– Наоборот, ваше… Николай Донатович, – решительно сказал Бестужев. – Я сам его добивался в силу… определенных причин.
– Ах, вот как? Ну что же, ротмистр, Сибирь, уж не посетуйте, подождет. Поскольку весомые соображения требуют вашей поездки в противоположном направлении: в Австро-Венгрию, в Вену. Высшие государственные соображения, – добавил генерал веско и крайне серьезно. – Миссия на вас будет возложена ответственнейшая, прошу уяснить это с самого начала и отнестись предельно серьезно.
Страхов, с невероятно важным, напыщенным (и чуточку глупым) видом выпрямился в кресле так, словно аршин проглотил. И добавил торжественно:
– Высочайшее указание, ротмистр, понимаете? Его величество изволит лично наблюдать за проведением… акции.
– Я понял, ваше высокопревосходительство, – ответил Бестужев с подобающей серьезностью.
– Разумеется, в Вене мы располагаем и военными агентами и, как бы поделикатнее выразиться, людьми, действующими далеко не столь официально, – сказал Аверьянов деловито. – Однако ввиду особой важности предстоящего было решено ввести в акцию человека совершенно постороннего, не знакомого с австрийскими специальными службами… Вы что-то хотите сказать?
– Боюсь, я как раз прекрасно знаком с теми службами, о коих вы упомянули, – сказал Бестужев. – После истории в Лёвенбурге…
Аверьянов чуть улыбнулся:
– Я во всех подробностях осведомлен о ваших делах в Лёвенбурге… но для данного случая это как раз и есть благоприятное обстоятельство. Во-первых, вы известны австрийской тайной полиции не как человек, работавший против них, а, наоборот, предотвративший злодейское покушение на императора Франца-Иосифа, что отмечено австрийским орденом, который я вижу у вас на груди… Во-вторых, вы им прекрасно известны как офицер Охранного отделения, то есть сугубо политического сыска. Таким образом, если вы попадете в поле их зрения во время выполнения миссии, какое-то время они будут считать, что вы занимаетесь своим привычным делом, то есть наблюдением за революционерами. Далеко не сразу вас свяжут с настоящим делом… Именно эти мотивы и повлияли на то, что дело поручено именно вам. Как видите, все продумано. Или у вас есть возражения?
– Приказ есть приказ, – кратко ответил Бестужев.
– Отлично. Ну а теперь, когда все непонятности разъяснены, перейдем к делу. Не так давно некий Леопольд Штепанек, подданный Австро-Венгерской империи, получил в Англии патент за номером пять тысяч триста один на изобретенный им аппарат, позволяющий передавать изображения на дальние расстояния. Вы представляете, о чем идет речь?
– Смутно, признаться, – сказал Бестужев искренне. – Нечто вроде синематографа… или телеграфа, но передающего не точки-тире, а изображение?
– Совершенно верно, – сказал Бахметов. – Доходчиво объясняя, существуют передающий аппарат и принимающий. Если мы, находясь в этом кабинете, поместим перед объективом, скажем, свежий номер газеты… или, учитывая специфику кабинета, очередной приказ, уже через несколько секунд где-нибудь во Владивостоке будет получена точная копия данной бумаги. Понимаете?
– Да, конечно, – сказал Бестужев. – Позвольте, это ведь полезнейшее изобретение!
«Действительно, – подумал он. – Если фотографические карточки подлежащих розыску революционеров, а также секретные бумаги, которые нельзя доверить даже шифрованными телеграфу, будут не с фельдъегерями перемещаться по необъятным просторам империи Российской, а в секунды передаваться меж разделенными тысячами верст отделениями и управлениями… Гораздо легче будет работать».
– Безусловно, – сказал Аверьянов. – Однако «оптический» телеграф – далеко не самая важная сторона предмета. Аппарат в первую очередь может быть применен в военном деле… Ну, предположим, вы ожидаете перемещений противника на конкретном направлении. Вместо того, чтобы рассылать конную разведку, достаточно установить на нужном направлении передающие аппараты – и командующий в штабе с помощью аппарата приемного моментально увидит в принимающем аппарате изображение войск неприятеля, движущееся, даже цветное.
– И это возможно? – вырвалось у Бестужева.
– Никифор Иванович уверяет, что возможно.
– Ничего невозможного с точки зрения науки в этом нет, – тут же поддержал Бахметов. – Всего-навсего передача электрических сигналов и их преобразование в оптическое изображение. Беспроводная передача, как уверяет Штепанек. Ровным счетом ничего необычного. Технический прогресс идет вперед, только и всего. Совершенно та же история произошла с телефоном и телеграфом: буквально несколько лет назад появился и беспроволочный телеграф Попова – Маркони. Благодаря которому можно поддерживать связь на сотни верст без проводов, связываться с кораблями в море… Доводилось слышать?
– Разумеется, – сказал Бестужев и легонько улыбнулся. – Один из моих подчиненных даже фантазировал на эту тему: прекрасно было бы иметь подобный аппарат беспроволочного телеграфа в кармане пальто. Тогда ведущие наблюдение агенты, находясь на значительном расстоянии друг от друга, могли бы меж собой сообщаться в считанные секунды.
– Увы… – пожал плечами Бахметов. – Подобную миниатюризацию нынешняя электротехника пока что не в состоянии произвести.
– А в будущем? – с живым интересом спросил Бестужев.
– Вполне возможно, ротмистр, вполне возможно!
– Господа, господа! – со страдальческим видом воскликнул Страхов. – Вернемся к серьезным вещам! Не время для отвлеченных фантазий. Высочайшее внимание…
– В самом деле, господа, – сказал Аверьянов вежливо, но решительно. – Давайте вернемся к делам насущным. Итак, аппарат Штепанека, который сам изобретатель назвал телеспектроскоп, или, в просторечии, дальногляд… Как вы сами убедились, Алексей Воинович, в военном деле он может сыграть огромное значение. Вы, как человек с опытом, уже, конечно, поняли, какие действия планируются?
Бестужев позволил себе скупо улыбнуться:
– Я лишь хотел бы уточнить характер этих действий.
– Резонный вопрос, – кивнул Аверьянов. – Характер действий будет носить самый мирный: вам поручается разыскать Штепанека в Вене и законнейшим образом приобрести патент, аппарат, а также пригласить самого Штепанека в качестве консультанта. Вы, конечно, будете действовать инкогнито, но действия ожидаются вполне цивилизованные…
Страхов шумно завозился в кресле, подался вперед:
– А если этот немец-перец-колбаса продать не захочет – уж давайте без всяких церемоний! Какие там фигли-мигли, если сам государь соизволил лично уделять внимание! Любой ценой нам нужен этот… прости господи, и не выговоришь… Любой ценой, господа офицеры, понятно вам? Высочайшие указания недвусмысленны: получить аппарат! И чтобы…
– Виктор Сергеевич, мы всё прекрасно понимаем, – сказал Аверьянов с величайшим тактом (однако Бестужев заметил тень досадливой гримасы на лице молодого генерала). – Можете быть уверены, в случае отказа продать нам аппарат разработаны и… более соответствующие ситуации меры. Мы понимаем всю глубину оказанного нам высочайшего доверия…
Страхов шумно фыркнул:
– Ну вот и слава богу. Вы уж не подведите, господа! Или грудь в крестах, или, как говорится… хе-хе-с… Высочайшая воля… Понимать надо.
Бестужеву этот субъект не нравился крайне – как и двум другим участникам совещания, судя по отражению на их лицах кое-каких потаенных мыслей, каковые опытный жандарм обязан читать с легкостью. Увы, положение румяного (не особенно и далекого умом, надо полагать) бородача с императорскими вензелями на погонах исключало всякие с ним дискуссии, а также возражения…
– Вот, не угодно ли ознакомиться. – Бахметов тем временем подал ему обычную канцелярскую папку. – Описание приемного и передающего аппаратов, как полагается, приложенное к заявке на выдачу патента.
Бестужев раскрыл папку, беспомощно уставился на листы веленевой бумаги, покрытые загадочными чертежами: латинские буквы, концентрические круги, пунктирные и прямые линии, квадраты, заполненные непонятными схемами…
– Я совершенно в этом не понимаю, – пожал он плечами. – Для меня это все равно что китайская грамота или египетские иероглифы…
– Ну, вам и не нужно ничего понимать, – весело, дружелюбно сказал Бахметов. – Достаточно того, что в чертежах разбираюсь я, в силу профессии. Я просто хотел, чтобы вы поняли суть: вот это, – он энергично хлопнул ладонью по папке, – для нас совершенно бесполезно. Если бы в патентные бюро передавалось полное описание изобретений, то столь развитое в Европе промышленное шпионство упростилось бы до предела: достаточно было бы подкупить мелкого служащего бюро и скопировать бумаги… Всякий изобретатель, опасающийся – и справедливо – быть беззастенчиво обокраденным, принимает надлежащие меры. В описаниях обычно отсутствуют чертежи и описания тех, можно сказать, ключевых устройств, без которых невозможно воссоздать устройство по одному лишь патентному описанию… Понимаете?
– Ну конечно же, – сказал Бестужев. – Что тут непонятного? Самое главное практичный изобретатель держит в голове, а значит, бесполезно вульгарным образом красть его бумаги…
– Употребляя некую долю здорового цинизма, так и обстоит, – кивнул Бахметов. – Скажу вам без ложной скромности – я весьма неплохо разбираюсь в предмете… но ни один специалист в электротехнике, как бы сведущ он ни был, не в состоянии восстановить отсутствующие здесь главные детали конструкции. Такова уж природа изобретательства, один человек совершает то, что другие не в состоянии до поры до времени разгадать… Одним словом, господа, вам нужен сам изобретатель… или, по крайней мере, полный чертеж его аппарата. Полный. – Он вновь хлопнул ладонью по папке. – Это никого не удовлетворит. Сам изобретатель или полный чертеж.
– Да что там, – самодовольно ухмыльнулся Страхов. – Как это Мефистофель пел в исполнении Шаляпина? Люди гибнут за металл… А тут и гибнуть не надо, взял себе денежки – и работай. Денег у вас, ротмистр, будет сколько потребуется, хоть лопатой гребите, хе-хе-с. Не устоит немецкая душа, немчура на деньги падка, ох, падка…
– Насколько мне известно, Штепанек – чех, – сказал Бахметов.
– И что? – фыркнул Страхов. – Чехи, небось, из того же теста… Когда перед ним начнешь золото из горсти в пригоршню пересыпать… А что чех, так даже удобнее, вы ему там, ротмистр, с три короба наговорите о славянском братстве и всякой такой кулябамбии…
– В самом деле, – старательно сохраняя невозмутимость, сказал Аверьянов. – Эту сторону вопроса вам следует непременно учесть, ротмистр, возможно, небесполезно будет играть на этой струне. Если Штепанек из панславистов… В любом случае, средства вам и в самом деле будут отпущены неограниченные, «номерной» счет уже открыт в одном из венских банков, венская агентура готова будет оказать вам все возможное содействие. Готовьтесь выехать в Вену как можно скорее.
– Да прямо нынче вечером! – подскочил Страхов. – Что кота за хвост тянуть, господа?
Аверьянов мягко вмешался:
– Ближайший экспресс на Вену отправляется только через сутки. К тому же необходимо подготовить документы, обговорить многие детали…
– Жаль, жаль… – покривился Страхов. – А то бы я уже сегодня доложил государю…
– Вы будете иметь возможность это сделать через сутки.
– Экие вы, генштабисты… Семь раз отмерь…
– Служба такая, Виктор Сергеевич, – с тем же величайшим терпением ответил Аверьянов. – Вы же сами не хотите, чтобы дело закончилось крахом из-за того, что готовилось в спешке?
– Боже упаси!
– Вот и предоставьте нам действовать со всем возможным тщанием.
– Ладно, ладно, кто ж спорит… А только чудесно было б государю доложить уже сегодня…
– Вы можете доложить, что подходящий человек отыскался и готов действовать со всем рвением.
– И то…
– Николай Донатович, – сказал Бестужев, стремясь перевести разговор в более практическое русло. – Вы уверены, что нас никто не опередил?
– Вот об этом можно говорить со всей уверенностью. Взгляните на дату выдачи патента – всего два месяца назад. Никто и не успел вникнуть. Это не домыслы, мне достоверно известно, что конкуренты наши пока что не обозначились на горизонте… и знаете, что самое веселое? Австрияки упустили великолепную возможность.
– Как это?
– Давайте по порядку. Получив патент, Штепанек принялся изыскивать средства на постройку аппарата. Месяц назад, что самое пикантное, он посетил Россию и предлагал двум купцам, Садчикову и Фролову, приобрести и приемное, и передающее устройства. Оба – известные мехоторговцы, Штепанек им предлагал с помощью его аппарата передавать изображения мехов из Петербурга в Лондон, на очередной пушной аукцион. Коммерсанты наши отказались – то ли не оценили по дремучести своей преимуществ изобретения, то ли… Дьявол их разберет. Вполне возможно и не дремучесть они показали, а деловую оборотистость. Вполне может оказаться, что в их ремесле одним изображением не ограничишься, нужно каждую шкурку в руках подержать, на ворс подуть… Аллах их ведает, право, нет ни смысла, ни желания вникать в тонкости мехоторговли. Одним словом, купцы Штепанеку отказали… а в поле зрения наших учреждений он тогда не попал. И вернулся в Вену. Там ему удалось получить от одного банкира достаточную для постройки аппарата сумму. Аппарат, точно известно, создан… но покупателей на него пока что не нашлось. Банкир действовал по каким-то своим соображениям, которые, как я понимаю, не оправдались – и всякое сотрудничество со Штепанеком он прекратил, не говоря уж о дальнейшей помощи финансами. Штепанек отправился в австрийское военное министерство – но, опять-таки достоверно известно, получил от ворот поворот. Покупать его аппарат военные отказались.
– Тупость непроходимая, – пробурчал Страхов. – Одно слово – немчура…
– Сведения у меня самые точные, – продолжал Аверьянов. – Детали узнаете на месте, я распорядился, чтобы вам передали на связь агента в военном министерстве. Подведем итоги. Штепанек, насколько известно, находится в роли перезрелой девицы на выданье: никто пока что не засылал сватов. Однако, как я уже упоминал, конкуренты наши зашевелились. И потому, Алексей Воинович, вам следует поспешать. Там, в Вене, нанесете визит профессору Клейнбергу, это известнейший австрийский электротехник и учитель Штепанека. Наши люди уже разработали для вас довольно интересную и убедительную «легенду», которая подозрений никак не вызовет. Даже Никифор Иванович, – он вежливо поклонился в сторону Бахметова, – согласился выехать следом за вами в Вену, чтобы при необходимости оказать нужные технические консультации.
– Да вот, представьте себе, – чуть смущенно сказал профессор. – Готов участвовать в ваших играх, словно начитавшийся Ната Пинкертона гимназист… Очень уж хочется посмотреть полные чертежи, узнать, как он добился воспроизведения цветов, обратного преобразования сигналов…
– Это не игра! – встревоженно вмешался Страхов. – Никак не игра! Высочайшее внимание…
– Ох, простите, я не тот термин употребил… – кротко ответствовал профессор.
– Я думаю, главное мы обговорили, господа? – невозмутимо спросил Аверьянов. – Теперь, с вашего позволения, я бы хотел обсудить с ротмистром наши профессиональные детали. Дело это долгое и невероятно скучное для любого постороннего…
Он глянул на присутствующих так выразительно, что Бахметов, поднявшись первым, сказал:
– Да, разумеется, позвольте откланяться…
Страхов встал с кресла гораздо менее живо, потоптался, потеребил холеную бородку и с видимой неохотой направился к двери вслед за профессором, бормоча под нос что-то о высочайшей воле и величайшей ответственности.
…Когда Бестужев покинул кабинет, Страхов, к его некоторому удивлению, все еще пребывал в коридоре, нетерпеливо переминался с ноги на ногу у высокого аркообразного окна, то уставясь на площадь, то оглядывая проходящих. Завидев Бестужева, он оживился, прямо-таки просиял, бросился к нему и, цепко ухватив за локоть, потащил в сторонку. Громким шепотом, каким обычно изъясняются на сцене мелодраматические злодеи, сообщил: