Рогов превратился снова в простоватого крестьянина, сложил на животе руки и стал крутить большими пальцами. Раз-два-три — в одну сторону, раз-два-три — в другую. Мне было не о чем с ним больше разговаривать, и я начал складывать в папку свои бумаги. И тогда он тихо, очень тихо проговорил:
— Маршалу Агаркину также небезынтересно будет узнать...
Он очень тихо ронял слова, что я еле слышал его. Мне даже показалось, что он вовсе ничего не произносил, что мне просто показалось... Что это был просто шелест моих бумажек.
—...Маршалу Агаркину также небезынтересно будет узнать, что следователь Турецкий спит с его женой.
И он раскатился мелким, я бы даже сказал угодливым смехом.
На малую долю мгновения моя рука застыла в воздухе и сердце переместилось вверх, к горлу. Что он сказал? Это был нелепый, несвязный, несуразный бред. «Турецкий спит с его женой». Это я — «Турецкий»? С чьей женой? «Маршалу Агаркину также небезынтересно...» Женой Агаркина?! Но я ее даже не знаю!
— Это что — шантаж?
— А вы обсудите, хе-хе, этот вопрос с вашей дамой, хе-хе.
Меня хватило на то, чтобы неспешно и, как мне показалось, независимо покинуть кабинет Рогова.
Я шел по Хорошевке, не очень ясно представляя себе направление своего пути: то ли к центруй то ли в противоположную сторону. Когда я обнаружил себя стоящим на перекрестке Беговой улицы, то сделал два открытия. Первое: все-таки я шел правильной дорогой. Второе: Светлана Белова — жена маршала Агаркина. И все мое естество воспротивилось этому второму — да нет же, это не она! Я даже сказал вслух, довольно громко: «Ну, конечно же, это не она!». И я энергично сбежал вниз по эскалатору станции метро «Беговая», повторяя в такт убегающим шагам: «Конечно же, нет, конечно же, нет...» Я убеждал, уговаривал себя, и всей своей кожей чувствовал — это она. Я сел в переполненный вагон, сделал пересадку на «Баррикадной» на кольцевую линию. Здесь народу было меньше, и до «Парка культуры» я сидел и снова успокаивал свою душу: ну и что из того — жена маршала! Так это ему должно быть плохо, она предпочла меня ему, а не наоборот. Он обманутый муж, а я счастливый возлюбленный. Но это были только слова, счастливым я себя не чувствовал. И я ничего не мог с собой поделать, я хотел знать правду. Так что мне, объехать все загсы Москвы? А если они не зарегистрировали брак, то что? Тогда бы Рогов все-таки не сказал «жена». А если они расписались не в Москве? А, например, в ГДР— там, где сейчас пребывает маршал?
Это одноглазая сволочь предложила «обсудить этот вопрос» с самой Ланой. Нет, он сказал: «с вашей «дамой». Может, это все-таки не она?.. А если в самом деле спросить у нее: «Ты замужем за маршалом Агаркиным?» Положим, она скажет «да». Тогда я должен буду сказать, что ей грозит опасность. Этот маршал может запросто ее пристрелить. Рожа у него будь здоров. Палача рожа. Я совсем забыл, что еще недавно мне очень нравилось его волевое лицо. А если ее ответ будет «нет», то каким же идиотом я буду перед ней выглядеть!
Я сделал вторую пересадку — на Арбатско-Покровскую линию. Почему же я еду домой? Ведь всего три часа дня, мне еще работать и работать, а я поехал в сторону дома... «Поезд следует до станции «Университет», следующая остановка—«Фрунзенская», —объявил гнусавый голос по радио. И тогда пришло решение.
Сейчас я использую служебное положение в личных целях. И пусть меня за это осудят старшие товарищи. И младшие тоже. Если даже никто об этом не узнает — все равно это низко. Но я сейчас поеду в университет, на юридический факультет и скажу... Что же мне сказать... Вот, мол, у нас в прокуратуре проходят практику такие - то... И мне отдел кадров поручил, нет, доверил, составить о каждом из них комплексную справку о... О чем справку? Ну какая разница, комплексная справка — это я хорошо придумал... «Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. Станция «Университет». Поезд дальше не пойдет...»
Я зря старался: в приемной юрфака сидела Галка Малахова, моя бывшая сокурсница, а теперь аспирантка и секретарь декана. Девчонка она была своя в доску, хотя и глупа до ужаса. Нас с ней сближало одно обстоятельство: с Галкой жил (о чем знал весь наш курс) мой друг Боря Немировский, проживающий теперь в Нью-Йорке и владеющий там фотосалоном. Так что у нас была тема для разговора. После чего я мог запросто сказать — теперь давай мне личное дело Беловой с пятого курса. Но я все-таки сначала взял дело Николая Степанюка и даже сделал кое-какие выписки. Потом посмотрел в записную книжку и бесстрастно спросил:
— Белова Светлана Николаевна...
— Белова, Белова... куда же она девалась? А-а. Она у меня все еще на «А» стоит.
— Почему на «А»?
— Это по мужу она Белова... «По мужу! Значит, не она!»
— Ее девичья фамилия Аралова.
С маленькой фотографии на меня смотрело лицо Ланы с короткой, почти мальчишеской стрижкой. Такое знакомое лицо, давно знакомое... Медленно переворачиваю страницы... Отец — министр коммунального хозяйства-РСФСР, мать домохозяйка... Серебряный призер чемпионата страны по легкой атлетике... Второе место в пятиборье матча СССР — США... Светлана Аралова!
— Ты что, Турецкий?
— А?
— Чего ты там такое увидел? У тебя лицо замороженное...
— Я никогда не знал, что Аралова учится у нас на факультете.
— А ты вот сюда посмотри — она к нам пришла из института Международных отношений. На третий курс. У нее там какая-то темная история, она целый год пропустила. Видишь, справка об академическом отпуске. Я уж не помню теперь, говорили, что у нее какая-то болезнь. Или еще что-то.
— Она и сейчас замужем за... этим... Беловым?
— Кажется. Знаешь, она какая-то неживая. Ни с кем не дружит. Спорт забросила. А ведь была такая знаменитая!
Вот так. Светлана Аралова. «Вечно вторая». А вечно первая — Анна Чуднова, рост метр девяносто, тетя - лошадь, которую японцы сняли с международных соревнований за явные признаки гермафродизма. Черт с ней, с этой Чудновой... Выписка из зачетной книжки С. Беловой — сплошь «отлично» и «незачет» по физкультуре. Адрес — переулок Садовских, дом 5, квартира 8. И номер телефона. На всякий случай запоминаю... заявление, написанное рукой Ланы: «В связи с регистрацией брака с гр. Беловым Ю. М. прошу изменить фамилию...» Наверное, Юрий. Или в крайнем случае Юлий. «Новый адрес... Телефон». Тоже запоминаю.
Я долго стоял в пустом вестибюле университета и безучастно рассматривал экспонаты фотостенда. Потом зашел в одну из телефонных будок, набрал номер, значившийся в личном деле последним.
— Алло-о...
Голос ленивый, холеный, я бы сказал, голос. Должен принадлежать даме в длинном шелковом халате, с кремовой маской на лице. Я посмотрел через стекло будки — возле никого не было — и не своим голосом пропищал:
— Светлану Николаевну, пожалуйста.
Короткое молчание, затем тот же голос произнес по слогам:
— Свет-ла-на Ни-ко-ла-евна в э-той квар-ти-ре не про-жи-ва-ет.
Отбой.
Больше звонить не было смысла, «дама в халате» разговаривать явно была не намерена. Я долго откашливался, потом вышел из здания и медленно побрел к метро.
Может, все-таки Рогов имел в виду кого-то другого. Я перебрал в памяти все свои знакомства. Ни одна женщина, с которой я был в близких отношениях, не могла быть маршальской женой. Нет, одно приключение у меня все-таки было на Рижском взморье с красивой блондинкой лет тридцати пяти, которую почему-то называли «генеральшей». Может, Агаркин в то время был еще генералом? И я снова, стоя в вестибюле станции «Университет», набираю номер телефона из своей записной книжки, принадлежавшей белокурой Виктории:
— Это квартира маршала Агаркина? Сонный мужской голос:
— Чево-о?!
Я принял душ и стал читать газету. Я прочел ее от левого верхнего угла первой полосы до правого нижнего угла последней и не понял ни одного слова. Тогда я стал сам с собой играть в шахматы, но не мог сделать больше двух ходов. Я все время думал: «Мне надо точно знать». Я испугался — мне показалось, что я забыл номер телефона Беловых.
Нет, не забыл. Помню. 291-43-58. Вот только — «Юрий» или «Юлий»? Сейчас спрошу: «Это квартира Беловых? Можно Юлия?» «Дама в халате» презрительно ответит картавому приятелю... Но все приготовления разрушились, потому что в трубке раздался веселый мальчишеский голос:
— Квартира Беловых! Фу ты, черт. Я пролепетал:
— Пливет. — Ну, привет.
— А Юлика можно?
— Он к нам сегодня не приходил!
— А родители дома? (Я прекратил идиотство).
— Не-а. В театр ушли.
— А брат твой у Светки живет?
—Не-а. Юрка с ней разженился. Он на Наташке поженился. ^
— На какой Наташке?
— Как «на какой»? На дочке Михаила Сергеевича...
— А Светка что?
— Откуда я знаю.
Дочка министра, знаменитая спортсменка, красивая, сильная женщина, брошенная мужем ради дочки какого-то Михаила Сергеевича. Училась в МИМО, потом какая-то болезнь выбила из учебы на год, перевелась на юридический факультет. Забросила спорт. Вместо поездок за границу будет сидеть в районной прокуратуре или юридической консультации, а может, еще хуже—в нотариальной конторе.
А если она все-таки замужем за Агаркиным? Тогда это коренным образом все меняет. Может, она бросила этого Белова, а он с горя женился на этой дочке Михаила Сергеевича. Что-то во всей этой истории не давало мне покоя и рождало тревогу. И ожидание непоправимого...
Я листал записную книжку. Десятки имен, которые в данном случае ничего мне не говорят... Ага, вот — Мишка Голиков, самбист из института Международных отношений! Несколько лет назад мы с ним ходили в клуб спортивного общества «Наука». Сейчас он аспирант МИМО, и мы поддерживаем с ним в основном телефонную связь...
— Светка Аралова? Еще бы — звезда первой величины! Вернее, второй... Да, я был с ней знаком, не очень близко, знаешь, элита. Дочка министра все-таки, хоть и захудалого — коммунального хозяйства РСФСР, да потом его поперли. Между прочим, я с ее будущим супружником в одной группе учился. Юркой Беловым. Карьерист — будь здоров! Ну, там целая история. У нее что-то случилось, заболела чем-то, точно не знаю, серьезным на нервной почве. Отца сняли, а Юрка чуть не плакал: женился на дочке министра, думал, карьера обеспечена... Он от Светки сбежал знаешь к кому?! К дочке нашего нового генсека!..
«Он со Светкой разженился. Он на Наташке поженился... Как «на какой»? На дочке Михаила Сергеевича!» А я-то еще думал какого-то Михаила Сергеевича.
—...Юрка мне по секрету рассказывал, что Светка хотела его убить, но потом... вместо этого, — Мишка засмеялся, — вышла замуж за маршала Агаркина,
Теперь я знал, что мне не давало покоя и рождало чувство непоправимости. Имя этому было подозрение.
15
Секретарша Меркулова Клава была не в духе. Она чересчур энергично вправила лист бумаги в пишущую машинку, буркнула в ответ на мое утреннее приветствие: «Для кого доброе, а для кого нет», — и стала стучать по клавишам. Мне было наплевать на ее настроение. Мне вообще было наплевать на все на свете, кроме одного: мне надо было доказать— самому себе— Лана здесь ни при чем. Я должен был избавиться от подозрения.
— Клавочка, я вас попрошу еще раз вспомнить: кто, кроме вас, читал написанное мною поручение Грязнову...
— Опять вы за свое, Александр Борисович! Я же сказала, что я отдала Жозефу Алексеевичу...
— Клава, — перебил я ее, — постарайтесь вспомнить, кто мог прочитать эту бумагу. Может быть, случайно. Может быть, кто-то находился в вашей комнате или вы выходили и оставили дверь открытой...
— Да никуда я не выходила, что вы, в конце концов...
Клава осеклась, увидев выражение моего лица.
— Вообще-то... вы знаете... Такая получилась история... Пархоменко, то есть Леонид Васильевич, как вы только ушли с Константином Дмитриевичем
— Ну же, Клава!
— ...принес мне печатать доклад в горком партии. И сказал, что все бумажки подождут... А вы сказали, что это очень срочно... И я... попросила практикантку напечатать...
— Какую практикантку?
— Белову... Она всегда у меня сидит, когда Константина Дмитриевича нет... И в этот раз сидела... Она напечатала и сразу же ушла. Сказала, что очень болит голова.
Семен Семенович Моисеев одиноко сидел в своем кабинете и сортировал картотеку. Обычно он этим занимался при плохом настроении, говорил, что это как пасьянс — успокаивает нервы.
— Что у вас нового по линии уголовной статистики, Семен Семенович?
Моисеев снял очки, прищурился — Вас ведь не это интересует, Александр Борисович, а? Есть ко мне вопросы, достойные внимания? Спешите тогда, а то вот уйду на пенсию.
Значит, опять был разговор с Пархоменко о том, что старому криминалисту пора на пенсию. Дурак этот Пархоменко, не понимает, что Моисеев со своим опытом и трудолюбием даст сто очков вперед любому новичку.
— Семен Семенович, почему вы не пожалуетесь прокурору города? Или даже генеральному. Меркулов вас всегда поддержит.
— Это с моим-то... пятым параграфом жаловаться? Забудем, Александр Борисович, это не предмет для обсуждения...
«Надо поговорить с Меркуловым»,— подумал я и сказал:
— Семен Семенович, не откажите мне в любезности сходить со мной в туалет.
Моисеев нисколько не удивился нелепому предложению и задвигал стулом.
Убедившись, что мы одни в окружении писсуаров, я сказал:
— Мне срочно нужна фотография наших практикантов. Обязательно всех четырех. Придумайте сами предлог для съемки, ну там для стенда...
— Никаких стендов, Александр Борисович, никаких предлогов. У меня есть фотографии — и не одна — всех наших пятерых практикантов. Я их фотографировал в первый день практики; вас, помню, тогда не было... И девочка эта, Ким, была еще жива... Идемте, я вам дам, и пожалуйста, не предупреждайте меня, что все это должно остаться между нами...
Меркулов разбирался с делом, которое вела молодая следовательша. Она сидела возле Меркулова, задрав короткую форменную юбку до невозможности, и докладывала фабулу расследуемого дела.
— Извините, Константин Дмитриевич,— сказал я, мне только что звонили из адмотдела горкома и просили срочно приехать. Ну, по тому делу на контроле... Вы знаете. Следовательша с неприязнью взглянула на меня:
— Турецкий, мы заняты.
- Но Меркулов поспешно отложил дело:
— Нэлли Федоровна, извините. Разбор вашего дела придется отложить на другой раз.
Следовательша взяла дело и, тряхнув завитушками у висков, развернулась на сто восемьдесят градусов.
Когда дверь за нею закрылась, Меркулов еле слышно спросил:
— Что случилось?
Я нагнулся над его ухом:
— Операция «Фауст» входит в свою завершающую стадию...
А громко — для тех, кто прослушивает, если таковые имелись, пробасил:
— Извините, но вы просили меня занять очередь в парикмахерскую. Мне звонили — наша очередь подошла.
Меркулов потер щеки, заросшие рыжей щетиной.
— Действительно, я сегодня не брился.
Мы вышли из прокуратуры и пошли по Новокузнецкой в сторону метро. Летняя Москва зеленела нежной листвой, а чистое, не омраченное облаками небо, казалось, гарантировало вечность жизни.
Пока мы шли до парикмахерской, я доложил Косте обстановку, рассказал о вчерашнем визите к Рогову в ГРУ. Опустив лишь одно — беседу о жене маршала Агаркина.
— Садитесь вот сюда, в кресло, — сказал Меркулову парикмахер Лившиц, —а я на минуточку выйду —взгляну на свою машину и заодно сниму дворники, а то знаете как у нас: раз-два, и половины автомобиля нет.
Это нас устраивало. Пока парикмахер Лившиц отсутствовал (он один обслуживает свое краснознаменное хозяйство — знамя районного УБКО стояло в углу), мы с Костей коротко обсудили сложившуюся ситуацию по делу Лагиной.
— Что будем делать, Костя? Бороться или не бороться? — спросил я на правах ведущего совещание. В парикмахерской мы были одни.