— А на кого палатку оставим? Нет, Наташа, сейчас не получится. Но, как выберем время, непременно поедем. Честное слово, я очень хочу там побывать. А как отнесутся к этому твои тамошние поклонники?
— Боишься?
— Я боюсь только одного — финансовой зависимости. Но она мне пока не грозит. Но все же интересно, расскажи о своих поклонниках. Ты ведь очень красивая, наверное, они за тобой тучами там увивались?
— Да нет, не тучами. У нас тучами не бывает, кто-то встречается с девушкой, все об этом знают и не лезут. Сперва я дружила с Вовкой Богаченко, он портфель мой домой носил. Потом встречалась с Сашкой Пупченко, такой смешной, толстый и все старался угодить мне. После того как у нас в клубе показали фильм «Республика ШКИД», все стали звать его «Пупа Пупыч гениальный». Смешно, правда? Он даже пробовал меня поцеловать, но я не разрешила. А потом появился Валентин Плешаков, и всех других как ветром сдуло. Плешаков сидел в тюрьме, его все уважали, ну, в том смысле, что боялись. Никто не хотел связываться с Плешаковым, вот он меня и обхаживал. На мотоцикле катал.
— Он-то поцеловал тебя? — ревниво спросил Сергей.
— Нет, — просто ответила Наташа. — Представь себе, даже не пытался. Он просто оградил меня от всех других парней и ждал, когда я привыкну к нему. А мне Плешаков совсем не нравился, и я не собиралась привыкать к нему. Дурак, он думал, что я все равно никуда не денусь. А я взяла — и делась. Уехала в Москву и встретила тебя. И разрешила тебе сразу все. Ох, даже и не знаю, почему.
Сергей наклонился к ней, легонько куснул мочку розового уха. Наташа вздрогнула.
— Пошли домой? Знаешь, кажется, я бы согласился на пожизненное заключение, если бы в камере со мной была ты. Я целый день сижу в палатке и думаю только об одном: скорее бы вернуться домой и остаться с тобой наедине. Наверное, это то, что люди называют счастьем. По крайней мере, другого счастья я не знаю. А ты?
— Сережа, мне так хорошо с тобой, но и страшно. А вдруг это скоро кончится? Кто-то разрушит наше счастье?
— Если мы сами его не разрушим, никто не сможет этого сделать. Ну что, пошли, Наташка-ромашка? Добредем потихоньку до Пушкинской, там сядем на «тройку», и — прямо до общежития. Утверждаешь такой план действий?
— Утверждаю. — Она взяла Сергея под руку, прижалась к нему. — А ты можешь рассказать мне, почему ушел из «Литературной газеты»? Это же такая знаменитая газета, все ее знают.
— Я же тебе рассказывал, что работал в отделе братских литератур, при советской власти так принято было: мол, все народы — братья, а литературы, разумеется, — братские. Начальницей была одинокая, несчастная женщина, а у несчастных женщин характер весьма сложный, тут уж, как говорил классик, ни прибавить, ни убавить. Естественно, и у меня отношения с ней были тоже сложные. Они, конечно, могли быть и замечательными, но я к этому почему-то не стремился, а ее это почему-то раздражало. Так мы и работали. Потом случился путч. Все прыгали, кричали, что нужно защищать Белый дом, Ельцина, Руцкого и других демократов, реакция не пройдет и все такое. Я никого не хотел защищать, лишь предположил, что если эти демократы победят, «братские» литературы станут зарубежными, и наш отдел будет просто не нужен. Так оно и получилось потом. Но до этого прежнего редактора, Федора Бурлацкого, скинули, потому как он сидел в Крыму и не очень старательно поддерживал демократов, ожидал, кто же победит. Выбрали нового, кого хотели очень активные наши общественные деятели, ну, кто был членом партбюро, профкома и так далее, среди них и моя начальница оказалась. Новый главный, Аркадий Удальцов, понятное дело, был очень благодарен тем, кто его выдвинул, и они ему были благодарны за то, что он понимает это. Все ударились в политику, и наши писатели, и «братья», встретятся — целуются, разъедутся — грязью друг друга поливают. Совсем неинтересно стало работать. И я ушел. Приятель как-то предложил: иди ко мне в напарники. Я подумал: а почему бы и нет?
— Теперь я на месте этого приятеля?
— Теперь ты.
— А куда же он делся?
— Свое дело открыл. Обещает, как раскрутится, возьмет меня заместителем, — засмеялся Сергей. — А я — тебя! — И крепче обнял Наташу.
Они вышли из Александровского сада у Исторического музея, спустились в подземный переход к улице Горького, именуемой теперь Тверской.
— Сережа! Не думала, не гадала встретить тебя здесь! — услышала вдруг Наташа низкий женский голос и обернулась.
Их догоняла невысокая, пухлая блондинка с ярко-малиновыми губами. В длинной кожаной куртке, в пятнистых… то ли брюках, то ли колготках, заправленных в меховые ботинки, она радостно улыбалась Сергею. Он остановился, рука медленно сползла с плеча Наташи.
— Лариса? Ты что, следила за мной?
— Ну вот еще! — фыркнула девица. — Деньги получила и в ГУМ пошла. Ты же куда-то исчез, подарки мне не делаешь, а хочется. Вот я и решила сама себе что-нибудь подарить.
Она подошла к Сергею вплотную, не обращая внимания на Наташу, будто ее и не было здесь, закинула руки ему на плечи и, привстав на цыпочки, потянулась губами к его губам.
— Ты что, Лариса, — отстранился Сергей. — Это неприлично, здесь народу много.
— Ну и что? — удивилась она. — Ты никогда не считался с мнением народа. Не ты ли говорил, что самое большое удовольствие — потрахаться в телефонной будке? И я соглашалась, хотя мнение народа мне небезразлично.
Наташа стиснула зубы, опустила голову.
— Перестань говорить глупости. — Сергей вспыхнул от злости.
— О, это уже глупости? — еще больше удивилась Лариса. — Почему же ты раньше об этом не подумал, когда мне их говорил? Понимаю, понимаю, лимиточка не разделяет твои сексуальные изыски, приходится говорить с ней о весенних звездах. Верно, Сережа?
Наташе очень хотелось ударить эту вульгарную даму. Они будут драться в подземном переходе из-за парня, а он будет стоять и смотреть? Даже если он — ее счастье — никогда!
— Послушай, Лариса, — с тихой угрозой процедил Сергей. — Ты видишь, что я не один? Пожалуйста, веди себя прилично!
— Вижу, мой милый, прекрасно вижу! — злобно искривила губы Лариса. — Выгуливаешь свою лимиточку. Она хоть понимает, с кем связалась? Я-то прекрасно знаю, уж сколько твоих увлечений вытерпела! Но мы ведь договорились — до свадьбы ты волен поступать, как считаешь нужным, гуляй, пока молодой. А вот чтобы вежливой быть со всякой новой тварью, — извини, такого уговора не было. Или я что-то перепутала? Или придумала, а, Сережа?
Наташа сорвалась с места и побежала, расталкивая прохожих.
— Наташа! Подожди, Наташа! — Сергей с ненавистью посмотрел на Ларису, она отступила на шаг, но не испугалась. Злорадство светилось в ее глазах. — Ну ты и стерва, Лариса! Я и раньше догадывался об этом, но теперь точно знаю. Я тебя очень прошу: постарайся не попадаться мне на глаза. Никогда. Я дурным становлюсь, когда вижу подлую душонку.
Выдержка изменила Ларисе. Она перевела взгляд на проходивших мимо людей, снова остановила его на Сергее. Потом оглянулась, будто искала поддержки. И опять повернулась к Сергею.
— Сережа, — пробормотала она, — ты ведь и сам вел себя довольно странно, я долго терпела… Сережа…
— Да пошла ты!..
Лариса дернулась назад, как от удара. Сергей, круто повернувшись, ринулся догонять Наташу.
Злость, обида, отчаяние, желание оскорбить, унизить Сергея и… желание быть рядом с ним, целовать его, ласкать его смешались в душе Ларисы, спаялись в яростное, непоколебимое желание: действовать, действовать, действовать. Права была Мария Федотовна, нельзя больше смотреть, как он все дальше и дальше удаляется от нее. Хныкать и уступать без боя она, дочь генерала армии Козлова, с детства не умела.
Они познакомились два года назад, подруга Ларисы работала в «Литературной газете» и как-то пригласила сослуживцев на свой день рождения. Народу было много, даже несколько удачливых бизнесменов, прибывших на собственных иномарках. Но Лариса сразу выделила Сергея и к концу вечера, когда застолье было в самом разгаре, поняла, что влюбилась в этого спокойного, неторопливого, даже ленивого в движениях парня в заурядном джинсовом костюме и с длинными каштановыми волосами. За исключением журналистов, все гости выглядели шикарно: в красных и зеленых клубных пиджаках, в супермодных костюмах (прямо из Парижа), в мокасинах из змеиной кожи, с напомаженными волосами, зачесанными назад. Про женщин и говорить нечего — все они точно выскочили из телерекламы. Разговоры вели светские: кто сколько заработал и что на эти деньги купил. Только Сергей помалкивал, лишь время от времени, как бы нехотя, вставлял фразу, после которой тот, кому она предназначалась, замирал с открытым ртом, остальные же покатывались со смеху. Тогда-то Лариса впервые и подумала, что все вокруг — ложные фигуры, вроде артистов — кого-то играют, а он — настоящий.
Полгода они встречались почти каждый день, и все было хорошо, а потом он не то чтобы охладел к ней, об этом она и думать не хотела, но стал более спокоен, иногда откровенно равнодушен к ее предложениям пойти куда-то или встречаться чаще.
Она готова была на все, чтобы это спокойствие не превратилось в полное безразличие. Исполняла любые его капризы, в том числе и с телефонными будками; познакомилась и постаралась понравиться его матери, Марии Федотовне; пыталась дарить дорогие вещи, от которых он неизменно отказывался; намекала, что в будущем он забудет о существовании материальных проблем, что захочет, то и получит, поскольку генерал армии Козлов был не просто генералом, но и президентом крупного акционерного общества. Она пыталась устраивать ему сцены ревности, на что он спокойно заявлял, что, пока они не супруги, он волен делать все, что хочет. Если ее это не устраивает — она тоже вольна делать все, что хочет.
Когда Лариса узнала, что Сергей встречается и с другими женщинами, подруга из редакции рассказала, она решила ответить ему тем же. Пошла в ресторан «Москва», подцепила там самоуверенного «богатенького Буратино» и осталась с ним на всю ночь. Но лучше б не делала этого. Так все это было мерзко и отвратительно, хотя «Буратино» ничего особенного не требовал, больше рассказывал, какой он умный и предприимчивый, что Лариса поняла раз и навсегда: тем же ему не отомстишь, только себе настроение испортишь на целую неделю.
Он не отвергал ее, временами был нежен и ласков, но только временами. И не склонен был задумываться о серьезном будущем, если Лариса заводила об этом разговор, пожимал плечами и отвечал, что еще не успел насладиться свободой. Стиснув зубы, она терпела, надеясь, что рано или поздно он поймет и оценит это. Сама себе удивлялась, но — терпела.
И его новое увлечение поначалу считала несерьезным, временным, но вскоре забеспокоилась. А когда узнала, что он перестал возвращаться домой, ночует неизвестно где, но, вероятно, со своей новой пассией, стала следить за ним. То, что пришлось увидеть, ужаснуло Ларису. Каждый день, по нескольку раз она проходила мимо палатки, где он сидел с этой смазливой деревенской девкой, и сердце разрывалось от боли: слишком хорошо она знала это выражение его лица, были мгновения, когда и на нее он смотрел так же, всего лишь мгновения. Редкие, по пальцам сосчитать можно. Теперь же он все время так смотрел на эту дрянь! Дураку было понятно — никто ему больше не нужен. И не будет нужен, пока она рядом.
Сегодня она не выдержала, подошла к ним в подземном переходе… И что из этого получилось? Кошмар! Но, по крайней мере, она точно знает — сидеть сложа руки больше нельзя. Нужно действовать. Нужно. Так просто она его не отдаст!
Она свернула за угол, обошла с фасада солидный, а со двора грязный и запущенный дом на Дорогомиловской улице, поднялась на четвертый этаж.
— Лариса, я всегда говорил, что в нашей паршивой конторе нет женщины прекраснее тебя, — ухмыльнулся Валет, провожая ее к дверям своей комнаты.
Из соседней двери высунулась всклокоченная, седая голова старушки с любопытными глазами. Валет топнул ногой, крикнул: «Ух, я т-тебе!..» — старушка мигом исчезла, за дверью торопливо звякнула цепочка.
— А я всегда говорила, что в нашей, согласна, паршивой, но процветающей конторе нет мужчины опаснее Валета, — отпарировала Лариса. — Поэтому и пришла к тебе.
— Если в смысле отношения полов, то не больно ты опасалась меня, просто не замечала. Серый тебе классно мозги запудрил. Но я не обижаюсь. Подруги корешей, пусть и не очень близких, для меня — святое дело.
Лариса с трудом подавила вздох отвращения, глядя на железную койку, застеленную грязным покрывалом. У противоположной стены стоял на тумбочке японский телевизор, под ним — видеомагнитофон, у дверей — фанерный шифоньер, у окна — стол, покрытый прожженной клеенкой. Таков был интерьер комнаты Валета.
— Скромно ты живешь, — брезгливо поморщилась Лариса. — А я думала, человек богатый, можешь себе позволить…
— Могу, — хмыкнул Валет. — Я тоже иногда думаю, что я не самый бедный гражданин демократической России. Но боюсь, что на фоне шикарной мебели сам потеряюсь. А так — никаких сомнений в том, что лучшее здесь — это Валет.
— Понятно. Я к тебе по делу пришла.
— Ты по телефону об этом сказала. Обещаю, сделаю для тебя все, что смогу.
— Спасибо, Валет. Я очень рассчитываю на твою помощь.
— Но лишь в том случае, если ты сделаешь все, что я хочу, — неожиданно продолжил Валет.
Впрочем, Лариса готова была к такому разговору.
— А как же святое отношение к подругам своих корешей? — Она присела на кровать.
— Если они живы, здоровы и позволяют своим подругам приходить ко мне за помощью — пусть обижаются на себя. У нас рыночные отношения, товар-деньги, знаешь, да? Можно, конечно, и бесплатно помочь, но у тебя ведь особое, деликатное дело, точно? Не случайно же ты ко мне пришла. А такие дела бесплатно не делаются.
— Ты настоящий капиталист, — усмехнулась Лариса. — Может, выпить предложишь даме?
— Почему бы и нет? «Амаретто» хочешь?
— Если можно, пожалуйста, джин с тоником. — Имеется у меня этот одеколон, — важно сказал Валет, довольный тем, что может выполнить даже такое странное желание женщины. — И разбавитель к нему. А я предпочитаю «Амаретто» — мое пойло. Ну вот что… — Взгляд его стал жестким. — Я пошел на кухню, там стоит мой холодильник, а ты раздевайся, укладывайся, готовься.
— Я думала, мы сначала поговорим, — растерялась Лариса. Не ожидала, что платить придется так скоро.
— Видишь ли, киска, — с грустью вздохнул Валет, опечаленный такой непонятливостью. — Я свое слово держу и прекрасно знаю об этом. А как с этим делом у других — не ведаю. Верить на слово людям в наше сложное время — идиотизм. Поэтому, чтобы не чувствовать себя потом дураком, поступаю очень просто: деньги вперед. И все довольны, все смеются.
— Хорошо, — вздохнула Лариса, расстегивая кофту. — Мне, пожалуйста, джина побольше, тоника поменьше.
10
Вчерашний вечер был ужасным. Сергей посмотрел в овальное зеркальце, которое вообще-то предназначалось для продажи, но Наташа повесила его так, что покупатели не замечали, а ей самой было удобно смотреться в него. Какой вечер был вчера, такой и вид сегодня: лицо опухшее, небритое, под глазами синяки.
Наташа чуть ли не в истерике заявила, что не желает и видеть его. Молчала, отвернувшись к окну в троллейбусе, а в общежитии, как только вошли в комнату, в джинсах (только куртку и берет сбросила, и сапоги) забралась под одеяло, сказав, что он может идти куда хочет.
Как ни пытался Сергей объяснить ей, что Лариса его совершенно не интересует, как ни старался убедить, что любит только Наташу, и это серьезно, на всю жизнь — ничего не получилось. Она повернулась лицом к стене и как онемела.
Сергей разозлился на Ларису, на весь мир и пошел к Вадиму. Просто необходимо было с кем-то поделиться своими трудностями, хотя бы рассказать о них, выпустить из души гнетущую тревогу. Вадим поставил на стол бутылку водки и внимательно выслушал своего приятеля. Потом поставил другую и стал утешать Сергея, конечно же, ругал последними словами Ларису, понимающе относился к Наташе и не сомневался, что скоро, завтра же все будет замечательно. Сергей будет снова счастлив с Наташей, и у него, Вадима, наверное, улучшится настроение.
Выполнив свою благородную миссию, он свалился на кровать и уснул. Сергей попробовал было вернуться к Наташе, но дверь оказалась заперта, на стук Наташа никак не реагировала. Пришлось вернуться к Вадиму, благо у него в комнате было две кровати.
Утром Сергей проснулся совершенно разбитым. Голова чугунная, руки и ноги деревянные. Хорошо, у Вадима нашлась бутылка пива, немного легче стало. Сергей снова пошел к Наташе, но она дверь не открыла, сказала, что теперь они будут работать поодиночке, через день, и сегодня — его очередь.
Пришлось ехать на работу одному. Первую половину дня верил, что ее поведение — не более чем упрямство. Обиделась и не желает с ним разговаривать. Посидит одна в комнате, подумает и приедет. А уж он постарается убедить Наташу, что Лариса хотела их поссорить и почти добилась своего. Глупо обижаться на то, что было когда-то, до их знакомства. Он любит Наташу, жить без нее не может, готов хоть сейчас идти в загс — что еще нужно женщине?