– Куда теперь? – спросил я дока.
– Сейчас… – он, хмурясь, присматривался к тому месту, где возился полотёр.
Я подошёл поближе. Полотёр вылизывал засохшую кровь. Капли её были на стене, дорожка тянулась к двери с молнией и, наверное, дальше.
– Что означает молния? – спросил я, рассматривая пометки на схеме: ага, здесь должен быть склад.
– Высокий вольтаж… – доктор отвечал автоматически, напряжённо о чём-то размышляя. Потом он всё-таки соизволил посмотреть на меня. – Там часть вивария. У двери – порожек под током.
– Для чего? – просунулся любопытный Фест.
– Хомячки иногда выбирались из клеток…
Док повернулся, подошёл к уборщику и отключил его. Присел на корточки и, повозившись, открыл ящик для мусора. Покачал головой.
Я посмотрел через его плечо. В ящике было с десяток крысиных трупиков.
Подошла Лиса. Наклонилась.
– Не воняют, – медленно сказала она. – Вообще ничем не пахнет. Заметили?
– Да, – сказал я.
Док промолчал.
Я опять полез за сканером, плюнув на инструкцию. Старая солдатская мудрость: от пиздюлей не умирают.
Дверь заминирована не была.
Она подалась с трудом, словно тяжёлая, бронированная. Едва приоткрылась, как оттуда повалил смрад. Горелая гниль…
С той стороны на двери висел труп. Он волочился, за что-то цепляясь. Труп был весь обгоревший, съёжившийся. Обгорающие до такой степени люди становятся маленькими и застывают в позе боксёра. Этот скорее умер в позе пловца кролем: ноги судорожно вытянуты, одна рука над головой, другая – за спиной.
В той, которая за спиной, зажат был жетон.
Док осторожно, с профессиональным равнодушием, вынул его. Стёр гарь, поднёс к очкам. Мы ждали.
– Лаборант, – сказал док. – Биолог. Тоже Миша.
– И тоже семьдесят четвёртый? – хмуро спросил Скиф.
– Нет, – сказал док. – То есть да. Но это не личный номер…
– А что?
– Серия ингибитора, которую они получили.
– А-а… – и Скиф отошёл.
Как будто всё стало понятно.
От яркого света за спиной темнота впереди делалась только плотнее. Фест и Пай светили толково, только я всё равно ни черта не понимал в том, что вижу перед собой.
– Слева на стене выключатель, – сказал док. – А под ним рубильник. Оба вниз.
Фест посветил туда. Не оборачиваясь, поднял левую руку, показал два пальца, согнул их.
– Нет там ничего, – перевёл я доку.
– Дайте посмотреть, – он сделал шаг.
– Стоять, – сказал я, и он мгновенно остановился.
То есть абсолютно мгновенно, такой реакции просто не бывает. Вернее, бывает, но у каких-то феноменальных бойцов.
– Лиса, дай пару свечек, – сказал я, протягивая руку. В них тут же ткнулись холодные колбаски.
Свеча – хорошее изобретение. Её надо переломить, раздавить или крепко стукнуть обо что-то, чтобы раскрошилось то, что у неё внутри. После чего это вещество начинает ярко светиться – и светится пару часов, пока не застынет снова. Тогда её можно ломать ещё. Сила света в общем зависит от того, с какой силой её шмякать.
Шмякнуть я постарался. Одну бросил к дальней стене, другую – к левой.
Стало более или менее видно.
Помещение было немаленьким – в ширину баскетбольной площадки, но длиннее. В общем, зал. Непропорционально низкий потолок заставлял его казаться ещё больше. В середине, вдоль зала, стояли близко друг к другу два металлических стеллажа – во всю его длину. Проход между ними был узкий, в ширину тележки, которая там и застряла. На тележке лежала бочка на четыреста литров. Ещё две таких бочки валялись по обе стороны стеллажей.
Всё было покрыто копотью толщиной в палец. А на полу, похожие на очень кривые лопнувшие бананы, валялись мёртвые обугленные крысы. Думаю, тысячи мёртвых обугленных крыс. Поближе к стенам они лежали в несколько слоёв.
48.
Люба тоже нарушил приказ: снял маску. Иначе ему плохо было блевать.
Если у Любы как у солдата есть недостатки, то главный из них – его можно «пробить на блюэ» даже анекдотом. Одно время Спам так развлекался, пока не понял, что ещё немного, и Люба обидится по-настоящему. (Справедливости ради замечу: таких тошнотворных анекдотов я больше никогда в жизни не слышал – и где их брал Спам, не представляю.) Любу укачивает даже в автобусе. Кроме того, он иногда тормозит в тривиальных ситуациях – как будто начинает тайно подозревать, что это его так разыгрывают и что жизнь – не более чем гнусный анекдот, притащенный откуда-то всё тем же Спамом.
Зато в ситуациях нетривиальных Люба быстр, неповторим и изобретателен.
До «Мангуста» – спецназ ВДВ. Шесть полугодичных командировок в горячие точки, причём пять из них – в действительно, актуально горячие. Ни царапины.
А теперь – для тех, кто в танке. Десантник, которого укачивает. Который блюёт не то что в самолёте, а в автобусе. Но его не комиссуют, не переводят, его держат, продвигают, награждают и повышают. У него крестов больше, чем у любого в группе. Вы уже всё поняли, да?
Ну, раз не поняли, вам же хуже.
Ладно, не парьтесь. Просто Люба в ближнем бою – бог. Вот и всё. Мы, да и не только мы, готовы на него молиться и терпеть его маленькие слабости.
49.
Итак, из семи человек персонала базы двое уже мертвы. Док соображениями пока не делился. Я спросил, почему, и он сказал, что их, соображений, слишком много. Подозреваю, что ребята начинали на него внутренне коситься. Хитрожопость есть худшее качество бойца, и это все знают. Здесь же вполне могла иметь место именно хитрожопость.
(Не имела она места. Но я это понял чуть позже. Остальные тоже поняли.)
Ни по план-схемам, ни по словам дока – из сгоревшего вивария другого выхода не было. И всё же на всякий случай я запер дверь и приладил под нею клеевую гранату на растяжке.
И мы вошли во вторую дверь. Там был коридор, помещение, обозначенное как крематорий, компрессорная – и лестница на следующий этаж.
Памятуя, что наша задача номер раз – заткнуть радиопередатчик, я оставил Спама и Любу блокировать лестницу, а остальных повёл наверх.
– А где может быть передатчик? – спросил я дока. Тот сразу, не задумываясь, сказал, что никакого штатного передатчика на станции нет и быть не может, – но при большом желании и минимальной электроннической практике соорудить эту фигню можно из чего угодно и поместить где угодно, и в поисках неведомой фигни мы провозимся до морковкина заговенья. Так что не лучше ли искать людей? – тогда и передавать никто ничего не сможет. Я сказал, что рад, что наши мысли совпадают, и в этот момент погас свет – и позади началась пальба.
50.
Значит, так: когда я в самом начале говорил, что всеведущ и так далее, – ну, я не то чтобы перегибал пальцы, но не до конца уточнил степень своего всеведения. Смешно, да? В общем, да – смешно. Может ли всемогущий всеведущий бог узнать что-то такое, во что сам не сможет поверить?
А кроме того, учтите: я ведь не могу проверить свои знания. Они все, целиком, составлены из того, чего больше нет, сотканы из чёрной копоти и белого пепла.
В общем, я изложу события, а потом подумаю, стоит ли растолковывать их. Если я сам не могу поверить в причины… и опять же – а вдруг я ошибаюсь?.. Может быть, будет лучше, если вы всё додумаете сами? Если получится – ну, вам будет приятно. Если не получится – ничего страшного, на свете каждую минуту происходит миллион событий, причин которых мы не знаем, – и ничего, привыкли…
Есть ли что-нибудь в мире, кроме собственной смерти, к чему не привыкает человек?
«Кошкаров-14», он же «Спираль» – сложноватый в обслуживании, но очень хороший в бою автомат. Лучший из всех, что я знаю. Основная отличительная особенность – это то, что при стрельбе его не задирает. И хотя штатный режим у него – отсечки по три патрона, но и длинными очередями он шьёт как надо, очень кучно и очень мощно, и привычной отдачи нет – машинка как бы прилипает к плечу.
И Люба, и Спам были прекрасными стрелками, а для хорошего стрелка режима стрельбы длинными очередями, можно сказать, не существует. Но вот за спиной у меня два автомата в очень умелых руках ударили именно длинными – сначала один, и тут же второй.
И погас свет.
Я начал разворачиваться, а рука уже сама тянулась за гранатой – клеевой, ничего другого я бросить не мог туда, где были наши, но и клеевая лучше, чем ничего. Особенно когда её действие усугубляется огнём из двух стволов…
Но бросить гранату я не успел. С потолка, отсекая мой арьергард, стала опускаться стальная заслонка. Я заорал: «Ко мне!» – а у ребят как раз опустели магазины… Чудо, конечно, что они меня услышали. Но – услышали.
Спам успел пробежать, просто пригнувшись, а Люба подкатился под заслонку за долю секунды до того, как та врезалась в покрытие пола. У заслонки были зубья, как у пилы, и они вошли в пластик (или резину, или какой там ещё гадостью эти полы заливали? – называется НТХВП, вам это что-то говорит?) почти целиком, оставив над полом длинный пунктир из маленьких треугольничков.
Лучи четырёх фонарей попрыгали пару секунд по этому пунктирчику и разбежались.
Впереди тоже что-то коротко прогремело и протрещало…
Я ждал, что сейчас ударит пулемёт, но вместо этого в наступившей страшной тишине громко и отчётливо выматерилась Лиса.
51.
Заслонка, которая опустилась впереди, была решётчатой, за ней находился какой-то зал с пультами и компьютерными терминалами. Там, в зале, мигали красные лампы над дверью и гнусный машинный якобы женский голос вещал: «Зафиксировано несанкционированное вторжение. До запуска процесса самоликвидации осталось триста секунд. Введите код отмены. Зафиксировано несанкционированное вторжение. До запуска процесса самоликвидации…»
– Не понимаю, – сказал док. – Мы же вводили код…
– Где здесь USB? – мне некогда было разбираться, почему нас обижают, хотя мы всё делали по закону, как долбанные монашки… – Там? – я ткнул пальцем в заглушку под потолком.
– К-кажется… – ох, как же док был растерян!.. Но ключ уже как будто бы сам прыгнул в его руку, а через миг оказался у меня. Скиф мгновенно встал к стене, упершись руками, я прыгнул ему на плечи, достал из кобуры универсальный инструмент и начал снимать заглушку. Она была на защёлках, которые, как обычно бывает, не желали отщёлкиваться. На этом деле я потерял почти полминуты.
Порты USB под заглушкой имелись, целое гнездо их там было, но хренушки: ни один из них не находился под напряжением, светодиод в ключе не загорался. А потом я увидел, что в нижней части ниши, в глубине, почти невидимый – тянется плотно скрученный жгут разноцветных проводков.
Пришла моя очередь материться, и я сказал:
– Твою железку!..
«До запуска процесса самоликвидации осталось двести двадцать секунд…»
Я включил маленький фонарик, подсветку отвёртки. Провода как провода, тянутся из дырки в дырку, да только вот ни один монтёр так провода не протаскивает – через дыры с острыми режущими краями, притом без всяких защитных муфточек. То есть это, как и мины внизу, было сбацано на скорую руку – и дилетантом.
Гнездо портов сидело на шурупах, и сейчас, при точечном свете фонарика, я увидел, что головки шурупов выступают, а значит, шурупы недокрученные. Я подцепил гнездо и вытащил его; шурупчики просто вывалились; действительно, разъёмы кто-то сорвал, белёсый шлейф виднелся в глубине ниши. Я выщелкнул из инструмента пилу и постарался подцепить его, удалось не сразу, потом не сразу получилось воткнуть разъём. И ещё дольше (руки вдруг задрожали, я понял, что занервничал) я провозился с ключами, своим и доковым. И теперь надо было сколько-то ждать, когда среагирует система – и среагирует ли вообще…
«…ликвидации осталось сорок… Код отмены введён. Код принят. Процесс подготовки к самоликвидации прерван. Спасибо за использование кода».
Ничего более идиотского я не слышал.
– Не устал? – спросил я Скифа.
Он пожал плечами. Я устоял.
Что же меня так дёрнуло – будто ткнуло в нерв?..
На шлейфе были маленькие дырочки. Следы маленьких очень острых зубок. И на разъёме были следы острых зубок. И на самом гнезде – сбоку. Будто перед тем, как использовать, детали дали поиграть мышам.
Я хотел вынуть ключи и спрыгнуть, но меня остановил док:
– Подожди, командир!
Он сбежал на несколько ступенек вниз, пощёлкал там тумблёрами, вернулся:
– Теперь можно.
– А что было бы? – спросил я, спрыгнув.
– Поднялись бы заслонки.
– Так – нет?
– Так – нет…
И тут я понял, что он прав.
– Люба, – позвал я. Тот повернулся ко мне. Лицо его блестело от пота. – Что там было?
– Крысы, – сказал Люба, сглотнув.
52.
Свет в зале зажёгся, но док погасил его всё с того же щитка, а на лестнице лампы так и не загорелись – может быть, они были сцеплены с механизмами подъёма-спуска заслонок. Но в коридоре, из которого мы пришли, свет появился. И высветился пунктир треугольничков под заслонкой. Не знаю, почему я на него так пристально смотрел. Смотрел, и всё. Так вот, треугольнички гасли и вспыхивали, гасли и вспыхивали – и я понял, что с той стороны бродит маленькая деловитая стая.
– Жил-был хороший чёрненький мальчик… – ни к селу ни к городу сказал Фест. – Сам виноват. Да.
53.
Док показал мне, где доступ к приводу решётки, мы со Скифом вновь исполнили гимнастический номер, я поковырялся в реечном замке, сбросил стопор – Люба, крякнув, поднял решётку и держал, все по очереди полезли в зал, Фест ласточкой слетал за лабораторным железным табуретом, подсунул его – Люба решётку опустил, табурет скособочился, но выдержал. Люба утробно ухнул.
– Добро пожаловать на «объект-304», – сказал док, когда мы встали посередине и принялись осматриваться. – Будьте как дома.
– Назвался Клизмой – полез в жопу, – пробормотал Спам.
– Что? – переспросил док; думаю, он действительно не расслышал.
– Он говорит: кто играет с динамитом, тот придёт домой убитым, – радостно перевёл Фест. – Командир, а можно?..
– Нет, – сказал я. – Группа, внимание! Напоминаю: обстановка боевая. Где-то здесь скрываются ещё пять человек. Вероятно, с психическими отклонениями. Вероятно, с оружием… Становись!
Они построились: первым Скиф, за ним – согласно номерам: Пай, Лиса, Люба, док, Фестиваль и Спам.
– Товарищи офф…церы!.. – отрывисто скомандовал Скиф. – Рр…няйсь! Смирна!
– Вольно, – сказал я. – Пять минут отдыха. Рюкзаки снять, оставить вон там в углу. Затем продолжаем движение в том же порядке.
Подошёл Скиф.
– Командир.
– Да?
– Ты чувствуешь запах?
– Тут много чем воняет, – сказал я. – А что?
– Можно снять противогаз?
– Смысл?
– Мерещится что-то. Не пойму…
Я подумал. Внешних запахов Скиф чувствовать не мог. По идее. Но иногда – очень редко, хотя всё-таки не в единичных случаях – с этими противогазами происходят необъяснимые вещи. Вернее, с человеком в противогазе. Обоняние обостряется до невероятного, и сквозь абсолютно исправный фильтр он улавливает даже очень слабые запахи лучше, чем большинство людей – без противогазов. Правда, этот эффект наступает, как правило, после суток-других пребывания в маске. Но, с другой стороны, Скиф имел проникающее ранение в голову…
– Сейчас док возьмёт анализы воздуха, и решим. Как раз пять минут.
Скиф, кивнув, отошёл на шаг.
Зал, в котором мы оказались, был почти кубическим: метров двенадцать по всем измерениям. Напротив входа на уровне второго этажа находилась сплошная застеклённая витрина во всю ширину стены; стекло, похоже, было немного наклонено вперёд – поскольку мы со своими фонарями в нём отражались. Я никогда ещё не видел вот так вот, в зеркале, группу во время работы. Поэтому некоторое время смотрел в ту сторону… а потом поймал себя на том, что не могу оторвать взгляд. Тёмная витрина смотрела на меня с вызовом, и отвести взгляд – значило проиграть.