– Ну, давай, малыш, не скучай. Помни: я рядом.
Помни, говорю своей спутнице, а сам тут же о ней забываю, едва Коломбина выводит меня из себя уже тем, что дышит одним со мной воздухом.
… – Моя подруга на сегодня ты. С горя обрыдаться! И меня отнюдь не радует соседство с мигающим светофором. Представляю, что в завтрашних газетах напишут о твоем наряде. Давай, девочка, сделай фотографам ручкой «хэй»! Им понравится.
Я с усмешкой жду ответ на свой едкий спич, девчонка вывела меня из себя, и я готов злить ее дальше. Жду колкости, колючего взгляда, ругани, чего угодно… но только не того, что она вдруг опустит руки, побледнеет в лице и, сникнув в плечах, подступит ближе.
– Думаешь? – спросит доверчиво, распахнув глаза, заставив меня подавиться шампанским. – Думаешь, напишут?
* * *
Он допивает шампанское не спеша. Молча отставляет бокал в сторону, передает в руки кому-то из подоспевших девчонок и, не отрывая от меня взгляда, закуривает сигарету. Я стою от него слишком близко, всего в шаге, и встречаю неожиданно приятный запах его парфюма и мягкий – табака, с болезненным ожиданием вот сейчас, через секунду ударящей в лицо насмешки.
Но Бампер не смеется. Вместо этого он откровенно рассматривает меня, оглаживая щеку табачным дымом, говорит задумчиво, окончательно прогнав с лица улыбку:
– Не думаю, а уверен, Коломбина.
– Пожалуйста, не называй меня так. Кажется, я просила.
– Не могу. Ведь ты Коломбина и есть. Я прав?
Прав. Тысячу раз прав! К черту тебя! Я отворачиваюсь от парня, желая провалиться сквозь землю от этой правды. Злясь на него, что вновь заставил меня почувствовать себя беспомощной и уязвимой, как в зимний вечер нашего знакомства. Сетуя на невозможность немедленно исправить ошибку, убегая от самой себя в руки, вдруг оказавшейся прямо передо мной, белопенной Женьки.
– Таня, что с тобой? Что случилось?
Рука Люкова на тонкой талии подруги, Воробышек продолжает улыбаться, и мне бы трижды подумать, прежде чем сгонять улыбку с ее лица, но я едва ли улавливаю тень этой мысли, как уже бросаю в сердцах, не в силах сдержать в себе тревогу:
– Женя… Женька, ты скажи, я ужасно выгляжу, да? Я тебя позорю? Вот прямо сейчас перед всеми позорю, да? Может, мне лучше уйти?
Воробышек удивляется так искренне, что не дает и на секунду усомниться в правдивости ее слов и своем отношении ко мне. Хмурится, бросив взгляд на Илью, обнимая меня за плечи.
– Что за ерунда, Крюкова? С ума сошла? Откуда такие мысли?
– Не важно. А если завтра свадьбу поднимут на смех? Из-за того, как я выгляжу? Вдруг скажут, что нарядилась, как светофор?
– Ты выглядишь замечательно! Глупости! Мне все равно!.. Сама выбирай, какой ответ тебе по душе, но больше и слышать не хочу от тебя ничего подобного! Таня, ты поняла?
Строгость Женьке дается с трудом, и все же подруге хватает нескольких слов, чтобы привести меня в чувство, прогнав страх. За время нашего знакомства она привыкла к переменам в моем настроении и сейчас говорит, не допуская сомнения в голос. Своим уверенным ответом давая понять, что я важна для нее. Просто Крюкова, такая, как есть – яркая, несуразная, в коротком кричащем наряде. И я почти ненавижу себя за проявленную слабость. За то, что огорчила ее, и за то, что так легко позволила Рыжему проникнуть под наглухо застегнутый для всех панцирь.
Люков отстраняется, позволяя обнять невесту, и я тут же благодарно касаюсь губами ее щеки.
– Да. Спасибо тебе, Женька! Ты самая лучшая!
– Бампер! – слышу за спиной сердитый рык Ильи. – Твоих рук дело? Убью, партнер!
И неожиданно бесцветный голос Рыжего гада.
– Да ладно, Люк, остынь, я пошутил. Кто виноват, что подруга твоей птички такая впечатлительная.
Да уж. Впечатлительная. Что есть, то есть. Руки вновь сжимаются в кулаки от желания почесать их о чье-то наглое лицо, которому так идет кривая ухмылка. Я поворачиваюсь, чтобы высказать Бамперу все, что думаю о нем, но наткнувшись на пристальный взгляд, не произношу ни слова. Просто ухожу к гостям, нацепив на лицо улыбку, с мыслью, что мне не нравится, как он смотрит на меня. Так, как будто ему есть, за что меня жалеть.
Да пошел он!
Церемония бракосочетания Ильи и Женьки в ЗАГСе проведена по всем правилам, я рада за друзей, и улыбки, которыми мы обмениваемся с Рыжим, традиционно скрепляя таинство брака каждый своей подписью, искренни и сердечны. Бампер корректен и вежлив, я больше не слышу от него смешков с упреками и расслабляюсь, позволяя себе, пусть на время, забыть о переживаниях последних недель и просто наслаждаться праздником. Но настоящий праздник ждет всех, когда гости оказываются в загородном поместье отца жениха.
Большой Босс потрясает размахом щедрости и широким подходом к жизни. Дом к торжеству убран по-королевски, и я, пожалуй, как добрая сотня гостей, что оказались в поместье впервые, целый час просто таращусь по сторонам, от изумления забыв закрыть рот. Придя в себя, весь вечер исполняю почетную роль свидетельницы, развлекая народ криками «Горько», и только когда молодые вдруг исчезают, а вошедшее в пик торжество позволяет остаться наедине с собой, уединяюсь на балконе, с удивлением обнаружив в телефоне семь непринятых звонков от Серебрянского.
– Вова? Привет, – здороваюсь с парнем, две недели назад по доброй воле перешедшего в статус «бывший», когда он сразу же отвечает на звонок знакомым «Алло».
– Вовка, ты звонил? Я скучаю.
– Звонил. И я.
– Тогда почему? – между нами нет недомолвок, и так все ясно, но я снова задаю ему изводящий меня вопрос. – Почему ты не здесь, не со мной?
– Ты сама знаешь «почему».
– Но если тебе не все равно, если ты скучаешь, какая тебе разница? Пошли всех к черту!
– Не надо было обижать их, Тань.
– А меня? Меня, значит, можно было обижать?
– Но они ведь сказали правду.
– Какую? Что я невоспитанная хамка? Или что слишком глубоко засовываю язык в рот их сыночка?
– Что ты слишком много позволяешь себе прилюдно, и да, не следишь за своим языком.
– Но если мне хочется поцеловать тебя или просто обнять, почему я должна скрывать свои чувства? Это же твоя семья. Предполагается, что они тебя любят! И почему я должна бояться что-то сказать?
– Я объяснял тебе: в нашей семье не принято так бурно проявлять эмоции. Говорил не раз. Неужели так трудно было сдержаться? Всего каких-то полчаса, пока мы были в гостях! Я не против, чтобы ты лезла с поцелуями, когда мы наедине, но когда за столом, и отец пытается до тебя достучаться… Когда мать делает тебе замечание, а ты, вместо того, чтобы вежливо ответить на вопрос, просто его не слышишь…
– А если мне захотелось? И потом, он говорил ерунду! И мать тоже! Я нормально одеваюсь! Тебе же нравилось!
Серебрянский тяжело вздыхает, и крылья за моей спиной, едва встрепенувшись, тут же никнут в предчувствии необратимого.
– Тань, извинись, и все будет по-прежнему. Что тебе, трудно? Почему ты упрямишься?
– Не могу.
– Ты не хочешь, так и скажи.
– Не хочу.
– Я люблю тебя и прошу так мало. Если ты тоже меня любишь…
– Серебрянский, не начинай…
– Вот! Ты никогда этого не скажешь, Крюкова! Никогда.
– Не понимаю.
– Не скажешь, что любишь меня!
– Перестань говорить чушь! Ты же знаешь, что да. Просто я не люблю все эти сопли, вот и все!
– Не верю.
– Но я же говорила!
– Только когда я тебя просил. Ладно, Тань. Извини, что позвонил. Просто мне вдруг показалось, что сегодня может что-то измениться. Но нет.
– Вовка?
– Да, пусть лучше ты услышишь от меня. Я помирился с Наташей. Мы уже неделю как вместе, так что глупо дальше скрывать от тебя наши отношения. Надеюсь, ты не станешь донимать Сомову в университете? Не ее вина, что у нас все так вышло.
– Помирился с… Наташей? Но, как же…
– А вот так, просто. Позвонил, и она пришла. В отличие от тебя, Наташа всегда готова идти навстречу и простила меня. Простила, что уходил к тебе.
Я ничего не понимаю. Я отказываюсь что-либо понимать. День выдался не по-весеннему летним, шумным, полным впечатлений и забот. Солнце достаточно разогрело кожу, чтобы налетевший вдруг со стороны пруда прохладный майский ветерок застал врасплох подобно словам парня, и я непроизвольно ежусь от проступившего на коже озноба.
Неужели мужской голос, что доносится сейчас из динамиков, говорит всерьез?
– Ты же… Ты говорил, что она тебе просто школьный друг. Что было детское увлечение и прошло. Что ты не хочешь дальше притворяться, обманывая ее чувства надеждами…
– Это правда. Не хотел.
– Тогда я снова ничего не понимаю!
– Мне жаль, но я не стал скрывать от нее нашу ссору. Мне нужен был кто-то, чтобы забыть тебя, вот и все. А Наташа всегда была рядом. Как друг, конечно.
– Ч-что? Тогда… Тогда ты гад, Серебрянский! Потому что я была о тебе лучшего мнения!
– Таня, подожди…
– Сволочь!
– Ты просто не хочешь увидеть ситуацию моими глазами!
– Предатель! А я надеялась… Знать тебя не хочу! Слышишь!
– Я не обманывал тебя, мы расстались! И потом, я не сказал, что для нас все потеряно. Просто хочу, чтобы ты поняла, как для меня важно…
– Да пошел ты! Хромой клячей в задницу Сомовой! Хочет он!
Балконная дверь тоже в сговоре с Серебрянским и впускает меня в дом только с пятой попытки. Я распахиваю ее и несусь вниз по лестнице, затем по коридору огромного особняка Градова, стуча каблуками, как угорелая, стремясь убежать прочь от шумящего праздника, стараясь сдержать себя в руках и не разреветься.
Сволочь! Какая же сволочь! Значит, все это время, как друг! А еще говорил, что любит!
Ненавижу!
– Ого! Полегче на поворотах, девочка. Не заносись!
Крепкая рука останавливает мой бег и выдергивает из пелены злости, почти утопившей меня. Высокая фигура Бампера вдруг заслоняет плечами кругозор, переключая внимание с посеревшей реальности на белозубую, некстати широкую ухмылку лучшего друга теперь уже мужа моей подруги.
И снова этот не к месту приятный запах парфюма и табака. И глаза – голубые, наглые, всезнающие…
– Ты куда пропала, Коломбина? Полчаса ищу. Я что, один за нас двоих отдуваться должен? Разыскивать тебя по всему дому? Илюха с птичкой свалили, гости в пьяном угаре, теперь мы с тобой главная шоу-программа вечера. Еще раз слиняешь, наподдаю по упругому и симпатичному, клянусь!
…И пальцы, горячими обхватами впившиеся в голые предплечья… Непрошеным прикосновением вспугнувшие бьющий тело озноб.
Ну почему именно он? Видеть никого не хочу!
Господи, до чего же этот Бампер меня раздражает!
– Снова ты, Рыжий! – выдыхаю со злостью. Знаю – не вежливо, знаю, что он ни при чем, но сломаться в лице в его руках куда унизительней и страшней.
– Снова я, Коломбина.
Руки сами тянутся к парню, цепляясь в низко расстегнутый на груди ворот рубашки. Ноги делают шаг, а лицо поднимается навстречу взгляду, остановившемуся на моих губах.
– Я тебя просила. Я предупреждала! Обещала, что откушу нос, если еще раз назовешь меня этим дурацким прозвищем!
– Ну, обещала…
– Говорила, чтобы не вязался за мной, как веревка! Что без указок твоих обойдусь!
– Что-то похожее было, да.
– Прогоняла к подруге!
– Это ты зря. Я тебе объяснил.
– Плевать! Какого же черта ты снова рядом?! Зачем?
Не знаю, кто из нас делает первый шаг – я или он. Скорее всего, оба. Падать больно, но с первым же мгновением падения я чувствую, как в легкие входит свобода и забытье.
А дальше происходит то, что произойти не может. Не может, и все же случается. Не со мной, не сейчас и не с Рыжим. С кем-то другим, пустой оболочкой, недочеловеком. Это не я обвиваю руками крепкую шею, притягивая парня к себе, не он подхватывает меня под задницу, толкая к стене, проваливаясь в какую-то комнату. Не он грубо задирает платье, умелым движением стягивая с ноги белье, вскидывая вверх и ударяясь в меня сильными бедрами… Не я впиваюсь в требовательные губы с отчаянным стоном, почти кусая их в желании наказать за жадность. Не я, не я, не я…
О, Господи! Это и близко не похоже на любовь. Это похоже на голый спарринг-секс – бесчувственный и отвратный. Принесший такое быстрое, опустошающе-яркое наслаждение, что я немею в изумлении и шоке от того, что совершила. Что мы вместе совершили. Я и проклятый Рыжий.
– Че-ерт, милая, это было… Вау! До сволочного приятно!
Он отваливается от меня и отпускает, а может, это я отталкиваю его – неважно. Я просто пялюсь на свои голые ноги, на задранную вверх юбку и начинаю задыхаться, едва Рыжий уносит с собой тепло, и краски реальности меркнут, возвращая меня в серую безысходность вечера.
– Надо же, Коломбина, ты прокусила мне губу! Но я тоже хорош. Надеюсь, не сильно помял? Прости, что без цветов и презерватива, но, девочка, ты застала меня врасплох.
Сортир. Дорогой. В белом мраморе, со статуей голой нимфы у позолоченной кривоногой ванны и пухлыми ангелочками в виде фресок на потолке. Изысканная вульгарщина. Место, только с виду приличное, а на деле такое же отхожее, как я сама. Всего-то купюры на полу не хватает, чтобы пасть еще ниже, узнав себе цену.
– Я… на таблетках.
– Черт! Логично, – в голосе Бампера слышится облегчение. – Буду знать, милая. На мой счет можешь не переживать, все чисто. Обычно такие моменты я контролирую.
Я натягиваю белье, колготки, отвернувшись от парня, поправляю платье, не в силах взглянуть в его сторону. Не желая видеть в его глазах отражение той, кем только что для него стала. Даже голос предает меня, и все же я прошу. Стараясь сохранить в нем хоть толику твердости.
– Не называй меня милой. Это не так.
– Почему вдруг? – удивляется Бампер. – Очень даже так! – мне кажется, или я вновь за шумным вздохом слышу ухмылку в его словах? – Ты всегда будешь для меня милой, детка, когда мы будем делать «это».
– И деткой тоже. Что? – я все-таки смотрю на него. На довольную рыжую морду, в немом вопросе вскинувшую вверх темную бровь. – Ты издеваешься, что ли, надо мной? – замираю, полуобернувшись. – «Это» больше никогда не случится!
Все-таки взглянула. И не хотела, а глаза сами нашли теплый взгляд: сытый, довольный, почти урчащий. Кто знает, быть может, для Бампера подобный секс обычное дело, и только мне сейчас так гадко от самой себя?
Господи, дура! Какая же я дура!
И как только могла такое с собой сотворить!
– Не кори себя, Коломбина. Ну, случилось и случилось. Главное, что нам двоим было хорошо. Я такие моменты из виду не упускаю.
– И не думала даже. Много ты знаешь.
– Врешь! – Рыжий заправил рубашку, застегнул ширинку и теперь уверенно дергает пряжкой ремня, вгоняя последний в шлевку брюк. – Мы давно должны были сделать это. Еще два с лишним года назад, на даче у Альки. Тогда я мог стать для тебя первым. Я прав?
– Сделай одолжение, заткнись, а? – я оглядываюсь в поисках оброненной сумочки-клатча, вновь избегая смотреть на Бампера. Заметив ее, раскрытую у порога, сажусь на корточки, сгребая рассыпавшиеся по полу предметы. – Не твое дело.
– Не мое, Коломбина, – легко соглашается парень. – Просто жалею, что не узнал раньше, насколько ты горяча. Я бы к тебе подкатил иначе. А так глаз ты подбила заслуженно, было за что. Если надумаешь повторить – дай знать, милая, я против не буду.
Он подходит вплотную и останавливается, нависая надо мной. Садится на корточки, поднимая навстречу своему взгляду мой подбородок.
– Все хорошо?
– Это больше не повторится. Никогда. Просто сложный разговор с бывшим за минуту «до» и ты. Я просто использовала тебя. Не ты меня, а я, понял?!
– Уу… – моя бравада смешно звучит даже для меня, и он наигранно огорчается, проводя большим пальцем по моим губам. – Так мы не наставили никому рога, малыш? Хм, досадно.
– Прекрати! – Я вскакиваю на ноги, не в силах больше видеть его улыбку. Порываюсь уйти, но сильная рука уверенно ловит мое запястье.
– Подожди, Коломбина, – Бампер останавливает меня на пороге, разворачивая к себе лицом. – Не так быстро.