– Хорошо, – кивнул Сергей, – ты же мастер, тебе виднее. Так что запускай машину, мне интересно посмотреть ее в работе.
Два закопченных мужика в штанах и кожаных фартуках уже разжигали топку под котлом, а Нартов скрылся в небольшом сарайчике, но тут же вышел оттуда, неся что-то вроде средних размеров примуса. При ближайшем рассмотрении оно оказалось часами со здоровенным горизонтальным циферблатом. Причем, что удивительно, стрелок было три, то есть имелась и секундная. Правда, стекла не было вовсе.
– Хронометр работы мастера Клемента, привезенный мной из Англии, – гордо сообщил Нартов. – По оному образцу я сделал часы Петру Великому, но они сейчас в Петербурге. Давление в котле поднимется за семь-восемь минут, и можно будет пускать пар в машину.
Когда подошло время, Андрей Константинович шагнул к котлу, крикнул: «Поберегись», – отчего мужики тут же отбежали от топки, и повернул рычаг на трубе от котла к золотнику. Раздалось шипение, маховик повернулся, и тут из отверстия посредине цилиндра ударила струя пара, затем еще одна, потом еще и еще. Маховик раскрутился примерно до трех-четырех оборотов в секунду, и Нартов начал вертеть какую-то рукоятку снизу. Видимо, от нее шел привод к натяжителю ремня, потому что он натянулся и начал проворачивать мощную дубовую балку с намотанной на нее веревкой. Другой конец ее проходил через шкив на вершине трехногой мачты к мощной чугунной гире. Вот веревка натянулась до звона, и гиря медленно поползла вверх. Сергей смотрел на часы. Да, действительно, уже на четырнадцатой секунде гиря почти вплотную подошла к шкиву. Нартов перекрыл пар, ослабил ремень, и гиря с четырехметровой высоты ухнула на землю.
– Здорово, – восхищенно сказал Сергей, а про себя прикинул, что, пожалуй, для полной завершенности картины не хватает одной небольшой детали. Например, Алексея Долгорукова, аккуратно положенного под треногу сразу после начала подъема гири. Вслух же император продолжил: – Я, собственно говоря, и не ожидал иного исхода, раз за работу взялся сам Нартов. И поэтому написал вот такую бумагу. Правда, пока она силы не имеет, ибо должна быть подтверждена Верховным тайным советом. Однако даю императорское слово, что как только заработает большая машина, сделанная по образу этой, весь Совет поголовно у меня тут же распишется здесь как миленький. На, читай.
Нартов взял бумагу, прочел первые две фразы, открыл рот, да так и остался стоять, не в силах поверить увиденному. Потому что он держал в руке указ о пожалованьи ему графского титула и награждении орденом Андрея Первозванного.
Когда Андрей Константинович немного пришел в себя после сногсшибательной новости, Сергей вручил ему заказ на четыре десятка небольших медных и железных пластинок. Потому как до сих пор он использовал планшет очень редко, экономя заряд аккумулятора, но ведь, как его ни экономь, он все равно довольно быстро кончится. Поэтому Новицкий собирался изготовить штук двадцать небольших гальванических элементов. Но не вольтовых, потому как хоть сколько-нибудь чистый цинк в России пока получать не умели. Однако пара «железо – медь» с нашатырем или соляной кислотой в качестве электролита тоже даст напряжение, хоть и совсем небольшое. Зарядное же устройство в контейнере имелось, и нестандартное – оно могло работать при входных напряжениях от пяти до шестидесяти вольт.
– Государь, позволь спросить, а что это будет? – поинтересовался Нартов.
– Да вот захотелось мне что-то на досуге заняться химическими опытами, – пояснил Сергей.
– По-моему, зряшное это дело, ваше величество, – с сомнением сказал механик. – Встречал я в Англии двух алхимиков, и оба были шарлатанами. Одного, кажется, уже повесили.
Новицкий почувствовал что-то вроде обиды. Как, интересно, без химии взрывчатку делать? Андрей Константинович тут явно не прав. Хотя… ведь емкость задуманной батареи намного больше, чем нужно для заряда планшета! И значит, потом можно будет провести небольшую демонстрацию – показать Нартову, что такое гальванопластика. Уж ее-то он, надо думать, оценит по достоинству. И наверняка после этого изменит свое мнение как о химиках в частности, так и обо всей этой полезнейшей науке в общем. Хотя, пожалуй, первый шаг в данном направлении не помешает сделать прямо сейчас.
– Я тоже видел одного алхимика, и он совершенно точно был жулик, – кивнул Сергей, имея в виду Шенду Кристодемуса. – Но, несмотря на это, ему все-таки удалось добиться кое-каких интересных результатов. Вот я и подумал: а что получится, если химией займется не шарлатан, а честный человек вроде меня? Подозреваю – нечто удивительное, но это еще надо проверить.
Изготовление и успешный пуск маленького паровика вдруг привели к довольно неожиданному последствию.
Миних пришел с очередным докладом по поводу текущих дел Совета, и Сергей обратил внимание, что генерал-аншеф явно торопится побыстрее закончить свою речь. Раньше за ним такого не замечалось, поэтому Новицкий предложил:
– Если ничего срочного там не произошло, то давай лучше поговорим о том, что тебя волнует. Ведь не из-за речей же Головкина ты сейчас чувствуешь себя как на иголках?
– Чистая правда, государь, мне об этом сборище ныне и вспоминать-то неохота. Потому как сразу после сегодняшнего заседания поехал я к Нартову да попросил показать в действии машину, изготовленную им по твоему повелению. Ты хоть сам-то понимаешь, что за вещь вы сотворили?
– Паровой двигатель, – пожал плечами Новицкий, – предназначенный для приведения в движение различных механизмов вместо водяного колеса, а также ради замены мускульной силы людей или животных.
– Да пес с ними, с механизмами этими, их пока и мужики неплохо крутят! Но ведь ваша машина выполняет ту же работу, что здоровый человек вроде меня, и не устает. А Нартов сказал: если сделать машину всего в пять раз больше, то она будет в сто раз мощнее! То есть заменит сотню гребцов на галере и не будет уставать при этом, сколь угодно долго двигая корабль полным ходом. Только надо придумать привод от колеса машины к веслам, но Андрей Константинович мужик башковитый, он справится.
– Не нужно привода, – хмыкнул Сергей. – В древней Греции жил великий ученый Архимед, и он придумал архимедов винт, его можно посадить прямо на ось маховика. Но какой смысл заменять гребцов машиной? Ей же дрова нужны всегда, а гребцов можно накормить заранее.
Разумеется, молодой человек это отлично знал, но ему было интересно, что скажет Миних.
– Все виктории флота российского в войне со шведами были одержаны гребными судами, – пояснил генерал-аншеф. – Это давало нам возможность маневрировать в безветрии, когда корабли противника двигаться не могли. Однако если на судне много гребцов, то на нем уже нет места для пушек. Что плохо, артиллерийский огонь шведов наносил немалый урон, а наши почти не могли отвечать. Но машина займет совсем немного места! И значит, получится корабль, вооруженный как фрегат или даже сильнее, но способный двигаться в безветренную погоду подобно галере. Сие есть великое дело, государь, поверь мне.
– Поверить нетрудно, корабль сделать уже труднее, а десятки паровых машин – и вовсе невозможно без хорошего завода. Один же корабль особой пользы не принесет, а вот вред от него может быть. Увидят этакое чудо шведы, англичане или голландцы – да тоже построят себе, а нам останется только кусать локти. Вот поэтому Нартов сейчас начнет строить именно завод, а вместе с ним – новую машину, которая будет крутить станки на этом заводе. И только потом можно будет думать, как поставить паровую машину на корабль.
– Как сказать, – покачал головой Миних, – начинать думать никогда не бывает рано, а вот поздно – это случается, и часто. Если решено, что когда-нибудь у России будут корабли с паровыми машинами, то готовить для них механиков и прочих людишек вплоть до капитанов нужно уже сейчас.
– Ладно, в общем, я согласен, и давай сделаем так. Летом съездим в Петербург, посмотрим, что там и как, а то я слышал, будто город сей потихоньку начал хиреть. Среди моряков подберем несколько десятков помоложе да потолковей, и чтобы были согласны служить на новых кораблях. Ближе к осени я привезу их в Москву, и пусть они на заводе у Нартова учатся обращению с машинами. Ты же останешься в Питере надзирать за постройкой первого парового судна. А чтобы никто раньше времени не начал проявлять к нему интерес, говори, что строится царская яхта. И труба там нужна… ну, скажем, для бани. Или для пекарни какой-нибудь особой, не суть. Царь же на ней плавать будет!
– Моряки говорят «ходить», государь.
– А я пока еще не моряк, так что мне можно. Значит, в ближайшее время жду от тебя бумаги, где будет написано, сколько денег и когда потребуется для постройки такого корабля. Без машины: с ней будем отдельно разбираться. Потому как есть у меня большое подозрение, что моего содержания, хоть и увеличившегося против прежнего более чем в три раза, хватит только на лодку, коя сможет плавать отсюда в Кремль и обратно. Вообще-то деньги у нас будут, но не сегодня и не завтра.
И даже не послезавтра, закончил про себя император. А никак не раньше середины следующей зимы, да и то если у Порфирия Баташева все получится как задумано.
Глава 19
После беседы с Минихом молодой император надолго задумался. Но вовсе не о способах установки паровика на корабль – в конце концов, сколько ошибок при этом ни наделай, обязательно выяснится, что в истории техники был уродец и хуже. Тем более что строить придется явно не «Грейт Истерн», а для начала нечто небольшое и учебно-тренировочное. Нет, Новицкого привело в задумчивость другое.
С самого начала было ясно, что в роли Петра Второго ему понадобятся помощники. И для того чтобы они работали в полную силу, им надо что-то дать взамен. Иногда это бывает нетрудно, как, например, в случае с тем же Баташевым. Ну очень хотелось человеку стать дворянином! Да и от золота он тоже отказываться не собирался, так что теперь как миленький работает над расширением финансирования императорских проектов. Или взять Ершова. Перспектива из простого лакея дослужиться до гофмейстера двора подвигла его на такое трудолюбие, что просто диву даешься. Даже пить перестал, хотя раньше, по бабкиным сведениям, частенько позволял себе заложить за воротник. Кстати, надо подумать, что оставить ему в качестве морковки, когда он все-таки получит свой вожделенный чин.
Много их уже, почувствовавших возможность подняться повыше, подытожил Сергей. Но это нужно не всем. Нартов видит смысл жизни в создании все новых и новых механизмов, каждый из которых будет лучше предыдущего. И еще ему хочется, чтобы эти его устремления воспринимались не как чудачества, а как достойнейшее занятие для государственного мужа. Молодой император понял это с первой же встречи, и теперь оставалось всего лишь время от времени поддерживать уверенность механика в том, что все его начинания обязательно получат необходимую поддержку на самом верху.
А вот Христофор Антонович Миних, обрусевший немец, стоял особняком. Не нужно ему было от царя ни званий, хотя, конечно, со временем он не откажется стать фельдмаршалом, а потом, глядишь, и вовсе генералиссимусом. Ни денег – их у него сейчас больше, чем у самого Сергея. Генерал-аншефу нужен был сам император. В качестве фигуры, которая поведет державу к могуществу и процветанию при посильной помощи его, Христофора Миниха. Может, он думал не совсем такими словами, но суть от этого не менялась.
«Вот так, – прикинул Новицкий. – Если хочу, чтобы мне верно, преданно и с радостью служил этот человек, придется самому точно так же служить России.
Да, но я же вроде не против, – продолжил рассуждения молодой человек. – Наоборот, очень даже «за»! Царем ведущей мировой державы быть куда приятней, чем сидеть в занюханном дворце посреди бардака и соображать, ту ли страну назвали Гондурасом. Правда, у меня есть миссия, которая вроде бы никоим боком не относится к озвученной задаче. Хотя это как сказать! Научный престиж тоже вещь немаловажная. Ладно, с паровиком все в порядке, полезность этой машины не вызывает сомнений, хотя тот экземпляр, к постройке которого скоро приступит Нартов, предназначен всего лишь для вращения четырехкиловаттного генератора. Его тоже придется сделать, и он опять-таки не будет лишним и после благополучного запуска маяка. Правда, здоровенные высоковольтные конденсаторы, для изготовления которых я уже заказал бумагу, воск и свинец, пожалуй, ни к чему полезному приспособить не удастся. Зато вместо «лейденской банки» в будущих учебниках физики окажется «нартовский бочонок», что тоже неплохо. Да и насчет их бесполезности, похоже, мысль была поспешной. Пес с ним, с еще не родившимся доктором Гильотеном, не будем перехватывать у него лавры изобретения головоотделительной машины. Возьмем массивный дубовый стул, подведем к ножкам и подлокотникам провода от конденсатора, зарядим его до двух киловольт, а потом останется только посадить кого-нибудь очень вредного в это кресло и включить рубильник. Так что – подведем итог – зря я тут комплексую. Выполнение моего задания ничуть не помешает реализации того, чего ждет от меня Миних и другие, ему подобные».
Нартов не задержался с выполнением заказа на медные и железные пластины, принеся их во дворец уже через два дня. И попытался узнать более конкретно, что именно с ними собирается делать царь, но услышал в ответ, что ему, разумеется, все покажут и расскажут. Только по завершении опытов, кои продлятся не более недели.
– Я не хочу выносить на суд людской незрелые плоды ума своего, – заявил Новицкий, и вроде как Андрея Константиновича удовлетворило такое объяснение.
Нашатырь нашелся прямо по месту жительства – оказывается, здесь им что-то чистили. Когда Ершов принес образец в небольшой склянке, поначалу Новицкий впал в сомнение. По идее, раствор хлорида аммония должен быть прозрачным, бесцветным и не иметь запаха. Притащенная же Афанасием жижа имела мутный белый цвет с грязно-желтым оттенком и мерзко воняла. В основном аммиаком, но при желании в амбре можно было различить и другие составляющие сортирного характера. Однако мажордом утверждал, что это и есть самый настоящий нашатырь.
Да наплевать, принял решение Новицкий. В качестве электролита может работать что угодно, лишь бы оно не было электронейтральным, а в отношении принесенного реактива таких подозрений не возникало. В конце концов, это всяко лучше упаренной мочи, которая фигурировала как резервный вариант.
Поэтому теперь в небольшом сарае за северным крылом дворца ждали своего часа две глиняные бутыли с нашатырем местного разлива. Там же лежал отрез льняного полотна и контейнер из четырех досок, на скорую руку собранный дворцовым плотником. Он имел основание в виде квадрата пять на пять дюймов, то есть под размер нартовских пластин, и половину аршина, что примерно соответствовало сорока сантиметрам в высоту.
Работа по изготовлению заменителя вольтового столба заняла примерно час. В самый низ Сергей положил медную пластину и сбоку вбил гвоздь, так что он уперся в торец пластины. Сама пластина будет положительным электродом, а гвоздь – токосъемником. Затем отрезал кусок тряпки, сложил его вчетверо и накрыл им пластину. Плеснул нашатыря, после чего уложил сверху железяку, а поверх нее новую медяшку. И так далее, всего двадцать раз, при помощи гвоздей делая отводы через каждые три элемента. Потом посмотрел на дело рук своих, достал из кармана маленький тестер и замерил получившееся напряжение. Каждая тройка элементов давала вольт с небольшим хвостиком, а все вместе они показывали почти семь.
Новицкий подсоединил к батарее зарядное устройство, воткнул разъем в планшет, убедился, что зарядка пошла, и присел на табуретку – процесс должен был продолжаться часа полтора, а то и два. Пока суть да дело, император собирался еще раз прочитать статью о гальванопластике из детской энциклопедии, которая имелась в библиотеке планшета.
Вскоре процесс зарядки благополучно завершился. Император рассовал по карманам планшет и зарядное устройство и отправился к себе обедать. У сарая остался пост из двух семеновцев, которым было наказано никого не пущать ни под каким видом, ибо внутри находится секретный механизм государственной важности. Воняет? Да, это он, у него такие свойства.
После обеда Сергей вернулся в сарай и приступил к опытам по гальванопластике. При себе он имел три графитных стержня, вытащенных из карандашей. Один после этого не подвергался никакой обработке, он покроется медью полностью. Второй с одной стороны был замазан воском для получения медного желоба, который будет легко снять. На третьем, кроме того, имелась нацарапанная надпись. Новицкий изобразил тезис «слава Господу», хотя первым его побуждением было вырезать на графите короткое неприличное слово.