Он внезапно умолк, поскольку к ним подошла сестра Урсула, бесшумно ступая по прекрасным мраморным полам собора.
– Ну, вот и сестра-алмонер пришла, чтобы пригласить нас позавтракать! – воскликнул он.
– Вы можете позавтракать в моих покоях, – сказала сестра Урсула. – Там и камин уже затопили. Прошу вас, святой отец, покажите дорогу нашим гостям.
– Непременно, непременно, – любезно ответил священник и, когда она ушла, повернулся к Луке. – Только она и поддерживает здесь порядок, – сказал он. – Замечательная женщина! Управляет сельскохозяйственными угодьями, занимается строительством, покупает товары и продает то, что производит сам монастырь. Она могла бы стать хозяйкой любого большого дома, любого замка Италии, у нее врожденный талант наставника и руководителя. – Он прямо-таки весь лучился от восторга. – И, должен отметить, ее покои – самое удобное и уютное помещение во всем аббатстве, а ее поварихе и вовсе нет равных.
Он повел их в сторону от основного здания монастыря через закрытый передний двор к пристройке, представлявшей собой восточную стену этого двора. Деревянная входная дверь была распахнута, и они вошли в комнату, где уже их ждал накрытый на троих стол. Лука и Пьетро сели, а Фрейзе остался стоять у дверей: он должен был прислуживать за едой. К столу подали три сорта жаркого – свиную ногу, баранину и говядину, – белый хлеб из муки высшего сорта и ржаной, а также местные сыры, варенья, корзину яиц, сваренных вкрутую, и плошку со сливами, такими крупными, сладкими и сочными, что Лука резал их ломтиками и клал на белый хлеб, точно варенье.
– А что, сестра-алмонер всегда ест отдельно, а не вместе с другими сестрами в трапезной? – полюбопытствовал Лука.
– А ты бы разве отказался от этой привилегии, если б у тебя такая повариха была? – вопросом на вопрос ответил ему священник. – По праздникам и святым дням она, разумеется, садится за стол вместе с сестрами. Но все же любит, чтобы все было устроено согласно ее вкусу, – и это одна из привилегий ее должности. Она действительно редко обедает в трапезной, да и в дортуаре вместе со всеми не спит. Как, впрочем, и госпожа аббатиса; ее жилище, кстати, тут рядом. – Он немного помолчал и, широко улыбаясь, сообщил: – Между прочим, у меня в седельной сумке капелька бренди имеется. С удовольствием налью всем по рюмочке. Это благотворно действует на желудок после доброго завтрака. – И с этими словами он вышел из комнаты, а брат Пьетро тут же вскочил и выглянул в окно, из которого хорошо был виден мул священника, привязанный во дворе.
Лука тем временем лениво осматривал комнату, а Фрейзе убирал со стола. Камин в гостиной сестры Урсулы был оформлен чудесными резными деревянными панелями, которые напомнили Луке о родном доме: когда он был еще совсем маленьким, его дед, знаменитый плотник, сделал примерно такую же облицовку камина. Тогда это было в новинку и вызвало зависть всей деревни. За одной из резных панелей имелся тайничок, где отец Луки всегда прятал засахаренные сливы, которыми угощал сына по воскресеньям, если тот всю неделю хорошо себя вел. Повинуясь внезапному порыву, Лука повернул пять фигурок на резной панели, выстроив их в ряд, и одна тут же сдвинулась у него под рукой; к его удивлению, перед ним открылся точно такой же тайничок, как у них дома, на ферме. За потайной дверкой тоже был спрятан стеклянный кувшин, только в нем хранились не засахаренные сливы, а какая-то специя – сухие черные семена. И рядом почему-то лежало сапожное шило.
Лука захлопнул дверцу и мечтательно заметил:
– У нас дома был точно такой же тайничок за резной каминной доской, и мой отец всегда прятал там засахаренные сливы.
– А у нас ничего подобного в доме не было, – откликнулся брат Пьетро. – Мы все жили на кухне, и моя мать, кухарка, жарила мясо, надев его на вертел, прямо там, над очагом, а свиные ноги коптила в дымоходе. Утром, когда огонь в очаге не горел, мы, дети, вечно голодные, просовывали головы в дымоход и лизали, а порой и обгрызали жирный край копченого окорока. А мать потом уверяла отца, что это все мыши, благослови ее Господь.
– Значит, ты из очень бедной семьи? Как же ты сумел выучиться? – спросил Лука.
Пьетро пожал плечами.
– Наш священник обратил на меня внимание и сказал родителям, что я способный, вот они и послали меня в монастырь.
– А потом?
– А потом мой господин спросил, буду ли я служить ордену и ему, и я, разумеется, ответил «да».
Тут открылась дверь, и возвратился священник, пряча в рукаве маленькую бутылочку.
– Бывало, выпьешь капельку, и очень это в пути помогает, – сказал он, наливая немного Луке прямо в его глиняную чашку. Тот с удовольствием выпил.
Брат Пьетро пить отказался, а сам священник сделал несколько добрых глотков прямо из бутылки. Фрейзе с завистью смотрел на них с порога, но все же сдержался и ничего не сказал.
– А теперь я отведу вас к госпоже аббатисе, – сказал священник, аккуратно затыкая пробкой бутылочку с бренди. – И, если она спросит вашего совета, постарайтесь не забыть мое пожелание: хорошо бы поместить женский монастырь под крыло братскому мужскому, чтобы мы могли править всем аббатством и полностью освободить ее от бесконечных нынешних забот.
– Я непременно буду об этом помнить, – пообещал Лука, внутренне не склоняясь ни на одну сторону, ни на другую.
Жилище аббатисы действительно находилось совсем рядом и примыкало к внешней стене монастыря, так что окна его выходили как во внутренний двор, так и за его высокие стены, и из них был виден лес и горы, высившиеся за лесом. К сожалению, те окна, из которых просматривался этот широкий простор, оказались занавешены плотными шторами и закрыты тяжелыми металлическими решетками.
– Аббатство имеет вид прямоугольника, внутрь которого как бы вписаны еще два меньших – церковь и трапезная, – пояснял священник. – Кельи монахинь расположены вдоль северной стены и частично западной и восточной и выходят на крытую галерею. Далее вдоль западной стены апартаменты госпожи аббатисы и сестры Урсулы, кладовые и конюшни. Жилище сестры Урсулы окнами во двор, и из него хорошо видны главные ворота, так что можно проследить, кто приходит в монастырь или уходит из него. У южной стены расположена больница для бедных и мертвецкая.
Священник распахнул перед гостями дверь и чуть отступил назад, пропуская их внутрь со словами:
– Госпожа аббатиса сказала, чтобы вы входили. – Сам он зашел последним, после Луки, Пьетро и даже Фрейзе. Они оказались в маленькой комнатке, где стояли две деревянные скамьи и два самых простых стула. Мощная решетка из кованого железа, вделанная в дальнюю стену, перекрывала вход в соседнее помещение, занавешенный белой шерстяной портьерой. Вошедшие молча ждали, и через некоторое время занавесь беззвучно отодвинулась в сторону, и за решеткой неясным пятном мелькнуло белое одеяние аббатисы, ее апостольник и бледное лицо, разглядеть которое мешали плотно переплетенные металлические прутья.
– Благослови и сохрани вас Господь, – чистым голосом произнесла она. – Мы рады приветствовать вас в нашем монастыре. Я его настоятельница.
– Меня зовут Лука Веро. – Лука приблизился к решетке почти вплотную, но все равно за искусно выкованными виноградными гроздьями, всевозможными плодами, листьями и цветами ему был виден только силуэт аббатисы. Однако он почувствовал слабый аромат каких-то духов, возможно, розовой воды. А чуть дальше виднелся силуэт еще одной женщины в темных одеждах, почти неразличимый в полумраке. – А это мой помощник, брат Пьетро, и мой слуга Фрейзе. Я прислан сюда, дабы произвести в вашем аббатстве необходимое расследование.
– Мне это известно, – последовал тихий ответ.
– Но я не знал, что у вас закрытый монастырь, – осторожно, стараясь не обидеть ее, сказал Лука.
– Согласно нашей традиции, все посетители разговаривают с сестрами нашего ордена только через решетку.
– Но мне понадобится побеседовать с ними лично, чтобы собрать необходимые свидетельские показания. Для этого они должны по очереди прийти ко мне и сделать соответствующие заявления.
Даже сквозь решетку чувствовалось, как аббатиса сопротивляется этому.
– Хорошо, – все же сказала она. – Раз уж мы согласились на проведение расследования, пусть будет так.
Но Лука отлично знал, что сама холодная госпожа аббатиса согласия так и не дала: ее просто поставили перед фактом. Приказ о том, что здесь будет проводиться расследование, был ей прислан магистром ордена, и Лука прибыл сюда по повелению самого папы, так что все равно стал бы допрашивать монахинь, с согласия аббатисы или без оного.
– Для того, о чем я говорил, мне понадобится отдельная комната, куда вызванные мною монахини будут приходить и, поклявшись на Библии говорить только правду, отвечать на мои вопросы, – уже гораздо более уверенным тоном сказал Лука. Стоявший с ним рядом священник одобрительно закивал.
– Я уже приказала приготовить для тебя комнату рядом с этой, – сказала аббатиса. – Мне кажется, будет лучше, если сестры станут давать показания в моем доме, в доме настоятельницы, дабы они могли почувствовать, что и сама я всемерно помогаю расследованию, что я благословляю их и от всей души прошу честно отвечать на твои вопросы.
– А не лучше ли допрашивать свидетелей в другом месте? – тихонько заметил священник. – Например, у нас в монастыре? Ты мог бы приказать монахиням приходить туда и давать показания, а мы бы за ними присматривали. Правление мужчин, знаешь ли… мужская логика… все это весьма действенные вещи, и тебе стоило бы ими воспользоваться. Тут нужен мужской ум, а не сиюминутные женские прихоти.
– Спасибо за предложение, но с монахинями я буду встречаться здесь, – ответил Лука и вновь обратился к госпоже аббатисе: – Благодарю тебя, сестра моя, за оказанное содействие. Я очень рад, что смогу встречаться и беседовать с монахинями у тебя в доме.
– Но мне все же хотелось бы знать, почему ты это предлагаешь? – подсказал ему Фрейзе, делая вид, что обращается к толстому шмелю, с жужжанием бившемуся о свинцовое стекло в маленьком окошке.
– Но мне все же хотелось бы знать, почему ты это предлагаешь? – громко повторил тот же вопрос Лука.
А Фрейзе открыл окошко и выпустил шмеля на волю, навстречу солнечным лучам.
– У нас ходит немало скандальных слухов, и некоторые из них прямо направлены против меня, – не стала скрывать истинной причины своего предложения госпожа аббатиса. – Меня лично обвиняют во многих бедах. Так что будет лучше, если весь монастырь увидит, что расследование идет под моим наблюдением, что именно я благословила его проведение. Я надеюсь, что ты очистишь мое доброе имя от клеветы, отыщешь истинные истоки всех злодеяний и положишь им конец.
– Госпожа моя, нам и с тобой тоже придется отдельно побеседовать, как и со всеми прочими членами ордена, – предупредил Лука и даже сквозь решетку увидел, как вздрогнула аббатиса и как низко она опустила голову, словно он невольно пристыдил ее. – Мне самим Римом приказано помочь монастырю раскрыть истинное положение дел, – решительно прибавил он, но она ничего не ответила.
Слегка от него отвернувшись, она заговорила с кем-то, Луке не видимым, и через несколько минут дверь в их комнату отворилась, и вошла та пожилая монахиня, сестра Анна, что первой встретила их у ворот в день прибытия. Довольно резким тоном она заявила:
– Госпожа аббатиса просила меня проводить вас в ту комнату, которую мы специально приготовили для вашего расследования.
По всей видимости, догадался Лука, на сегодня их беседа с госпожой аббатисой закончена, хотя они так и не увидали ее лица.
* * *
Это была очень простая комната в той части жилища аббатисы, где окна смотрели на лес, раскинувшийся за аббатством, так что отсюда не видны были ни кельи монахинь, ни крытая аркада, ни двор перед собором, ни люди, приходившие в монастырь или уходившие из него. С другой стороны, и монахини не смогли бы увидеть, кто именно идет к Луке давать свидетельские показания.
– Благоразумно, – заметил Пьетро.
– И другие ни за кем проследить не смогут, – весело подхватил Фрейзе. – Может, еще и мне встать снаружи да следить, чтобы никто вам не мешал и не подслушивал?
– Да, это было бы хорошо. – Лука подтащил к пустому столу стул и уселся, ожидая, пока брат Пьетро подготовится – вытащит бумагу, перо для письма и склянку с чернилами. Наконец клирик устроился напротив и выжидающе посмотрел на Луку. Все молчали. Лука, чувствовавший невероятную ответственность в связи с возложенной на него трудной задачей, беспомощно поглядывал на Пьетро и Фрейзе, но не говорил ни слова. Наконец Фрейзе не выдержал: улыбнулся, желая подбодрить своего «маленького господина», взмахнул рукой, точно флагом, и воскликнул:
– Вперед! Не надо бояться: тут и без нас все настолько плохо, что хуже мы сделать просто не сможем.
Лука прыснул со смеху, как мальчишка, и сказал:
– Да уж, и впрямь похоже, что так. – Потом, глядя на брата Пьетро, он приосанился и решительно заметил: – По крайней мере, мы хоть ее имя знаем.
Фрейзе тут же кивнул, подошел к двери и попросил сестру Анну:
– Позови, пожалуйста, сестру Урсулу.
Сестра-алмонер тут же явилась и села напротив Луки. Он старался не смотреть в ее прекрасное, безмятежно спокойное лицо. Ее умные серые глаза, казалось, улыбаются ему с неким тайным пониманием, словно существует нечто, известное лишь им двоим.
Он вел допрос вполне официально: записал ее имя, возраст – двадцать четыре года, – имена ее родителей и срок пребывания в монастыре. Оказалось, она прожила в аббатстве уже целых двадцать лет, с самого раннего детства.
– Скажи мне, сестра, что, по-твоему, здесь происходит? – спросил у нее Лука, несколько осмелев от осознания собственной значимости, чему немало способствовали верный Фрейзе, стоявший у двери на часах, и брат Пьетро, деловито склонившийся над бумагами.
Сестра Урсула потупилась, изучая простую деревянную столешницу, и тихо сказала:
– Не знаю. Но порой тут случаются странные вещи, и все это очень тревожит меня и других сестер.
– Какие именно?
– У некоторых монахинь бывают видения, а две из них уже несколько раз вставали и ходили во сне – с закрытыми глазами, как лунатики; причем они не только вставали с постели, не просыпаясь, но и покидали свои кельи. Одна, например, перестала есть ту пищу, которую всем подают в трапезной, и морит себя голодом. Убедить ее хоть что-нибудь съесть совершенно невозможно. Есть и еще кое-какие проявления этой неведомой напасти…
– И когда все это началось? – спросил Лука.
Она устало кивнула, словно вполне ожидала этого вопроса.
– Примерно три месяца назад.
– То есть когда в монастыре появилась новая аббатиса?
Последовал еле слышный вздох.
– Да. Но я убеждена: она к этому никакого отношения не имеет. И я бы не хотела давать показания, которые могли бы быть использованы против нее. Наши беды и впрямь начались именно тогда – но вы, должно быть, уже знаете, что она и сейчас никаким авторитетом среди монахинь не пользуется, а тогда и вовсе была новенькой и совершенно неопытной; кроме того, она всегда честно признавалась, что в монастырь идти совсем не хотела. Любому монастырю нужен крепкий руководитель, строгая и справедливая настоятельница, которой ее дело действительно нравится. А наша аббатиса до прихода сюда вела жизнь, полностью защищенную от любых невзгод, была обожаемой дочерью крупного землевладельца; ей прощались любые прегрешения, она росла в огромном богатом замке и, разумеется, не имела никаких навыков по управлению святой обителью. Она же росла не здесь, так что ничего удивительного, что она понятия не имела о нашей жизни и о том, как этой жизнью управлять.
– Но разве может она приказать монахиням не видеть того, что является им во сне? Разве они вольны выбирать собственные сны или видения? Или и это вашей аббатисе не удается потому, что она монастырем управлять не умеет?
Клирик Пьетро сделал пометку возле этого вопроса Луки.
А сестра Урсула с улыбкой ответила: