Закрыв дверь на ключ, Лаврухин проверил оружие. Дотронулся кончиками пальцев до креста, будто не доверял коже, ощущавшей сталь всю дорогу из Берлина.
Крест был на своем месте, под сорочкой. Верхний конец обмотан в белую марлю, чтобы его труднее было разглядеть в неглубоком вырезе смокинга. Смысл всей его жизни сосредоточился здесь. Нужно сделать все, чтобы передать стальную отливку в нужные руки.
Скоро в Москве почувствуют, какая на них навалилась мощь, до какого автоматизма она отлажена. Там просто обязаны отнестись к образцу с должной серьезностью. А если не отнесутся… По крайней мере, он сделал все, что мог.
Палубы быстро заполнялись публикой. Теперь, когда пароход стал круизным, каюты третьего класса потеряли смысл, их переоборудовали. Остались лишь первый класс и второй. Люди желали хорошо отдохнуть на борту, поэтому лишние переборки были сняты и дешевые каюты объединены попарно.
Лаврухин старался не пропустить прибытия советских дипломатов. В какой-то момент он встревожился: вдруг возле посольства специально распустили «утку». Хотя зачем, с какой целью?
Нет, все правильно — к самому трапу подъезжают сразу несколько черных автомобилей. На борт поднимаются человек пятнадцать в штатском. Все равно легко отличить сотрудников посольства от агентов сопровождения. Вот и знакомый человек из «Опеля», держится вполне достойно — ни следа страха или скованности.
Как и где произойдет передача советских граждан — наверное, в первом же нейтральном порту. В программе круиза Данциг, Хельсинки, Аландские острова, Стокгольм, Мальме и остров Борнхольм. Если судно возьмет курс на норд-ост, первый иностранный порт ожидается нескоро.
***
Бывшему врангелевцу не хотелось верить, что за ним следят. Затылок ныл от ощущения неотрывного взгляда. Может быть, он слишком напряжен?
Сотрудников посольства, как и следовало ожидать, не выпускали из кают. Установили ненавязчивое дежурство снаружи, возле дверей,
Лаврухин знал, куда поместили человека из «Опеля», и пытался нащупать возможные варианты проникновения внутрь. Собираются немцы кормить дипломатов? В коридорах стюарды с тележками развозили по номерам закуски — ведь ужин в ресторане начнется не скоро.
Если б удалось в последний момент подложить крест под белую крахмальную салфетку, которой накрыта еда. Все-таки он слишком велик и ощутимо прибавит тележке веса. Да и слишком рискованно отдавать крест в никуда, вряд ли дипломат догадается о втором назначении этого предмета. Нет, лучше вручить из рук в руки, сказать хотя бы слово в объяснение. Вдруг Лаврухина тронули за плечо.
— Господи, Серж! Вы или не вы?
Похолодев,, он обернулся и припомнил женщину, с которой виделся только однажды в обречённом на гибель Крыму. Тогда, в двадцатом, она была молоденькой девушкой, но уже изображала из себя светскую львицу. В Севастополе успели дать десяток роскошных балов, где все было как в прежние времена: блеск погон, изысканные дамские прически, шампанское, комплименты и мазурка.
Сергей попал тогда на праздник случайно. Уговорил товарищ, с которым они приехали в крымскую столицу с жалобой на отвратительное снабжение части. Бал уже был в разгаре: слышался громкий смех, хлопали пробки, оркестр играл как-то слишком уж лихо, похоже, музыканты тоже успели принять для храбрости.
— Вот тебе и корень наших проблем, — заметил Лаврухин сослуживцу. — Штабисты, как всегда, жаждут красивой жизни, а в окопах не хватает элементарного.
— Не будь занудой, взгляни, какие женщины.
Дамы упивались музыкой, ярким светом, обилием мужчин в офицерской форме. Бесконечно далекие от своих прабабушек эпохи Наташи Ростовой, они принадлежали новому веку, веку модерна с его затейливыми линиями на картинах и драпировках, с декадентским влечением к мистике и смерти в литературе. Многие испытывали возбуждение оттого, что их временные ухажеры, могут скоро погибнуть в бою. За одной такой особой в платье с широким атласным поясом товарищ Сергея потянулся как завороженный.
Сам Лаврухин развернулся уходить. Его задержал вид молодой девушки, неподвижно стоявшей на мраморных ступенях лестницы. Бледная как полотно, она прислонилась к стенке с закрытыми глазами.
— Вам плохо?
Ответа не последовало,, и Сергей дотронулся до ее руки. Жизнь еле теплилась под нежной кожей. Девушка открыла глаза, словно разбуженная его прикосновением. От нее пахло шампанским. Наверное, перепила и слишком рьяно танцевала — стало плохое сердцем.
— Пойдемте, я вас провожу.
— Еще рано, я никуда не хочу уходить.
— На вас лица нет. Вам срочно нужно лечь.
— Быстро же вы предлагаете! Без особых церемоний. Лаврухин смутился, ему даже в голову не пришло подобное истолкование.
— Ничего такого я не имел в виду.
— Не надо, не надо, — рассмеялась девушка. Она менялась на глазах: щеки порозовели, губы ожили, карие глаза заблестели. Прикосновение Лаврухина разбудило ее, словно в сказке о Спящей красавице. Весело сообщив, что бе зовут Еленой, она цепко ухватилась за капитанскую руку и потащила случайного гостя назад, в большую залу.
Лаврухин пошел, все еще беспокоясь о ее здоровье, надеясь уговорить ее уйти. В зале к Елене подскочило сразу несколько офицеров, ни один из которых не обеспокоился внезапным ее исчезновением.
— Не смейте больше пить, — шепнул Лаврухин, чувствуя себя глубоким стариком, хотя был моложе многих из присутствующих.
— Насчет этого будьте спокойны, — пообещала она. — На сегодня все, баста.
С началом очередного вальса Сергей потерял ее из виду в пестром кружении воздушно-невесомых платьев, потом снова различил среди танцующих. Подождал еще немного и вышел, сказав себе, что негоже тратить время, приглядывая за взбалмошной девчонкой в качестве заботливого дядьки…
Теперь тогдашняя Леночка не только узнала его, но даже припомнила имя, которое он пробурчал вскользь. Всем своим видом она живо напомнила Лаврухину, сколько минуло лет. Под набеленной кожей легко угадывались морщины на отечном лице. Кожа на шее выглядела дряблой, ладони стали неприятно худыми, костистыми.
Рядом с ней топорщил губу коротышка в очках с круглыми стеклами. На долю секунды Лаврухину стало грустно за прежнюю красавицу, готовую плясать до упаду. Но сейчас на нем висела еще большая ответственность, чем раньше, в Севастополе. И нежданная встреча могла помешать.
— Ты здесь один? — спросила Елена светским тоном.
Она представила мужчин друг другу. Фамилия ее мужа была длинной и труднопроизносимой — то ли шведской, то ли норвежской. Он работал заместителем коммерческого директора киностудии.
— Удивительно, что здесь нет кинозала. Нам представляют корабль как чудо комфорта и до сих пор не удосужились… А чем ты занимаешься?
— Коммерция, — неопределенно ответил Лаврухин.
— Повсюду коммерция. Скучно, но ничего не поделаешь. Сегодня жизнь стоит дорого. Если война затянется, неизвестно, как это скажется на кинематографе. Скорей всего плохо, придется потуже затянуть пояса… Господи, где мое дитя?
— Извини, я тут тоже разыскиваю знакомого. Увидимся вечером.
— Постой, — она вцепилась в него так же крепко, как в Севастополе, когда тащила веселиться. — Я должна показать тебе своего сыночка. Здесь такое столпотворение…
— Скажи мне номер вашей каюты.
— Вот он! Иди сюда! — она подозвала мальчика в матроске. — Между прочим, твой тезка. Муж называет его Седриком, а я Сережей. Говорю с ним исключительно по-русски.
Она и сейчас громко говорила на родном языке, ничуть не смущаясь, что находится на корабле страны, которая объявила войну России, что большинство окружающих — немцы.
— Здравствуй, Сергей, — Лаврухин пожал руку мальчику, потрепал его по голове.
И тут же, извинившись, быстро отошел, понимая, что не имеет права транжирить драгоценное время. Поднявшись на следующую палубу, он взглянул в сторону берега, который пропал из виду. Похоже, «Фридрих Великий» держит курс строго на север. Значит, маршрут круиза с самого начала был изменен. Первым делом судно зайдет в нейтральный шведский порт, высадит там сотрудников советского посольства и уже потом вернется на обычный маршрут.
Итак, у него в распоряжении всего несколько часов. Нужно спешить и в то же время нельзя погубить все из-за спешки. Снова возникло чувство, будто за ним ненавязчиво следят, могли бы уже выкрутить руки, но пока выжидают. Не хотят скандала в приличном обществе, опасаются, что он успеет выхватить оружие и открыть огонь? Хотят проследить за его действиями?
Лаврухину, было невдомек, что его принимают за вора. За несколько дней до начала очередного круиза полиция получила анонимное сообщение: на борту парохода будет действовать шайка мошенников, они рассчитывают поживиться деньгами и драгоценностями пассажиров. К гестаповцам, конвоирующим дипломатов, добавилось два десятка полицейских в штатском.
Сергей сразу показался им подозрительным — усталое, потрепанное невзгодами лицо резко контрастировало с холеными физиономиями большинства пассажиров. Смокинг, представлявшийся ему почти идеальным, выдавал опытному полицейскому глазу свое происхождение из салона одежды напрокат.
Конечно, Лаврухин оказался не единственным подозреваемым, под наблюдение попало несколько человек. В том числе и Елена — после краткого общения с Лаврухиным в ней заподозрили сообщницу.
ГЛАВА 16
Большинство пассажиров разбрелось по каютам и салонам, оставшиеся оделись потеплее. Стоя у поручней, они с таким интересом разглядывали студеное Балтийское море, как будто барашки пены были знаками особой письменности.
В салонах тоже не скучали: одна из курительных комнат была отделана в японском стиле, другая — в индийском. Тут играл новейший патефон, там азартные личности собрались за карточными столами. Картежники тоже были в центре внимания переодетых полицейских. Никто не исключал, что мошенники могут попытаться сорвать крупный банк с помощью шулерских приемов.
Особой гордостью владельцев судна был огромный — практически во всю ширину палубы — ресторан, украшенный хрустальными люстрами и пальмами. Расписной потолок с изображением античных божеств был необычно высоким для корабельных ресторанов.
Лаврухин находился в соседнем с рестораном помещении — своего рода небольшом фойе, где пассажиры последний раз могли оглядеть себя в полный рост в огромных зеркалах, прежде чем ступить в царство белых накрахмаленных скатертей, столового серебра, хрусталя и запахов рыбных деликатесов. Сквозь прозрачные двери можно было различить накрытые столы — на каждом красовался небольшой флажок со свастикой.
Сергей уже сориентировался — именно здесь, в углу возле трех мягких кресел, переборка отделяет фойе от каюты человека из «Опеля». Переборка отделана мореным дубом, на высоте человеческого роста висит под стеклом старинная карта Балтийского моря — может быть, оригинал, но скорее всего тщательно выполненная копия.
Стать бы на минуту невидимым, пройти сквозь стену и обратно. Багаж дипломатов наверняка уже досмотрен не раз, и больше его досматривать не будут. Всего только передать крест и сказать на прощание несколько слов. Никаких сантиментов, минимальные пояснения. Бывший белогвардеец и красный дипломат по гроб жизни останутся малоприятными друг для друга людьми.
Момент казался подходящим. Ресторан откроется через час, в фойе пусто. Разве только очередная пара пассажиров, продолжая экскурсию по судну, забредет мимоходом.
Усевшись в кресло, Лаврухин разглядывал плинтус. Прибит аккуратно, прочно, но гвоздики мелкие. Отогнуть? Вдруг приоткроется щель?
Оглядевшись по сторонам, он достал из кармана добротный нож со множеством лезвий из золингенской стали. Плинтус снялся легко и бесшумно — полоска в метр с лишним длиной. Ничего интересного не обнаружилось: все пригнано тщательным образом, вот она, пресловутая германская аккуратность.
Номер не прошел. Быстро вставить плинтус на место. Что дальше? Постучать, дождаться ответного стука? Гестаповец прохаживается по палубе достаточно далеко от дверей каюты, ничего не услышит.
Лаврухин приготовился подать сигнал человеку из «Опеля», но тут в помещение ввалилась веселая компания — трое офицеров в черных мундирах и фуражках с высоченными тульями, в начищенных до блеска сапогах и портупеях. Эти чувствовали себя хозяевами. Когда страна начинает большую войну, люди в погонах особенно презрительно смотрят на штатских. Все лучшее должно принадлежать военным, кующим победы рейха.
Голубоглазые блондины даже не посмотрели на Лаврухина, он был для них пустым местом. Отпуская плоские шутки, угостились сигаретами из портсигара. Лаврухин мучился от собственного бессилия. Разрядить бы сейчас револьвер в этих ублюдков!
Наконец офицеры убрались. Лаврухин трижды постучал в переборку. Ответа не последовало — дипломат, наверное, боялся провокации фашистов. Вдруг они ищут предлог, чтобы задержать кого-то из сотрудников посольства и не выпустить вместе с другими в шведском порту? Лаврухин постучал еще раз, снова безрезультатно.
Оперся на подлокотник кресла, свесил голову, будто в полном расслаблении. С палубы кажется, что человек просто задремал, надышавшись морской свежести. Негромко, но отчетливо он произнес по-русски:
— Мы с вами встречались возле сквера на Аугсбургерштрассе. В машине, в «Опеле».
Никакой реакции. Может быть, он ошибся и в каюте пусто — дипломата успели перевести в другую? Тогда дело совсем плохо.
Лаврухин бросил взгляд на палубу — пассажиры старательно созерцают воду, все стоят лицом к морю и спиной к нему. Осмелев, он прислонился ухом к полированному дереву и отчетливо расслышал шаги. Дипломат там, внутри. Наверное, считает Лаврухина провокатором — в его представлении бывший врангелевец легко может пойти на сотрудничество с фашистами.
***
Лаврухин использовал все способы — искал доступ в каюту через пол и потолок, через две из четырех стен. Пытался протиснуться в вентиляционный коллектор — из туалетной кабинки, из подсобного помещения.
Большего он не мог сделать — только открыто вломиться в дверь. Внезапно вспомнил, что не видел чемоданов, когда сотрудников посольства распределяли по отведенным каютам. Значит, багаж транспортируют отдельно под присмотром ответственного лица. Немцы, конечно, народ дисциплинированный. Но чего бояться этому сторожу, если все дипломаты заперты по каютам? Вдруг он позволит себе расслабиться?
В подавляющем большинстве обычные пассажиры держали вещи при себе, в каждой каюте для этого было предусмотрено место. Но в редких случаях люди по какой-то причине отправлялись в круизный рейс с большим багажом. Если они не хотели загромождать каюту, к их услугам имелось багажное отделение внизу.
Лаврухин легко отыскал его и увидел дежурного гестаповца, присматривающего за кучей казенных чемоданов. Этот, в отличие от своих собратьев, был в форме, ему не имело смысла скрывать место службы. Гестаповец завидовал тем, кто дежурил на палубе, мог прохаживаться взад-вперед, созерцая между делом море и пассажиров. Здесь, в багажном отделении, было тесно, душно и сумеречно.
Лаврухин в два счета мог бы прикончить немца и спрятать крест в чемодан. Но если даже спрятать труп, все равно рано или поздно этого типа хватятся. Поднимут тревогу и первым же делом переворошат весь багаж.
Время мучительно тянулось. В любую минуту Лаврухина мог обнаружить кто-то из пароходного персонала, задать вопрос, что он здесь делает. Гестаповец не сходил с места, только приглаживал время от времени свои волосы.
До шведских берегов оставалось совсем немного. Сергей решил, пока еще не поздно, предупредить человека из «Опеля» о возможных вариантах развития событий. Вернулся в зеркальное фойе перед рестораном, прошептал в стенку:
— Крест — это образец. Если не смогу передать его в каюту, поищите в багаже. При первой возможности на берегу предупредите своих сотрудников, чтобы поискали его в чемоданах.
— С кем ты общаешься?
Рядом снова появилась Елена — на этот раз одна, без мужа и сына. Лаврухин не заметил, как она подошла.