой-нибудь завод, выпускающий кафельную плитку, или решить вопрос по знакомству, но легче всего было купить в магазине, только на что? Как раз тогда мой товарищ, работавший в Германии, и сказал мне, что у них в институте каждый четверг проходят лекции, на которые приглашаются ученые, и что в последнее время появилась необходимость прочитать лекцию на тему архивирования данных. Это была тема моей диссертации, и она меня интересовала, а у них в институте была большая база данных. Товарищ обещал поговорить с шефом, чтобы меня пригласили сделать доклад. Самым важным, однако, было обещанное вознаграждение — триста марок. По тем временам огромная сумма, поскольку в Польше я тогда зарабатывал (в пересчете на цены на черном рынке) пятьдесят марок в месяц. Я получил приглашение. Тогда у меня уже появился другой автомобиль — дизельный: для покупки дизеля карточки были не нужны. Я погрузил в свой «Дайхатцу-Шарада» две канистры с топливом, спрятал сигареты, чтобы не покупать в Германии, и отправился во Франкфурт-на-Майне. От меня несло дизельным топливом, которое я заливал по дороге, я специально ехал через ГДР, хоть эта дорога и была длиннее, чтобы иметь возможность докупить топливо, если оно закончится, за восточные, а не за западные марки. В 6.00 я был во Франкфурте, вконец измученный поездкой, припарковался в центре и в 8.00 проснулся. Пробки в центре Франкфурта сопоставимы только с нью-йоркскими. Я приехал на съемную квартиру, переоделся, побрызгался туалетной водой, чтобы заглушить запах дизеля, и отправился на лекцию. Эта лекция очень заинтересовала немцев. И вот наступил самый важный момент — я пошел в бухгалтерию. Когда я получил свои триста марок, бухгалтер спросила меня, как я добрался до Франкфурта. Я ответил, что приехал на машине, а она мне на это: «Как на машине? Ведь мы оплатили бы вам билет на самолет». Мне бы и в голову не пришло, что такое в принципе возможно. Она заплатила мне еще за потраченное на дорогу топливо. Потом я был приглашен на ланч каким-то директором и шефом исследовательского отдела. Оказывается, так они принимали всех зарубежных гостей. Во время ланча меня стали расспрашивать, кто я, где работаю. В конце трапезы профессор Лоусон, англичанин, спросил меня, не хочу ли я поработать у них, ведь они как раз комплектуют команду, которой предстоит заняться электронным преобразованием данных — переходят с книг на базы данных, не хочу ли я к ним присоединиться. Это была невероятная неожиданность и огромная радость. Я постарался сохранить хладнокровие и сказал, что подумаю, а сам не мог дождаться момента, чтобы позвонить жене и передать ей эту новость. Потом они пообещали разобраться с вопросом о разрешении на работу и выслать мне приглашение. Фактически через неделю после моего возвращения домой пришло приглашение. В университете я был вынужден сказать, что получил от англичан грант, поскольку тогда, разумеется, нельзя было ездить за границу работать. Разве что только строить нефтеперегонный завод в Ливии. Впрочем, мое приглашение и в самом деле можно было рассматривать как поездку по гранту, так как я ехал туда, чтобы проводить научные исследования, необходимые для моей будущей докторской диссертации. Потом очень долго длилось улаживание формальностей — надо было получить разрешение на работу, визы для жены и дочери, поскольку я хотел ехать вместе с ними. Мне обещали помочь найти квартиру.