— Письма! — вызванная фея лучилась негодованием.
Три свитка по очереди свалились на уступ. Крылатое чудовище, не опускаясь до диалога, испарилась.
Хэйт хмыкнула: если посланница вынуждена была ждать появления хозяйки для вручения ей писем все три дня, пока адептка была в игре, но недоступна для всего, что связано с внешним миром, недовольство крылатой было объяснимо.
«Недовольства набора скриптов и пикселей — объяснимо, да. Кое-кто бы оценил», — подумала девушка, подразумевая «милую женщину». И приступила к разбору писем.
«Ушастая, ты что, совсем тю-тю? Хоть маякни, как объявишься. Попробуй не объявиться! Все ухи пообрываю! Вернись, я все-все-все прощу… Эй, ушастенькая, ты обязана вернуться! P. S.: Вернешься — и я удалю скрины, где мы в костюмах горничных, ну, те, на которых ты есть. Обещаю!» — этот шедевр экспрессивности прилетел от гномы.
«Хэйт, малая пишет мне каждый день, просит помочь тебя разыскать и вернуть. Подозреваю, ей просто нравится общение с личной посланницей, но не могла бы ты, как зайдешь в игру, написать нашей гномке?» — в письменной форме Монк оказался разговорчивее, чем в устной.
«Свяжись со мной и Масей. Чем скорее, тем лучше», — демонстрировал качество, родственное с талантом, Рэй.
Хэйт: озадачилась следует ли написать всем троим, где она, чем занимается, и почему связь с ней затруднена? И поняла, что… лень. Одним посланием, сколь угодно подробным, ей, скорее всего, не обойтись, народу будут интересны подробности… Лучше потом, всем разом и на словах, объяснить.
А до того времени решить, полную или «отредактированную» версию рассказывать. И обмозговывать это надо, как говорится, в здравом уме и — видя всю картину.
Хэйт тяжко вздохнула, активируя почтовую функцию. Мрачная, всклокоченная феечка зависла перед носом хозяйки, скрестив на груди ручонки. «Чем она вообще занимается, пока сидит без работы?» — задумалась адептка, выбрав средством набора текста «голос». Выбор вообще состоял из двух вариантов, собственно: «голос» и «запись», последняя вызывала перо и белый лист — пишите письма, господа и дамы, от руки. Никаких «клавиатур» в фэнтезийном средневековье!
Обычно девушка использовала перо — нравилось оно ей (чернильницу в комплект не предлагали, перо было «самописное»). Но сегодня ей хотелось позлить одну мелкую и вреднючую фею. «А раньше я так думала только о Маське», — хмыкнула Хэйт и начала диктовку.
— Жива. Здорова. Страшно занята. Отпишусь, как смогу.
Слова по мере наговаривания проявлялись на развернутом стилизованном листе. Подтвердив, что с текстом закончено, адептка выбрала адресатов: Маську, Рэя и Монка. Каждый получит по копии, меньше будут тревожиться.
— Свободна, — Хэйт махнула рукой феечке. — Но ты помни, мое предложение все еще в силе.
Она показала на себя и на пропасть.
Фея поочередно коснулась трех свитков (сколько адресатов, столько и писем) палочкой (волшебной, не иначе) — процесс магической отправки корреспонденции. И рассыпалась искрами.
— Надо было написать, чтобы немедленно удалила, — покачала головой адептка, думая о Маське и скринах, где она в непотребном виде. — Я даже ТАК приличнее выгляжу!
Еще через два дня реального времени Хэйт получила три оповещения — за зал молний, об устойчивости и игнорировании магии воздуха. И — первом достижении, под занятным, но не особенно логичным названием Громоотвод. Вдобавок шла невосприимчивость к природным дебаффам (Хэйт в очередной раз пожалела, что это свойство не переносилось на заклинания): Наэлектризованность, Перенапряжение, Электрический Шок. Предлагались и заклинания: Встречный ветер, Туман, Воздушный барьер.
Сам зал молний был, по мнению адептки, невыносимо скучным: все, что от нее требовалось, это стоять и терпеть разряды, которыми «щекотали» ее летающие по помещению шаровые молнии. Да еще следить, чтобы молнии не влетели в нее — тогда бы шар взорвался, мигом отправив ее на перерождение и сделав заход бесполезным. На расход бодрости негативные стихийные эффекты этого зала не влияли, так что с третьего «визита» Хэйт начала там делать гимнастику.
С залом яда же она решила немного обождать. В том мире, который девушка привыкла считать настоящим, было обещанное — и отложенное — дело.
А обещания она привыкла выполнять.
Стасу Вероника позвонила поздно вечером. Хотела было извиниться за задержку, но куратор как мысли ее прочел.
— Не извиняйся, так даже лучше. У тебя все нормально?
— Ага. Тогда до завтра?
Они договорились, что Стас приедет в десять утра, подхватит ее у парадной и отвезет в студию. Модель же доберется своим ходом. Вероника не стала гадать, почему так. Может, натурщица живет рядом со студией, ей-то какая разница?
…Студия Стаса, занимающая мансардное помещение, с большими окнами «под углом» и скошенной крышей, заставила Веронику потерять дар речи. Она прикинула возможную стоимость аренды или выкупа в собственность (центр города, площадь метров сто квадратных, если не больше!) и пораженно захлопала ресницами. Куратор тем временем провел «ознакомление» с пространством, показывая, где стоят станки, где раковина для промывки кистей, где можно взять чистые холсты в подрамниках, где «уголок задумчивости»…
— Располагайся, — развел руками Стас, когда тренькнул звонок. — Наша натура, пойду впущу.
Вероника покивала, соглашаясь. Как-то… скромнее она себе представляла студию живописца.
— Я же просил убрать лишний свет, — злобно прошипели за ее спиной отнюдь не девчачьим (почему-то Вероника вбила себе в голову, что моделью будет девушка) голосом.
Она обернулась: на пороге студии стоял тип в черном, в солнцезащитных очках и с черным же футляром для гитары. Гримаса на его лице отражала крайнюю степень омерзения.
— А я просил надеть что-то кроме черного, — безмятежно откликнулся Стас. — Раз ты хочешь портрет во весь рост.
«Что это за хрен с горы?» — так и рвалось с губ Вероники, но она стойко удерживала себя в «рамках». Позорить Стаса не хотелось.
— Я и надел, — не прекращая гадливо морщиться, тип потянул вниз молнию на ветровке.
«Куртка! Летом! С капюшоном! В Кащенко день открытых дверей?» — все больше диву давалась девушка.
Под ветровкой обнаружилось что-то оранжевое.
— О, цвет солнца, которое ты так… — художник не закончил фразу, оставив Веронике еще один повод для удивления.
— Дым и пламя — биколор Георгиевской ленты, — гневно, с напором высказал тип. — Цвета пороха и огня. Мы тут о колористике дискутировать будем, или ты уберешь уже чертов свет?
Стас, не прекращая ухмыляться, развел руками.
— Заказчик всегда прав, особенно если он знает такие умные слова. Поставим ширмы, так ты не будешь видеть окна, а нам хватит освещения. Добро?
— Поторопись, — поджал губы «клиент».
И все это с таким видом, будто Вероники не то, что в помещении — в природе не существовало. Хотя расстояние метров в пять исключало возможность для девушки быть незамеченной.
— Так, — художник оглянулся. — Для начала: Ник, это — Валентин, охотней откликается на «Вал»; Вал, это Вероника, для знакомых — Ник.
Девушка кашлянула. «Ник» — так звала ее Аня. Та, которую недавно пришлось навещать в больнице. Вообще, положила начало «традиции» Галка, в ее устах имя звучало с намеком на то, что носительница его та еще пацанка, и отчего-то именно это сокращение ушло «в люди».
Но Вероника не могла припомнить ни единой ситуации, где бы преподаватель назвал ее не по фамилии. «Стасу виднее», — решила она и молча кивнула. «Право, не руку же для поцелуя подавать?» — взгляд ее автоматически метнулся в сторону угла с раковиной, чтобы, если этого типа потянет на странности, руки после этого дела помыть…
— Здрась-те, — сквозь зубы процедил «клиент».
— Итак, раз вы сказочно рады знакомству, — потирая ладони, сказал Стас, — Займемся подготовкой. Ник, на тебе фон, мы пока подтащим ширмы.
Минут десять спустя начальные приготовления были окончены. Ширмы загораживали неприятсвенное для «клиента» солнце, сам он снял, наконец, ветровку и очки, оставшись в широких черных штанах с кучей карманов и оранжевой футболке. Фон, подобранный Вероникой, Стас по раздумью забраковал, заменив на нейтральный серо-зеленый.
— Потрет не парадный, так что обойдемся без «ступеньки», — на ходу комментировал художник, ставя перед ширмой с фоном круглый табурет. — Усаживайся. Ага, нормально. Прими удобную позу, тебе так долго сидеть.
Парень, без «защитных» атрибутов выглядевший вполне нормальным, если не считать гримасы на физиономии, спокойно отнесся к тому, что его двигают, меняют положение рук, ног, плеч… Он морщился, но терпел.
«Слепив» из заказчика нужную форму, Стас приставил сбоку электрогитару, извлеченную из чехла.
— Изгиб есть. Нам бы чем-нибудь занять твои руки, — художник потер подбородок. — Гитару не предлагай, заслонять туловище не хочу.
Парень молча достал из кармана губную гармонику, вопросительно поднял бровь.
— Достойно, — хмыкнул Стас, снова поправил положение рук и пальцев модели. — Ник, раскладываемся.
Вероника, пыхтя, подтащила станок. Походила, примериваясь, чтобы выбрать ракурс.
— Знаете, — определившись с рабочим местом, выпалила она. — Меня не покидает ощущение, что мы в дешевом фильме о вампирах и оборотнях. Один боится света, второй с вдохновенно-хищным взглядом… А я тут в качестве выпивки для первого и закуски для второго.
Мужчины на пару загоготали, затем Вал широко открыл рот, показывая зубы — белехонькие, с клыками нормальной длины, а Стас, подойдя, приложил тыльную сторону ладони ко лбу студентки.
— Я не больная, — по-доброму огрызнулась девушка. — Просто фантазия разыгралась.
— Фантазия для художника — качество полезное, — проговорил Стас. — Работаем.
— На будущее: Ник, никогда не соглашайся писать портрет по фотографии, — куратор, мягкими касаниями наносящий на холст эскиз углем, решил, судя по всему, не давать заскучать и модели, и студентке. — Потому как фото — это статика. Оно ничего не дает, кроме плоской картинки. Оно — всегда в настоящем, ты не прочтешь по нему прошлого или будущего, не увидишь личность.
«Остапа понесло», — украдкой вздыхала Вероника; порою и в училище Стас начинал выдавать сходные по стилю «наставления», особенно на волне творческого подъема.
— Так что, сколько бы тебе не предлагали, — продолжал художник. — Не берись. Портрет по фото, как по мне, сродни шарлатанству. Вал, а ты не хочешь сделать лицо попроще? Подумай о музыке, что ли. Нам тебя увековечивать, а ты кривляешься.
Парень зыркнул, но постарался расслабить лицо. Вышло не ахти, но все лучше, чем было.
— Возьмем Вала — он музыкант, гитарист, ненавидит прямой солнечный свет и открытые пространства, — Стас отодвинулся от своего станка, сощурился. — Еще он играет в составе группы.
«В каморке, что за актовым залом», - зазвучала в голове Вероники старая-старая песенка. «Репетировал школьный ансамбль»…
— Не надо брать Вала, — пробурчал «солнцененавистник», возвращая на лицо мину «я встретил скунса». — Эти ваши богемные извращения без меня.
Стас хохотнул.
— Группа начинающая, но за ее раскрутку взялись знающие свое дело люди, так что успех Валу почти гарантирован.
«Вокально-инструментальный»…
«Клиент» закатил глаза.
— Называется группа небезынтересно… — Стас прервался, что-то поправляя в наброске.
«Под названием Молодость».
— Асоциальность.
«А похоже!» — заулыбалась девушка.
— Что из этого ты бы узнала, глядя на фотографию? — обратился к студентке куратор, уже взявшийся за кисть.
— Что наш клиент похож на наркомана и жуть, как любит морщиться, — пожала плечами Вероника, не отрываясь от работы. — Ну и намек от гитары был бы прозрачен, как растворитель.
— Я не только на гитаре играю, — высокомерно обозначил натурщик. — Вообще — почти на всем.
«Он умел играть на баяне», — девушка прыснула со смеху, затем вскинула руки (в правой был зажат карандаш), чтобы ее тут и не прикопали от обиды, кто знает, на что способен… соло-гитарист?
— Я о своем, — оправдалась она. — А на баяне… или гуслях умеешь?
— С практикой — хоть на арфе, — уверенно парировал парень. — Сеанс позирования проходит веселее, чем я думал.
Вероника представила, как Вал «щиплет» струны арфы, а на лице его все то же выражение: «я встретил скунса».
— М-де… — чтобы не заржать в голос, ей пришлось закашляться.
«Вот такая вот музыка. Такая, блин, вечная молодость!»
— Вал, так и смотри! — вскинулся Стас. — Спокойный, уверенный взгляд, без нездоровой мимики. Ник, ты молодец, растормошила его на правильные эмоции. Как там у тебя процесс?
— Только добралась до красок, — порыв веселости «затух».
— Ничего, Вал у нас никуда не торопится, и лучше хорошо, чем быстро. Да, Вал?
— После того, как ты неделю меня динамил? — вскинул брови парень. — Конечно, куда Валу торопиться…
С «нормальным» лицом смотреть на модель было не тошно. Черты лица у парня были интересные, не столько по отдельности, сколько «комплектом»: глаза светло-карие — они казались бы теплыми, если бы он смягчил взгляд; нос — чуть длиннее, и был бы уродливым; высокий лоб, когда его не портила складка посередине, придавал вид человека «мозговитого», а квадратный подбородок (такие еще принято льстиво называть: волевой), благодаря четко очерченным скулам, не давал сравнения лица с «кирпичом». Живость лицу придавали брови — густые, очень темные, значительно темнее русых волос, асимметричные, одна выше другой, и даже изгиб у них был неодинаковый.
«Только ради этих бровей стоит потерпеть его гадские замашки», — кивнула сама себе Вероника, сравнивая модель и карандашный набросок. Интересные лица для живописи намного предпочтительней красивых — это Стас втолковал еще на первом году обучения. «Хоть бы в конце не напортачить, а…»
Надежда, хоть и слабая, все же теплилась.
Сеанс продлился три часа, с несколькими краткими перерывами — живописцы позволяли натуре размяться, все же при неподвижном сидении тело затекало изрядно. Новая сессия позирования назначена была через три дня, раньше Валу не позволяли дела музыкальные. Все три часа болтали без умолку, в основном, заводил разговоры Стас. На обратном же пути (куратор, будучи человеком принципиальным, настоял на обратной доставке студентки до дому) Вероника молчала.
Нет, вопросов на языке вертелось множество, но все они могли подождать — девушка устала от разговоров. Только для одного вопроса она сделала исключение, и то, под самый конец поездки.
— Стас, что будет с Аней Потаповой?
— Ничего, — глухо (не иначе, охрип) ответил куратор. — Ей бы и не было ничего, про отчисление с ней говорили для острастки, не более.
— Ясно, — облегченно выдохнула Вероника. — Это хорошо.
По просьбе девушки, Стас высадил ее у кондитерской — той неожиданно захотелось сладкого. Оттуда Вероника вышла с улыбкой, а также — с творожным тортиком с крыжовником и лимонной цедрой.
Перед тем, как подняться на лифте на свой этаж, Вероника дошла до почтовых ящиков — их ряды «гнездились» на пролете между первым и вторым этажами. Нашла нужные ей цифры и с несказанным удовольствием закинула в ящик счет-смету с прикрепленным листочком, на котором написала номер карты.
С не меньшим удовольствием, правда, иного толка, девушка смела полторта (дома, у компьютера расположившись), запивая сладкое свежесваренным кофе, и изучая описания новых умений, из коих предстояло сделать выбор.
Сначала она хотела отложить это дело — уже до проявления всего списка, но тортик располагал к посиделкам, так что…
Перво-наперво Вероника нашла информацию по «щитам»: Огненному Щиту и Воздушному Барьеру. И выдала стройную словесную конструкцию, лишенную цензурных лексем.