– Все, Куптик, иди сюда. Успокойся, чужие ушли.
Зверь тут же послушно прекратил топтать кровавую массу, в которую превратилось тело незадачливого разбойника, подошел к хозяину и подставил ему свою ушастую голову, требуя заслуженной ласки.
– Ты мой умник, – Мэсэн почесал его за ухом. – Молодец, хорошо поработал.
– Да уж, – растерянно подтвердил я.
– Ну как, тебе понравилось, Ронхул? – Мэсэн лукаво щурился, трепал по щетинистому загривку свою боевую скотину.
– На их месте я бы обходил тебя стороной, – признал я. – Или эти еще не знали, кто ты такой?
– Да знали они, знали, – отмахнулся он. – Просто эти дурачки тут же забывают, что с ними случилось. Уверен, уже завтра они будут гадать: куда подевались их дружки, а послезавтра даже не вспомнят, что те когда-то были рядом…
– Что, правда забывают? – изумился я.
– А то! С другой стороны, если бы они все помнили, их жизнь была бы совсем хреновой, – рассудительно заметил Мэсэн.
Он подошел к затоптанной женщине, деловито обшарил ее неподвижное тело, изъял еще одну связку дротиков и большой нож топорной работы.
– В хозяйстве пригодится, – пояснил он. И добавил, возвращаясь к только что прерванному разговору: – Когда у тебя такая хреновая жизнь, лучше забывать как можно больше.
– Тебе их жаль? – спросил я. – Тогда зачем ты так круто с ними обошелся?
– Докучают, – коротко объяснил он. Немного подумал и решительно сказал: – Нет, Ронхул, мне их не жаль. Еще чего не хватало! Просто я рад, что сам таким не родился. Сколько живу на свете, столько радуюсь. Моя мать была из касты Ханара, а отец… кто его знает! Мать говорила, что какой-то шархи из Клохда. Думаю, так оно и было. Повезло дуре. Ну а мне-то как повезло!
Я не стал углубляться в дебри незнакомых терминов: если честно, мне было глубоко плевать и на генеалогическое древо своего нового приятеля, и на всякие там невразумительные «шархи», «клохды» и «ханары». Кровавая мазня на темной траве не давала мне сосредоточиться на процессе познания. Впрочем, Мэсэн мне по-прежнему вполне нравился, а расправа с несчастными разбойниками внушала уверенность, что этот дядя вполне способен оградить меня от всех неприятностей, которые ждут одинокого путника в незнакомых лесах. Больше мне ничего и не требовалось, кроме разве вот загадочной Быстрой Тропы, которую он обещал для меня поискать.
Мэсэн неторопливо запряг свое кровожадное чудовище в телегу. Я внутренне содрогнулся оттого, что был вынужден находиться в непосредственной близости от этого плотоядного бегемота с обманчивой внешностью плюшевой игрушки, но взял себя в руки и сделал вид, что мне абсолютно по фигу, кто там тянет эту телегу, лишь бы пешком не ходить. Мэсэн, к счастью, не заметил моей внутренней борьбы, уселся рядом, ободряюще похлопал кошмарное создание местной природы по жирной заднице, и мы отправились дальше.
* * *
Приближался вечер, в лесу быстро сгущались сумерки. Почва становилась все более топкой, колеса телеги то и дело увязали, и «свинозайцу» приходилось прилагать ощутимые усилия, чтобы тащить ее дальше. Я отметил, что здесь нет ни мух, ни комаров, ни их эквивалентов, и это был приятный сюрприз. Вскоре мы подъехали к высокой ограде, сплетенной из тонких древесных стволов. Впрочем, сооружение производило впечатление прочного и вполне надежного.
– Приехали, – объявил Мэсэн. – Это мой дом, Ронхул. Сейчас повеселимся!
– Что, еще одна засада? – понимающе спросил я. – Опять разбойники?
– Да нет, какая там засада! Жрать будем. Не знаю, как ты, а я проголодался.
Двор за забором оказался просторным и порядком запущенным: то тут, то там росли пучки странной изжелта-бледной травы, повсюду валялись обрывки веревок и старые тряпки, под высоким кривым деревом, усеянным огромными белыми цветами, стояли латаные сапоги.
Рядом с сапогами топталось совершенно голое, невероятно уродливое существо, отдаленно напоминающее человека. У него была темная кожа цвета хаки, гладкая и блестящая, словно ее смазали маслом. Тело казалось невысоким, но очень массивным, с широченной грудной клеткой, руки существа почти достигали земли, а ноги были непропорционально короткими, толстыми и кривыми, совсем как у полоумного Таонкрахтова скотника. Лицо существа даже нельзя было назвать топорной работой: топор – слишком ювелирный инструмент для такой работы! Скорее уж тут поработал экскаватор: выкопал две ямы для глаз, еще одну – для рта, а излишки ссыпал в центре лица, благодаря чему существо обзавелось большим плоским носом. Этот красавчик издавал тихие звуки, похожие на удовлетворенное ворчание. Кажется, он был нам рад.
– Кто это? – шепотом спросил я.
Мэсэн насмешливо покачал головой.
– Кто, кто… Ну не жена же! Дерьмоед мой, разве не видно?
– А я еще никогда их не видел, – объяснил я.
– Ну и дела! – удивился Мэсэн.
– Я был у Таонкрахта всего два дня. А у Ургов – пару часов.
– Да ну тебя! Зачем Ургам-то дерьмоеды? – испуганно сказал он. – Не гневи судьбу, Ронхул. Ну и язык у тебя!
– Язык как язык, – вздохнул я. – Слушай, а он – человек?
– Он – дерьмоед, – авторитетно объяснил Мэсэн. – А пока я его не поймал, он был болотным бэу.
– Значит, не человек, – с непонятным мне самому облегчением заключил я.
– Ты уже налюбовался? – вежливо осведомился он. – Пошли жрать, Ронхул. А то я один пойду, а ты осматривайся.
– Лучше я пойду с тобой. Будем считать, что уже налюбовался.
В глубине двора стоял небольшой одноэтажный домик с жизнерадостной остроконечной крышей и маленькими окошками. Его стены были увиты толстыми черными стеблями каких-то вьющихся растений, которые я не мог отождествить ни с лианой, ни с лозой: почти без листьев, зато усеяны многочисленными красными цветами. Домик произвел на меня хорошее впечатление: он был обшарпанным, но уютным, как старая дача, хозяева которой предпочитают отдыхать на природе, а не заниматься бесконечным ремонтом.
Внутри царил типичный холостяцкий беспорядок. Посреди большой комнаты стоял длинный узкий стол на коротеньких ножках. Возле стола примостилось такое же низкое ложе, покрытое рыжей шкурой какого-то огромного жесткошерстного зверя. Напротив ложа, с другой стороны стола – широкая деревянная скамья, тоже укрытая меховой подстилкой. В глубине комнаты стоял сундук, такой огромный, что в нем вполне можно было поселиться – в свое время мне доводилось жить и в более тесных помещениях. Повсюду валялся какой-то хлам, ценный и не очень, но меня никогда не смущал беспорядок в чужих жилищах. Так даже лучше: стеснительный гость, вроде меня, в неприбранном доме чувствует себя свободнее, чем в стерильной гостиной, больше похожей на музей мебели.
Мэсэн огляделся по сторонам, прошелся по комнате, то и дело пиная ногами свое добро, – явно что-то искал. Наконец извлек из-под скамьи большую свечу, куда-то вышел и через мгновение вернулся. Теперь свеча в его руках горела ярким красноватым пламенем. Он торжественно водрузил ее в центре стола.
– А это «правильный огонь» или как? – опасливо спросил я. – А то Таонкрахт мне говорил, что есть такой огонь, который лишает памяти. Не хотелось бы разделить печальную участь этих ваших забывчивых разбойников!
– Я что, похож на идиота? – возмутился Мэсэн. – Это обыкновенный огонь. Я сам его разводил. Он приносит только свет и тепло – и ничего больше. Мой огонь не даст тебе новых знаний, как огонь Ургов, но и дураком не станешь, не бойся.
Я испытующе посмотрел на Мэсэна. Он действительно не был похож на идиота. По правде сказать, он производил впечатление самого нормального человека в этом Мире, так что я расслабился.
– Садись. Или ложись, если хочешь поваляться. Не стесняйся! На кухню я тебя все равно не пущу, не люблю, когда мне мешают хозяйничать, – добродушно сказал Мэсэн.
Я с удовольствием принял его предложение и вытянулся на рыжей шкуре. Ноги, утомленные долгой прогулкой, а потом еще и вынужденной неподвижностью во время поездки в телеге, тут же принялись объяснять мне, что я плохо с ними обращаюсь. Впрочем, через несколько минут их возмущение превратилось в приятную тяжесть, я окончательно расслабился и чуть было не задремал.
Задремать мне не дал Мэсэн. Он вернулся, большой, шумный, чрезвычайно довольный собой и жизнью, водрузил на стол невероятных размеров блюдо с огромными кусками жареного мяса. Аромат, исходивший от блюда, кружил голову и заставлял желудок болезненно сжиматься от сладких предчувствий: то ли мой новый приятель был обалденным поваром, то ли я так проголодался.
За едой мы молчали. Собственно говоря, у Мэсэна просто не было возможности говорить: он ел с такой невероятной скоростью и столь глубокой концентрацией, словно поглощение пищи было своего рода боевым искусством, в котором он достиг невиданных высот. Я всю жизнь был не дурак пожрать, особенно после долгой прогулки на свежем воздухе, но рядом с этим дядей мои усилия были почти незаметны. Впрочем, я наелся до состояния анабиоза: понял, что просто не смогу встать из-за стола и вообще ничего не смогу – никогда.
– Йох! Хорошо повеселились, – наконец вымолвил Мэсэн, отваливаясь от опустевшего блюда и утирая пот с раскрасневшегося лица. Посмотрел на меня и умилился: – Эк тебя сморило! Ладно уж, дрыхни здесь.
– А ты? – вяло спросил я.
– А у меня есть хорошее ложе на кухне. Заодно присмотрю, чтобы дерьмоед туда не забрался.
– А что, бывает? – Я не удержался от кривой улыбки.
– Один раз было, – мрачно сказал Мэсэн. – Сожрал все мои припасы, коврик, скатерть и два табурета, сволочь. Я его тут же продал, конечно, и завел нового – а толку-то! Убытки были большие… Ладно, я пошел. Завтра еще наговоримся.
Я положил под голову одеяло, подаренное Ургом, и заснул прежде, чем хозяин дома задул свечу, – вот это, я понимаю, наркоз! Ужин Мэсэна подействовал на меня куда сокрушительнее, чем давешняя попытка утопить свои беды в Таонкрахтовом пойле: на какое-то время я стал человеком без проблем, просто куском сытой, довольной спящей плоти, и это было восхитительно.
* * *
Мэсэн поднял меня на рассвете. Он был бодр и свеж и жаждал отправиться на охоту – непременно в моем обществе. Послать его подальше я, разумеется, не мог: обещание поискать для меня Быструю Тропу связало меня по рукам и ногам. Это было чертовски неприятно: ни тебе возмутиться, ни тебе кофе в постель потребовать. Впрочем, какой уж тут кофе.
Пришлось ограничиться умыванием. Никакой ванной комнаты тут, понятное дело, не было, так что я предавался водным процедурам во дворе, где обнаружилась бочка с холодной водой, прозрачной, как слеза человека-невидимки. Мои страдания были вознаграждены еще при жизни. Во-первых, умывшись, я почувствовал себя так, словно только что на халяву разжился новым телом, которое всю жизнь делало утреннюю зарядку, исповедовало раздельное питание по Бреггу, никогда не курило, ложилось спать на закате, поднималось с петухами и исполняло еще несколько дюжин утомительных ритуалов, продлевающих жизнь в среднем на пятнадцать суток. А во-вторых, хозяин дома ждал меня за накрытым столом, чтобы напоить почти настоящим чаем. Вообще-то это был прозрачный темно-красный отвар из местной растительности, но он произвел на меня неизгладимое впечатление: чертовски вкусно! Эту роскошь следовало закусывать светло-оранжевым медом, большие, почти идеально круглые комки которого лежали в огромном тазу. Мед тоже был совершенно изумителен: не такой сладкий, как знакомые мне версии, с кисловатым привкусом лесных ягод и тонким ароматом цветов.
– Йох! Поехали! – решительно сказал Мэсэн, когда я покончил с третьей кружкой его божественного утреннего пойла. – Путь неблизкий, а дело хлопотное.
Он запряг в телегу своего кошмарного «свинозайца», и мы отправились в путь.
– Страшный все-таки у тебя зверь! – искренне сказал я, припоминая вчерашнюю расправу с разбойниками. – Такого в лесу встретить – невелика радость.
– Куптик, что ли? Да ну тебя, Ронхул! Эти звери – самые безобидные создания! Они боятся не только людей, а вообще всего, что движется, даже питупов. Просто своего я хорошо выдрессировал, – объяснил он. – А что делать, когда такая жизнь?
– А кто такие «питупы»? – поинтересовался я.
– Питупы – это наш сегодняшний обед, если повезет. Толстые глупые птицы, которые с перепугу сами падают в руки хорошему охотнику.
– Не говорящие, часом? – встревожился я, вспомнив своего приятеля Бурухи.
– Да ну тебя, тоже мне сказал! – ухмыльнулся он. – Говорящие – это только птицы Бэ, других говорящих птиц здесь нет… Слушай, так ты что, вообще ничего не знаешь?
– Почти ничего, – вздохнул я. – По крайней мере, ничего такого, что могло бы мне здесь пригодиться. Может, хоть ты меня просветишь?
– А я-то думал, что ты меня будешь развлекать, – огорчился он. – Ладно, давай так: сначала ты расскажешь, как живут демоны, а на обратной дороге я буду языком молоть. Сообщу тебе все, что захочешь.
– Ладно, – согласился я, – могу и рассказать. Дурное дело нехитрое!
Часа два я трепался, не закрывая рот. Получился этакий дикий коктейль из воспоминаний детства и последних страниц славной истории Тайного Сыска. Это звучало так нелепо, что я сам себе не верил – а ведь говорил чистую правду, словно поклялся на Библии с утра пораньше. Мэсэн слушал меня, затаив дыхание. Сначала он то и дело перебивал меня недоверчивыми репликами типа «Врешь небось», «Ну, не заливай!» – но потом добровольно прекратил комментаторскую деятельность: очевидно, понял, что ТАКОЕ придумать никому не под силу.
Наконец мой бенефис подошел к концу. Телега остановилась: почва под колесами к этому времени стала уже такой топкой, что даже могучий «свинозаяц» не смог тащить нас дальше.
– Хорошо ты рассказывал, – мечтательно сказал Мэсэн. – И жил ты, видать, неплохо. Знал бы заранее, сам бы демоном родился! Ну да чего уж теперь жалеть: дело сделано. Ладно, пошли. Попробую тебя удивить.
Я подумал, что лучше бы не надо, но промолчал. Все равно ведь удивит, даже если специально стараться не будет.
Мэсэн тем временем достал из телеги целую кучу хлама: сначала на свет божий была извлечена давешняя дубина, потом – круглый металлический шлем, похожий на казан для плова, и ветхая шапка из толстого войлока. Шапку он напялил на свою кудрявую голову, сверху водрузил «казан» – вид у него при этом стал совершенно идиотским. Напоследок он вывалил на траву огромные сапоги, столь уродливые и бесформенные, что я их почти испугался.
– Надень, – великодушно предложил он. – У тебя вон какая красота на ногах. Не убережешь. Это же болото!
Я все взвесил и понял, что он прав. Мои башмаки были мне дороги не только как память о доме: ни летать, ни тем более ходить босиком я не умею.
Я быстро переобулся, удивляясь тому, что не поместился в один из этих чудовищных сапог целиком, и мы занялись пешей ходьбой по болоту. Сделав несколько шагов, я понял, что мой приятель оказал мне неоценимую услугу: ноги увязали почти по щиколотку. Я заметил, что у самого Мэсэна была совершенно особая, нелепая, но идеально подходящая для данных условий походка: он шел короткими шагами, высоко поднимая ноги, чуть ли не касаясь коленями подбородка, но очень быстро, так что каким-то чудом не успевал увязнуть. Создавалось впечатление, что он весит раз в пять меньше, чем я, или же земное притяжение не очень-то над ним властно. Я попробовал скопировать его манеру ходьбы – не могу сказать, что очень удачно, но через некоторое время заметил, что ноги проваливаются уже не столь глубоко.
– А теперь стоп! – жизнерадостно скомандовал Мэсэн.
Я послушно остановился.
– Что, пришли?
Он кивнул и указал пальцем вперед.
– Видишь кочки? Вот там они и сидят. Хорошие взрослые грэу, худые и голодные. Из таких получаются самые лучшие дерьмоеды! Бэу тоже ничего, но их сначала надо дрессировать: очень уж глупые, все норовят земли нажраться, а потом от дерьма нос воротят. Впрочем, для себя я всегда оставляю бэу. Их гораздо меньше, поэтому мне все завидуют.