10 глава
Никс
Я просыпаюсь очень рано, несмотря на то, что спал всего пару часов. Диван довольно удобный, но мне было сложно уснуть, так как Эмили лежит в другой комнате. Харли забрался ко мне на диван, но, к моему удивлению, ненадолго. Через некоторое время он спрыгнул и понесся в мою комнату, где спала Эмили.
Теперь я немного завидую этой несносной собаке. Что очень странно, потому что мне никогда не нравилось делить с кем-нибудь кровать, кроме Харли.
Меня удивляет, почему эта девушка занимает все мои мысли. Да, конечно, я не стану отрицать очевидное, что она потрясающе красива и обворожительна, но это никогда сильно не влияло на мои мысли, ведь я видел множество красивых девушек, но Эмили… другая.
Поднимаясь с дивана, я выпрямляюсь и потягиваюсь. Вечером я не стал снимать джинсы, на случай, если бы в комнату вошла Эмили. Не заблуждайтесь на мой счет, скромность не является моим достоинством, но я сомневаюсь, что Эмили была бы в восторге увидеть обнаженного парня со стоячим членом.
Хотя… это заставляет меня печалиться, так как мое обнаженное тело и член определенно стоят пристального внимания.
Я направляюсь по коридору к ванной, и когда прохожу мимо ее комнаты, напряжение становится по истине невыносимым. Дверь слегка приоткрыта, скорее всего, Харли открыл ее, когда проскользнул в комнату.
Приближающийся рассвет заливает комнату слабыми лучами, поэтому я могу разглядеть Эмили, спящую на спине, одна ее рука покоится на животе, другая лежит на подушке над головой. Харли вальяжно развалился рядом, витая в своих собачьих снах. Его голова покоится на ее ногах, в то время как задние лапы находятся на ее груди. Правая задняя лапа Харли находится всего в пару сантиметрах от ее носа. Я не могу ничего поделать с собой, усмехаясь картине передо мной.
По правде говоря, мне приходится быстро отойти от комнаты, прежде чем я начну смеяться как ненормальный, и разбужу их. Если честно, я нахожу эту новую эмоцию достаточно веселой, она отдает приятным привкусом сладости, словно я ем один из своих любимых пирогов.
Быстро приняв душ и почистив зубы, я направляюсь на кухню. Проходя мимо комнаты, бросаю быстрый взгляд, хотя понимаю, что за прошедшие пару минут ничего не изменилось. Не удивительно. Солнце начинает медленно подниматься из-за горизонта, и мне кажется, что Эмили очень устала. Но Харли уже поднялся и бежит в мою сторону, чтобы получить свою долю утренних ласк.
— Пойдем, малыш, — говорю я еле слышно. — На прогулку.
Я пристегиваю к ошейнику Харли поводок, и мы направляемся на прогулку в прохладное ранее утро. Я думаю о том, что тот придурок пытался сделать с Эмили прошлой ночью… но больше всего меня накаляет мысль о том, что тот психопат мог сделать, если бы я не появился, от этой мысли мои внутренности обжигает. Она выглядела такой потерянной прошлой ночью, не желая принимать на веру, что и в ее мире существуют множество монстров. Думаю, большую часть своей жизни, она была под защитой, и вчера произошло нечто, что напоминает мощное пробуждение.
Когда мы возвращаемся в квартиру, там все еще тихо, поэтому я думаю, что Эмили все еще спит. Я завариваю себе кофе и наливаю кружку, выходя на балкон. Делаю глоток горячего напитка и наблюдаю, как небо постепенно сменяется разными оттенками, от серого до розового, и когда я наконец допиваю кофе, становится нежно голубым. Возвращаясь обратно, чтобы наполнить кружку еще немного, я замираю на пороге кухни.
Эмили стоит около кофемашины и наливает себе кружку бодрящего напитка. Ее бедро немного выставлено вперед в я-даже-не-подозреваю-насколько-сексуальна манере. На ней нет ничего кроме футболки, которую я дал ей прошлой ночью, эта футболка смотрится на ней так же сексуально, как и вчерашнее платье, если даже не более сексуально.
Ее волосы растрепаны после сна, футболка помята, но я лучше буду смотреть на нее в таком виде, чем в том вчерашнем трахательном платье. Я думаю про себя, влияет ли на ее привлекательность тот факт, что она одета в мою одежду.
Эмили чувствует, что я стою позади нее, и резко разворачивается. Мне кажется, она совершенно не чувствует смущения из-за того, что стоит передо мной лишь в одной футболке и дарит мне сонную, кроткую улыбку.
— Доброе утро!
— Привет, — говорю я слабым голосом. Подхожу к кофемашине и беру в руки свою кружку, отступая в сторону. — Как ты спала прошлой ночью?
— Вообще-то отлично. Спасибо тебе еще раз, что уступил мне свою кровать.
После того как наливаю себе чашку кофе, я разворачиваюсь и прислоняюсь бедром к столешнице. Делая глоток терпкого напитка, я наблюдаю за ней поверх кружки:
— После того как ты попьешь кофе, я отвезу тебя домой.
— Хороший план, — она легко дует на горячий напиток и делает маленький глоток. — Так, когда ты планируешь перебраться обратно к себе домой?
— Не знаю. У меня нет никаких сроков, так как я занимаюсь ремонтом в свободное время.
— Но могу поклясться, что ты готов перебраться туда уже прямо сейчас, да?
Я безразлично пожимаю плечами.
— Ну да, в какой-то степени. Я имею в виду, что жить там выгодно — близко к работе... не нужно заморачиваться, просто пройтись от задней двери до мастерской.
Она смотрит на меня странным взглядом.
— Но, мне казалось, это же твой дом. В смысле, я думала, что тебе должно быть там уютно.
— С чего бы это? — удивленно спрашиваю я. Не понимая, почему она вообще пришла к такому выводу.
— Ну просто... Ты похож на мужчину, который очень дорожит своим личным пространством.
Ааааааа... Теперь я отлично понимаю, к чему она клонит.
— Да, ты абсолютно права насчет этого… Я очень ценю личное пространство. Но если честно, кровати все одинаковые, нет особых отличий. Я веду к тому, что у меня нет эмоциональной связи с этим домом.
— Для тебя тяжело устанавливать эмоциональные связи, не так ли?
Вот теперь она задала мне действительно очень сложный, жестокий и ранящий до мозга костей вопрос. Я чуть не сказал ей, что это не ее дело, потому что именно так я бы огрызнулся, если кто-нибудь другой попытался провернуть все это дерьмо с психоанализом.
Вместо этого, без следа горечи или злости, я выдыхаю:
— Да.
Я понимаю, что только что своим ответом спровоцировал новую волну вопросов.
— А почему? — ее вопрос нежный, с нотками ощутимого сомнения. Это заставляет кожу покрыться мурашками, а сердце забиться быстрее.
— Строить эмоциональную связь не сложно. А вот терять ее больно. Поэтому легче избегать этого.
Она пристально смотрит на меня, ее глаза широко распахнуты и полны сочувствия.
— Мне кажется, ты много потерял. Прости меня...
Это все, что она отвечает мне, и я чувствую, что ей совершенно не требуется ответ. Я думал, что она будет пытаться склонить меня к разговору против моей воли, заставит меня быть откровенным, но она даже и не думает этого делать. Она не делает этого, потому что чувствует, что я не стану делиться больше никакими подробностями.
Это довольно странно. Обычно я завершаю назойливый разговор резким словом или холодностью в моем голосе. Это обыденный намек, который появляется в моем голосе, когда я хочу, чтобы человек отвалил от меня. Похоже на поднимающуюся шерсть на загривке у собаки, когда она находится в состоянии крайней ярости.
Сейчас я не делаю этого. Точнее, мне даже не приходиться делать этого. Я ответил на ее вопросы достаточно откровенно, и она прекрасно поняла, что больше не стоит лезть ко мне с расспросами. Она сама почувствовала, когда нужно отстать, благодаря чему мне даже не пришлось пускать в ход исключительно мудаковатую версию Никса.
И это чертовски интригует меня.
***
Я везу Эмили обратно к ней в квартиру. Она снова переоделась в свое сексуальное платье, и моему разуму приходится не замечать ее длинных изящных ног, которые словно специально приглашают меня любоваться ими. Вы, наверное, считаете, что дневной свет должен был забрать половину ее очаровательной красоты, но вчера перед тем как направиться в кровать, она смыла с себя косметику и приняла душ, поэтому сейчас выглядит свежо и молодо. Ее волосы собраны в неаккуратный пучок на макушке, что заставляет меня до зуда в руках хотеть распустить их. Она выглядит потрясающе красиво, но мне кажется, что Эмили Бёрнэм не знает, что такое выглядеть плохо или непривлекательно.
Но не красота делает ее настолько интересной для меня. Я ненавижу признавать, но ей каким-то образом удалось пробить трещину в моей твердой броне, что заставляет меня испытывать по отношению к ней еще большее любопытство. Я с удивлением признаю, что все больше и больше хочу узнать про нее. Я стремлюсь знать то, что в обычной ситуации мне было бы совершенно не интересно.
— Так, расскажи мне, чем ты так разозлила своих родителей, что они перекрыли тебе доступ к деньгам? — Я поднимаю тему, которая заведомо обещает нам насыщенный диалог. Этот разговор именно то, что мне нужно, тогда я смогу немного понять, почему я нахожу эту девушку настолько сексуальной и загадочной.
Она недовольно фыркает.
— Просто пыталась жить своей жизнью.
Я смотрю на нее и замечаю, что в ее взгляде виднеется горечь, а в ее голосе слышится боль. Я не знаю всех подробностей истории, но это заставляет меня хотеть свернуть ее родителям головы.
— Не хочешь немного пояснить?
Она поворачивается на месте и смотрит на меня. Когда я встречаюсь взглядом с ее глазами цвета глубокого золотисто-коричневого бурбона, я замечаю, что в глубине они наполняются неприятными воспоминаниями. Я выдерживаю паузу немного дольше положенного, и вместо того чтобы смотреть за дорогой, полностью тону в ее глазах.
— Ты когда-нибудь был под чьим-нибудь контролем?
— Крошка, естественно, — отвечаю я, не задумываясь ни на секунду. — В войсках морской пехоты. Я делал то, что мне говорили, не задавая при этом вопросов.
Она полностью замолкает, и я делаю попытку перевести разговор в более непринужденное русло. Поэтому уточняю:
— Но я прекрасно осознавал, куда и на что я шел.
— Я не приняла то, что хотели от меня родители, и это разозлило их.
— Так маленькая принцесса бунтует? Ахх, забавно! — Я всего лишь пытаюсь подразнить ее, но выходит, откровенно говоря, хреново, как будто я специально придавил ее большим количеством неподъемного груза.
— Я совсем не бунтую, — резко огрызается она. — Я всего лишь пытаюсь жить своим умом. Я уже взрослая. Мне кажется, никому не нравится, когда им стараются помыкать.
В воздухе витает определенная напряженность, и я чувствую, что задел Эмили за живое, когда поднял такую деликатную тему. Я не хотел обидеть ее чувства или же оскорбить ее. И то, что я нехорошо чувствую себя из-за этого, — новая эмоция для меня. Если быть честным, то обычно я только и делаю, что раню чувства других, чтобы они отстали от меня. Но сейчас все с точностью наоборот, я судорожно перебираю в голове идеи, чтобы немного снизить градус напряжения.
— Прости меня, я хотел всего лишь подразнить тебя, но это вышло хреново. Расскажи мне, чего такого хочешь ты, что так претит твоим родителям?
Она делает глубокий вдох и нерешительно продолжает:
— Моего отца зовут Алекс Бёрнэм… слышал о таком?
Я громко присвистываю.
— Э… ну, да… ну, я имею в виду, а кто его не знает? Он влиятельный член палаты представителей по делам вооруженных сил. И также метит в Белый дом.
— Когда ты рожден в такой богатой и влиятельной семье, тебе не дают никакого выбора в плане личной жизни, выбора той профессии и построения той карьеры, которую хочешь.
Я бросаю на нее скептический взгляд. Естественно, она, как и все девушки, склонна все утрировать.
— Вообще никакого?
— В большинстве своем — нет. Я имею в виду, у меня есть выбор, к примеру, принять ванну или душ, а кроме этого, права выбора у меня нет. — Ее голос низкий, и она впадает в состояние апатии.
— Приведи примеры, — пытаюсь я немного отвлечь и оживить ее. — Так я смогу понять тебя.
На самом деле, я хочу посмотреть, насколько она отчаялась по поводу этой ситуации. Потому что это, наверное, так «плохо» быть из привилегированной и богатой семьи. Хорошо, что в моих мыслях есть здоровая доля иронии.
Эмили делает глубокий вдох, прежде чем начинает говорить:
— Хорошо. Мне постоянно говорят, что надеть, с кем следует общаться, как говорить, как себя вести, какие у меня должны быть друзья, какую профессию мне выбрать, сколько мне съесть, потому что не дай Бог я съем лишнего и растолстею, и поэтому на фотографиях буду выглядеть ужасно.
— Все так плохо? — Когда я задумываюсь об этом, это действительно кажется ужасным.
— Нет, это еще терпимо, самое ужасное, мама заставляет меня возобновить отношения с моим бывшим, потому что его отец один из основных спонсоров политической кампании моего отца.
— Это тот мудак, что тебя преследует?
— Ага, тот самый. И что еще ужаснее, им наплевать на то, что он очень жесток по отношению ко мне, главное, чтобы я не раскачивала денежную лодку.
— Что за херня? — восклицаю я громко. — Он что, жестоко обращался с тобой?
Она кивает.
— Да, но это было только раз, и я сразу же порвала с ним все отношения.
Невероятно.
— И твои родители все еще хотят, чтобы ты встречалась с ним?
— Ну, — она пытается уклониться. — Они точно не знают, что он сделал тогда со мной. Я просто сказала им, что мы закончили наши отношения на плохой ноте. Просто понимаешь, Никс, у меня с родителями не настолько доверительные отношения, чтобы я могла им все рассказать.
Что-то в ее голосе заставляет меня чувствовать неподдельную печаль за нее. Вполне очевидно, что в отношениях с родителями у нее не хватает какой-то важной составляющей, и мне кажется, что это — любовь, связь, которая должна быть между родителями и детьми. Я говорю ей быстрее, чем успеваю подумать:
— А может, если ты им расскажешь, они прислушаются к тебе?
— Может быть.
Она устраивается поудобнее на сиденье и скрещивает руки на животе. От ее невинного движения ее платье приподнимается еще выше, открывая передо мной потрясающий вид на красивые ноги, но я все еще вовлечен в разговор.
Я решаюсь немного сменить тему:
— Какой из запретов ты нарушила, что тебе перекрыли поступление денежных средств?
Она хихикает.
— Я выбрала журналистику в качестве главной специальности, и моя мать буквально сорвалась с цепи. Она хотела, чтобы я выбрала медицину или юриспруденцию.
— Эм… а что не так с журналистикой? Ты же не выбрала специальность стриптизёрши?
Она выпрямляет спину и поворачивается ко мне, восклицая:
— Точно! Я подумала то же самое. Ты понимаешь меня, Никс.
Я смеюсь. Возможно, я начинаю понимать ее.
— Так ты всегда была мятежной дочкой, которая сопротивляется сильной руке родителей?
Я замечаю краем глаза, что ее плечи поникли, и она опустила голову, чтобы не было видно ее глаз. Мне кажется, что я ненароком затронул то, чего она стесняется. Ее язык тела говорит за нее все.
— Нет. Я никогда не восставала против их решений, — говорит она тихо. — Два года назад я бы не понравилась тебе.
Я пытаюсь немного разрядить напряженную атмосферу и аккуратно шучу, потому что в данный момент ее голос кажется немного растерянным.
— Пфф, а кто тебе сказал, что ты мне сейчас нравишься?
Я удостаиваюсь крепкого удара крошечным кулачком по руке.
И затем следующие ее слова буквально скручивают мои внутренности.
— Я нравлюсь тебе.
Мой желудок сжимается, потому что она права. Ее голос нежный и сексуальный. Но она не прилагает к этому специальных усилий.
Пришло время еще немного ослабить напряжение.
— Ну да, ладно, ты ничего, Бёрнэм. Для девушки, пойдет.
Она опять смеется, и ее хриплый смех еще сильнее скручивает в узел мои внутренности. Мой член начинает подрагивать от желания, и я принуждаю засранца не испытывать никаких иллюзий на этот счет, Эмили для нас под запретом.
Мне срочно необходимо поговорить о чем-нибудь другом.
— Почему ты думаешь, что не понравилась бы мне пару лет назад? — если все настолько плохо, то это немного успокоит мой неугомонный стояк.
— Оу, ну давай посмотрим. Я была избалованной, тщеславной, самовлюбленной, капризной, надменной, подлой, своевольной, злой. И это только для начала.