«Как же выкурить оленей с их лёжки? – раздумывал я над сложившейся ситуацией. – Ни с какой стороны к ним не подобраться. Если опуститься в распадок и попробовать подойти к ним снизу, они убегут в гору. Со стороны склона тоже не подойдёт – обязательно услышат».
И я решил ждать. Должны же они когда-нибудь сами покинуть свою «крепость». Я уселся на валежину и, прислонившись спиной к лиственнице, стал наблюдать за стадом. Таким образом мне пришлось отсидеть около часа. Олени спокойно лежали на своём склоне, некоторые из них вставали и медленно бродили между лежащими.
«Это караульные! Молодцы, знают своё дело, – любовался я рогачами.
Но вдруг всё стадо разом поднялось и, потоптавшись на месте, двинулось к вершине гряды под защиту леса. Как ошпаренный я вскочил со своего места и кинулся в ту сторону, куда двинулись олени.
«Только бы успеть!» – думал я.
Но тут мои глаза заметили, что часть стада начинает смещаться в мою сторону. Я сбросил рюкзак и, став за деревом, стал ждать. Дикари шли не торопясь, спокойно, уверенные, что никакой опасности рядом с ними нет. Через несколько секунд я стал различать самцов от самок. Впереди шла старая важенка.
«Её трогать нельзя, – сделал я для себя заключение. – Она самая опытная и умная. За ней шли самки помоложе. Позади них двигались быки. Моё внимание привлёк огромный, окружённый важенками бычина. Он был на голову выше всех остальных самцов, казалось, вместо рогов на голове у него вырос целый лес.
«Вот ты-то мне и нужен, – снял я «сайгу» с предохранителя. – Как производитель ты уже никакой, но молодых самцов будешь гонять ещё долго».
Расстояние между мной и оленями сокращалось. Я поднял ружьё и стал ждать момента, удобного для выстрела. Наконец, бычина оказался в пределах досягаемости моего оружия. Но в этот момент его закрыли от меня другие олени. Я продолжал ждать. И мне, наконец, повезло. Бок рогача появился в моём прицеле. Взяв точно под лопатку, я нажал спуск. Услышав резкий хлопок выстрела, олени, задрав хвосты, галопом бросились через заросли ерника к лесу. Когда стадо исчезло, я подошёл к лежащему на земле быку. Олень был мёртв.
«Прости, – сказал я ему. – Без тебя и стаду будет лучше, и мне ты нужен. Через два-три дня у меня не останется даже крупы. Будет только чай. А на одном чае долго не протянуть».
Через несколько минут я снял с оленя камусы, потом занялся вплотную его разделкой.
«Ну и здоров же ты! – смотрел я на него. – Тебя переворачивать – целая проблема. Сколько же тебе лет?»
Я посчитал отростки рогов оленя, получилось восемнадцать.
«Ты должен мне сказать «спасибо», – поднял я голову зверя. – Век твой уже прошёл, умер ты легко, не успев испытать страха. И не от волчьих зубов. Так что давай на меня без обид. «Отдыхай» и возвращайся в своё любимое стадо».
Себе я решил взять задние ноги. Срезать с них мясо, нарубить шашлыков, испечь всё сразу на углях и с таким запасом провизии идти дальше.
«И всё-таки, кого олени испугались? Кто-то их потревожил? – размышлял я над случившимся. – И самое главное – вовремя! Кто бы это мог быть?»
Но разбираться с этим вопросом времени у меня не было. Почувствовав скорую поживу рядом со мной, на сухую лиственницу уселся ворон. Он важно ходил из стороны в сторону по толстому сучку, и было видно, что изнемогал от нетерпения.
«Ты, братец, что-то совсем оголодал! – посмотрел я на него.
– Подожди немного. Скоро наешься вдоволь. Всё, что здесь лежит, я не унесу. Да и медведь, который скоро сюда придёт, целиком оленя не осилит».
«Буду ждать», – прокричал ворон, нисколько не удивившись, что человек с ним запросто общается.
«Наверное, с такими, как я, ты уже здесь встречался, – отметил я про себя поведение птицы. – И всё-таки, какой бес спугнул оленей с их лёжки? Кто-то ведь их поднял?»
И тут я опять почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Подняв голову, я увидел бесшумно вышедшего из-за деревьев знакомого медведя. Зверь появился с того места, откуда сбежало недавно потревоженное стадо.
«Так это ты организовал среди оленей тревогу? – мысленно обратился я к косолапому. – Не будь тебя, никого бы я не добыл».
Услышав мою реплику, лохматый громадина остановился и, опустив лобастую голову к земле, стал мотать ею из стороны в сторону.
«Просишь себе заслуженный кусочек? – понял я его жест.
– Не торопи, я скоро пойду, а ты – молодец! Загон организовал по всем правилам!
«Не молодой я, потому и умный, – прорычал Топтыгин. – Видишь, и тебе верю, потому тебя не боюсь».
«Подобных мне немного, – взвалил я на плечо свою ношу, – потому с другими людьми будь осторожен. Они с тобой разговаривать станут языком выстрелов».
«Их я очень боюсь», – посмотрел на меня косолапый своими маленькими наивными глазами.
«Вот и хорошо! – махнул я ему на прощание. – Удачи тебе и будь осторожен!»
Отойдя от туши добытого оленя с сотню шагов, я обернулся. Медведь был уже около мяса. Он поднял на меня свою красивую голову, и в его морде мелькнуло выражение благодарности.
«Звери, что люди, – думал я, перешагивая через валежины.– Они, как и мы, умеют переживать и, возможно, по-своему испытывают чувство товарищества. Дожил! – улыбался я сам себе. – Завёл дружбу с волками, в приятельских отношениях с медведем… Интересно, что ждёт меня впереди?»
Ощущение единства с окружающим миром пьянило. Удивительное, небывалое чувство какой-то особой полноты жизни. Раньше ничего подобного я не ощущал.
«Расту или деградирую? – спрашивал я себя. – Впрочем, какие могут быть сомнения? Конечно, расту! Скоро дойдёт до того, что не захочется возвращаться в жилуху. Построю где-нибудь здесь у реки или озера избушку и заведу дружбу с четвероногими. По крайне мере, звери честнее и надёжнее людей. В их простых отношениях нет понятия о продажности, зависти, лицемерии и предательстве».
Рассуждая таким образом, я занялся своим лагерем и приготовлением оленьего мяса. Чтобы испечь на углях шашлыки, требовалось нарезать побольше берёзовых прутиков. Когда такая операция была завершена, я посолил и поперчил кусочки нарезанного мяса и надел их на берёзовые шампуры. Дело осталось за костром. Сушняка вокруг хватало. Поэтому через пару часов угли были готовы. И я приступил к последнему этапу задуманного. Мяса было много, поэтому печь его пришлось почти до рассвета. Естественно, после бессонной ночи надо было хорошенько отдохнуть. И я решил устроить себе однодневный отпуск. Тем более что запас моих продуктов пополнился, а минусовые ночные температуры позволяли за него не беспокоиться. Первое, чем я решил заняться, была стирка, а потом на повестке дня стояло штопанье дыр на одежде. Без этого было нельзя. Иначе мой вид любого нормального человека может привести в ужас. То, что Чердынцев вменяем, я, откровенно говоря, сомневался. Но всё равно пугать его не хотелось. Начал я приведение себя в порядок с бритья, закончил с иголкой в руках, когда на дворе стояла глубокая ночь.
«Ну, вот и всё, – поздравил я себя. – Теперь можно и на боковую!»
Но продремав пару часов, я проснулся. Внутренний сторож говорил, что всё в порядке, никого подозрительного поблизости нет, но спать почему-то не хотелось. Подкинув в костёр сушняку и улегшись поудобнее, я опять погрузился в свои воспоминания. Мысленно оказавшись снова на русском севере, я увидел себя сидящим в библиотеке Добрана Глебыча. Передо мной лежала петрографическая Веда, рядом сидел хозяин дома, и со мной о чём-то говорила его жена:
– Ты понимаешь, Юра, почему наши дочери не выходят замуж за кого попало? И сыновья наши очень редко женятся на девушках из системы. Если такое и происходит, – взглянула Ярослава на своего улыбающегося мужа, – то это случается, если есть надежда такую девицу привести в чувства. Научить её любить и ценить своего мужа, правильно относиться к своей матери и, что очень важно, к будущим детям. Вот он, – кивнула Ярослава на Глебыча. – С такой красоткой горюшка хлебнул. Не будь меня, неизвестно, чем бы его затея кончилась.
– Ты имеешь в виду Валентину? – спросил я.
– Конечно, её. Сейчас она другая. Родилась заново, стала более продвинутой, чем я. Теперь я у неё учусь… Но какая она была, когда из мира нелюдей оказалась под этой крышей! Ужас! В ней всё бунтовало, каждая её клетка бесилась. Ломка стереотипов – тяжёлый процесс. Я бы сказала сверхтяжёлый.
Глава 7
Город и деревня
Но тут в библиотеку вошли обе девушки, и вся семья опять оказалась в сборе. Они сообщили, что дела все.сделаны, и что им одним, без нас, скучно.
– Садитесь, сороки, – улыбнулся отец. – Как говорится, в ногах правды нет. Пришли послушать, какие у нас здесь разговоры? Что ж, слушайте, это касается и вас.
– Чтобы понять нас и разобраться в сути происходящего. Помнишь, – посмотрела на меня Ярослава. – Ты чуть ли не с порога задал такой вопрос Добрану? Надо разобраться с некоторыми неизвестными простому обывателю технологиями. С тем, казалось бы, ненавязчивым влиянием определенных сил, которые подвели земную цивилизацию людей фактически к социальной катастрофе. Некоторые вещи о цивилизации мегаполисов Добран тебе говорил. Но далеко не всё, мне бы хотелось кое-что добавить, – села Ярослава рядом с мужем. – И вот что, – на секунду женщина-философ задумалась, потом сказала: – Не надо считать, Юра, что города на Земле являются следствием процесса урбанизации. Урбанизация – не причина. Это всего лишь ширма, за которой спрятана суть происходящего. Своего рода фиговый листок. И неверно считать города явлением естественным, дескать, без них земной цивилизации не обойтись. Надо же, в мегаполисах – средоточие и культуры, и науки, и промышленности! Только, какой культуры? Искусственно созданной, оторванной от реальности, массовой, извращённой и по своей сути рабской. То же самое можно сказать и о науке. Накапливанию знаний об окружающем мире город только мешает. Слишком много помех: нет ни чистой воды, ни воздуха, ни пространства. К тому же на научные опыты постоянно влияют искусственные электромагнитные поля. Последний фактор пагубно влияет и на психику. Как стало известно из многочисленных исследований, электромагнитные поля разрушают нейроны. Какая уж тут наука, когда нервная система человека подавлена и работает во враждебных условиях. Теряется память и ощущается постоянный недостаток энергии. Все серьёзные открытия, как правило, делаются в специальных лабораториях за городом, на природе. Так что о серьёзной науке в мегаполисах говорить не приходится. Это хорошо поставленная комедия. Остались только промышленные предприятия, где отупевшие от суеты различных житейских проблем, пагубного влияния сотовых станций и других видов электромагнитного воздействия современные рабы, находясь в постоянном стрессе, продают за деньги свои силу и время, отпущенное им Создателем для жизни. Я сказала «рабы», и это не гипербола, а печальный факт. Города нашей хвалёной цивилизации были созданы, прежде всего, как гигантские вместилища потерявших своё высшее предназначение человекоподобных двуногих созданий.
– Не сильно ли это сказано? – засомневался я.
– Не сильно, – вздохнула Ярослава. – Тёмные ещё на заре времён поняли, что независимыми, живущими на земле своим трудом людьми управлять практически невозможно. Они самодостаточны. Сами себя кормят, одевают, живут в согласии с природой. И что самое неприятное, не по их надуманным, а по её универсальным законам. И тёмные начали действовать. Ты должен знать, что всё начинается с идеологии, которую сами люди не придумывают. Им её обычно подсовывают.
– И в весьма красочной упаковке, – пробасил Добран Глебыч. – Вспомни, когда это началось? Чуть ли не с раннего Средневековья.
– Что-то не припоминаю, – растерялся я.
– А ты былины когда-нибудь читал?
– Знаю почти наизусть.
– Тогда начнём со встречи Ильи и Добрыни. Как назвал боярин Добрыня Муромца?
– Деревенщиной, – припомнил я.
– Он насмехался над Ильёй, и деревенщина у него звучало, как оскорбление, и выражало презрение, – посмотрела на Своего мужа Ярослава. – Так я говорю, Добран?
– Так, – кивнул головой её муж. – Добавь, что и Чурило Пленкович над Ильёй при встрече смеялся. Он тоже у него был и деревенщиной, и смердом, которого надо проучить.
– Теперь ты понял, о чём я? – повернулась Ярослава ко мне. – На Руси, да и не только на ней, и по всей Европе, и даже в Византии ценности были полностью изменены. Зависимый от деревни город получил более высокий статус, чем источник, благодаря которому он жив. Паразитическая система стала более уважаемой, чем та, которая её кормит. Что собой представляли средневековые города? Прежде всего, место, где производился товарообмен. Конечно, были в городах и ремесленники, но редко кто из них жил только своим делом. Обычно за городскими стенами они имели возделанные поля, а в городах рядом с домом ещё и скот. В развитии города нуждалось, прежде всего, купечество. Это и понятно, чем больше людей, тем шире возможность что-то продать. Именно купцы перевели простой товарообмен на денежные рельсы. Первыми деньгами было что? Слитки серебра и золота. Пока в ходу были драгоценные металлы, большой беды никто не видел. Хотя ростовщики в таких городах свои гнёзда свили. Для себя ты должен уяснить: всё началось с того момента, как прекратился арийский бартерный товарообмен. Появились первые деньги, появились и их хозяева. Кто они такие ты, я думаю, знаешь.
– Конечно, – сделал я умную физиономию. – Представители богоизбранного народа.
– Верно! – улыбнулась Ярослава. – Теперь ты понимаешь, почему по Талмуду богоизбранным запрещено обрабатывать землю в изгнании?
– Неужели для того, чтобы они всегда концентрировались по городам и не пытались уйти к земле?
– Ты догадлив, Юра. Именно по этой причине, другого объяснения нет. Но не надо считать богоизбранных основным фактором возникновения городов в Средневековье, тем более там, где их не было. Ты должен знать, что ещё в VII веке Русь называли Гардарикой, т.е. страной городов. И городов на Руси действительно было много. Но интересно то, что население русских городов, несмотря на то, что они стояли сотни лет, никогда не превышало отметку семи-восьми тысяч. Долгое время учёные не могли понять причину этого. Во всём мире города разрастались, а на Руси нет. Их становилось больше, факт, но численность жителей в русских городах всегда была ограниченной. Наконец, научные мужи догадались, в чём дело. Оказывается, жители русских городов, кем бы они ни были: кузнецами, гончарами, сапожниками, никогда не теряли связь с землёй. Живя в городах, они оставались наполовину крестьянами. То же самое можно сказать о боярах и даже о князьях. На ведической Руси работа в поле считалась священной и самой престижной. На Руси в те времена бытовала поговорка «Вторая мать – земля наша…» У каждого русского было две матери: одна давала жизнь, вторая помогала стать полноценным человеком. Если ты знаешь былины, вспомни, какой из русских богатырей был самым знаменитым?
– Конечно, Микула Селянинович, – выпалил я. – Труженик-пахарь. По силе он оказался мощнее самого Светогора.
– Молодец, помнишь. В его суме лежала тяга земная. Другими словами, он мог без труда нести гравитационное поле планеты! В ведические времена это был самый уважаемый на Руси человек. О чём-то это говорит? Но в христианскую эпоху возникла та самая идеология презрения ко всему деревенскому и природному, которую мы наблюдаем и в наше время. В Христианизированных городах оратаев с X века стали называть смердами. Значит, смердящими – грязными. До сих пор можно услышать: «Эй ты, деревня!» Слово «колхозник» стало синонимом слова «придурок». Но это только фон, то поле, на котором развернулась трагедия, которую мы сейчас наблюдаем. Когда на Руси, да и во всём мире, стали стремительно расти города, тёмные приступили ко второму этапу создания городского стада. Ты, я думаю, должен помнить механизм роста городов на Западе?
– Помню, – улыбнулся я. – Каждый крепостной, попав в город и прожив в нём год, получал свободу.