– Дэлия, – тихо говорит полководец, – я не мудрец, но твой страх вижу отчетливо. Скажи «нет» и я уйду.
Благородно, но мне этого не хочется. Я не смогла справиться с собой. Струсила. Он поймет, но не простит. И больше ничего не будет. А это пугало сильнее всего остального.
– Не уходи, пожалуйста, – прошу я и прислоняюсь лбом к его плечу. Наилий вздыхает и обнимает меня. Долго молчит, а потом спрашивает.
– Никогда не видела обнаженного мужчину?
Признание дается мне с трудом, но я отвечаю.
– Да.
Его голос звучит необычно. Будто внутри меня и очень мягко.
– Ты понимаешь, что между нами будет? Хочешь этого?
Я заглядываю в себя и читаю эмоции. Их много, они яркие. Неуверенность, страх и паника как жгучие специи. Тяжело справиться, правда. Но я ищу среди них другое. То, что заставляет трепетать и вздрагивать под взглядом генерала, желать, чтобы держал в руках вечность. И целовал как сейчас. Страх уходит, а я привычно вдыхаю аромат эдельвейса. Поворачиваю голову и отвечаю.
– Да.
Наилий улыбается и гладит меня по спине. Запускает пальцы в мои завитые кудрями волосы и целует в висок.
– Тогда тебе нужна Шуи, поверь мне. Найдешь стакан горячей воды?
Я давлюсь смущенной улыбкой. Обещаю вернуться через минуту и иду в ванную, шаря рукой по стене в поисках выключателя. Горячая вода только здесь и нужен стакан из шкафчика. Шуи заваривают кипятком, разбавляют сахаром и пьют по глотку. Я весь бал уклонялась от пьянящего напитка. Видимо, зря. Палату теперь освещает торшер, а генерал ждет меня, сидя в кресле у низкого столика напротив кровати. Белый китель он повесил на спинку кресла и расстегнул рубашку до пояса. Я ставлю стакан на стол и смотрю на то, как черная ягода падает в воду и распускается бордовым цветком. Наилий крутит стакан, перемешивая напиток, и протягивает мне.
– Один, не больше.
Мне и одного глотка слишком много. Тяжелая ночь, полная болезненных сновидений, обеспечена. Все мои демоны слетятся, и будут терзать до утра. Расплата за удовольствие, какая бывает только у мудрецов. Но Наилий просил верить ему. Я решительно выдыхаю и делаю глоток.
Без сахара Шуи кислая до оскомины и сразу же, без предупреждения, меня накрывает первой волной эйфории. Жаркая как пламя она прокатывается по обоим кругам кровообращения и особенно сильно чувствуется на слизистых. От Шуи будет и вторая волна. Сильнее первой и на пятнадцать минут позже.
Я выпадаю из реальности на несколько секунд и возвращаюсь под треск расстегиваемой молнии на платье. Генерал вынимает меня из него, как из футляра. Бросает платье на кресло и следом свою рубашку.
Палата уже плывет перед глазами, а по полу стелется туман. Но прежде, чем Наилий выключает свет, я успеваю разглядеть на его груди белые полосы шрамов. Тонкие линии ножевых ранений, круглые кляксы огнестрельных, причудливые звездочки плазменных. Я вожу по ним пальцем, думая о том, сколько ему пришлось пережить боли. И удивляюсь, почему не сидит в штабе под охраной.
– Почему?
– Я солдат, Дэлия. Такой же, как каждый в моем легионе, – отвечает он и берет меня на руки, чтобы уложить на кровать. Я чувствую спиной холод простыней, закрываю глаза уже от стеснения, а не от ужаса, пока Наилий снимает с меня белье. В тишине только шорох ткани форменных брюк и мой болезненный выдох, когда генерал коленями разводит мои ноги и накрывает телом.
– Придет вторая волна, скажи мне «жарко», – шепчет он и целует в шею.
Надеюсь, что вспомню об этом. Это едва ли возможно. Наилий спускается с шеи на грудь, обхватывая губами сосок. Играет, дразнит языком. Я снова чувствую томление внизу живота. Сладкое, тяжелое. Оно усиливается, когда генерал ведет ладонью по бедру с внутренней стороны. Ласкает, пока я снова не вздрагиваю от озноба. Глажу его по спине, запуская руку в волосы, и бесцеремонно тяну вверх к себе. Чтобы впиться поцелуем. Жадным, бесстыдным. Наилий тихо стонет сквозь поцелуй и касается меня между ног. Пальцы скользят мягко, нежно, а я выгибаюсь дугой. Невероятное ощущение. Яркое, дарящее легкость во всем теле.
Мне не хватает воздуха, сдержать свои стоны невозможно. Генерал убирает руку и упирается в меня. Возбужденный, твердый как камень. Я не знаю, как смогу принять его в себя. Не успеваю подумать об этом. В животе рождается вторая волна. Течет жидким пламенем по венам. Я говорю со стоном «жарко» и чувствую толчок, а за ним резкую боль. Дергаюсь всем телом, закусываю губу, чтобы не заорать, а Наилий вжимает меня в кровать.
– Тише, тише, – слышу я.
Вторым толчком генерал входит на всю длину. Я вскрикиваю, сжимаясь пружинкой, и упираюсь руками в его живот, пытаясь оттолкнуть. Эйфория от Шуи накрывает с головой. Боль превращается в наслаждение. Наилий двигается сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, входя в ритм. Мои стоны становятся долгими, протяжными. Я вздрагиваю на каждый такт, отпускаю с сожалением и встречаю с восторгом. Сжимаю ногами его бока так сильно, как могу. Кровь стучит в висках, сознание соскальзывает во тьму. Я подаюсь вперед, насаживаясь на генерала сама. Внутри меня он становится еще тверже или это я так сильно сжимаюсь? Снова больно, но по-другому. Тело просит разрядки и жаждет взрыва. Наилий вколачивается в меня, разгоряченный и безумный. Стонет так, что почти кричит. Я сминаю простынь в кулаках, и тело ломает судорога. Уши закладывает, сердце колотится, и немеют кончики пальцев. Генерала дергает едва ли слабее, он захлебывается криком и ложится на меня, пульсируя и отдавая семя.
Тяжесть его веса приятна, но дышать удается с трудом. Я вожу рукой по мокрой от пота спине, пропускаю сквозь пальцы пряди волос на макушке. Неуставная прическа у генерала, но даже в таких мелочах ему можно все. Он поднимается на локтях и легко целует мои приоткрытые губы.
– У тебя ведь есть душ в палате?
– Да, конечно, – улыбаюсь я, – мой карцер практически люкс.
– Тогда пойдем.
Мы встаем с кровати, и до ванной я иду, все еще чувствуя дрожь в ногах. Благодаря Шуи собственная нагота не беспокоит, но на генерала за спиной я предпочитаю не оборачиваться.
Душевая кабина полуавтоматическая, включает воду выбранной заранее температуры, как только я отодвигаю дверцу. Внутри вкусно пахнет яблочным мылом. Наилий забирается следом за мной и встает под струи воды.
Намыливание лишь чуть-чуть похоже на ласку, мы оба устали. Стенки кабины зеркальные, освещение в ванной яркое и я все равно рассматриваю генерала с ног до головы, как бы не смущалась. Сильное, тренированное тело и шрамов так много, что они напоминают контурную карту материков и океанов на планете. Любопытство дергает меня за язык, а опьянение не дает сдержаться.
– Все солдаты выглядят как ты?
– Нет, – качает головой Наилий, – я за всю жизнь не свел ни одного шрама, поэтому такой разрисованный. Молодым нравится гладкая кожа и одни идут под машинку, сводить все рубцы. Чтобы перед женщинами было не стыдно раздеваться.
У меня краснеют кончики ушей, а он вдруг меняет тему.
– Не волнуйся за сегодня, не забеременеешь. Я улетаю в командировку, поэтому уже под временной стерилизацией.
Я поджимаю губы и молчу. На этот раз получается. Наши генетики зорко следят за тем, чтобы от цзы’дарийцев женщины других рас не рожали детей. Всех, кто покидает планету, стерилизуют и снимают блокаду по возвращению.
– Но я не успела рассказать, что увидела.
– Успеешь, – отвечает генерал, гладя меня по мокрым волосам, – я вернусь через неделю. Ты рисуй пока свои схемы, черти привязки и не закрывай сегодня окно. Свободный час перед космодромом у меня будет. Увидимся.
Я прячу у него на груди счастливую улыбку. Почти смирилась с мыслью, что теперь мой удел – вечное ожидание. Когда прилетит, захочет ли видеть, найдет ли время? Я никогда не смогу назвать Наилия своим. Слишком плотная вокруг него толпа и слишком много рядом женщин. Впору загадывать, как быстро он меня забудет. Месяц? Два? Или быстрее?
– Мне пора, – осторожно начинает прощаться генерал, – надо закончить дела и собраться в дорогу.
– Да, конечно, – покладисто киваю и выключаю воду. Он целует меня и выходит из кабинки, а потом из ванной, на ходу снимая с вешалки полотенце.
Я даю ему время спокойно одеться. Вытираюсь тщательно, приглаживаю расческой волосы и собираю их в короткий хвост. Распустились под водой кудри, теперь я снова похожа на себя. Бледная вся до кончиков волос. Цзы’дарийцы светловолосые, но не все такие белые как я. Здесь в центре меня называют Мотылек. А я иногда мысленно зову Молью. Метр сорок восемь роста, на пять сантиметров ниже генерала. Но для женщин нашей расы вполне стандартно. Мужчины выше, но не намного.
Заворачиваюсь в полотенце и выхожу. Свет от торшера выхватывает из темноты фигуру генерала в парадной форме. Он поправляет ворот кителя и идет ко мне, чтобы обнять.
– Ложись спать, день был длинным.
Разворачивается, уходит и уже в окне говорит, что скоро вернется.
Я верю, смотрю вслед улетающим огням воздушного катера и тянусь за больничной сорочкой. Спать страсть, как не хочется. Но позорное желание сбежать от сновидений я давно вырвала на корню. Ну, здравствуйте, дорогие демоны, призраки и ночные кошмары. Давно не виделись. Теперь у вас много новых поводов меня помучить.
Глава 2. Я – мудрец
Дотерпеть до утра я не смогла. Дважды просыпалась с криками. В первый раз показалось, что на меня падает потолок, а во второй я увидела на кровати огромного паука и решила его прогнать. Одеяло на полу, простынь комком в середине, а подушка где-то в ногах. Небо в окне темно-синее, предрассветное, весь день впереди, а я будто и не засыпала.
После Шуи хочется выпить море и съесть слона. Но придется терпеть до завтрака, которого за побег на бал меня, скорее всего, лишат. Встаю, чтобы пойти умыться и замечаю на столике стакан с темно-красным напитком. В центре Шуи под строжайшим запретом. Считается, что мы и так буйные. Надо вылить, раз генерал забыл, пока санитары не увидели. Я беру стакан и понимаю, что не вылью. Целый стакан – это хорошая вечеринка на весь этаж. Наши не простят. Но куда его спрятать? Нарезаю круги по комнате и в итоге ставлю на пол за ножкой кресла.
Местный дрон-уборщик туповат, функции распознавания мусора не имеет. Скоро заявится, пробравшись через качающуюся створку в нижней части двери. Круглый, как таблетка и настырный, как щенок. Будет шумно всасывать пыль, и попискивать, натыкаясь на мои ноги. Я его один раз пнула, так он аварийное сообщение отправил о попытке взлома. Выслушивала потом лекцию от старшего санитара о недопустимости порчи имущества центра.
Умывшись и переодевшись в белую больничную рубашку и штаны на резинке, расправляю простынь на кровати. Проклятье! Была уверена, что рассказы о жутких кровавых пятнах после первого раза не более чем страшилка для девочек. Ошиблась. Простынь застирать надо. Не хочу, чтобы в прачечной пятно заметили даже случайно.
Странно, но за вчерашнее совсем не стыдно. Низ живота ноет от приятных воспоминаний, а губы растягиваются в улыбку.
«Жаркая была ночка», – раздается голос у меня в голове.
«И тебе доброго утра», – мысленно отвечаю я.
Своего эмоционального паразита я впервые услышала на шестнадцатом цикле, назвала Юрао и по глупости рассказала о нем матери. Родительница немедленно вызвала медиков и долго причитала, заламывая в отчаянье руки. Я тогда не понимала, что мне грозит, и с готовностью отвечала на вопросы. Да, я с ним общаюсь. Да, вижу. Нет, в комнате его нет, он здесь, в голове. Как выглядит? Как генерал вон на том плакате. В больницу на осмотр и анализы? Конечно, только сумку с собой возьму.
Благодаря Юрао в моей медицинской карте появился диагноз шизофрения. Я одна из первых обнаруженных мудрецов. Но тогда нас еще называли психами, держали на медикаментах и прикручивали ремнями к кроватям. А потом появился Создатель со своей теорией социогенеза и горсткой сумасшедших всерьез заинтересовались военные во главе с генералом Наилием Орхитусом Ларом. На моем двадцатом цикле матушка получила известие о самоубийстве дочери и урну с прахом. А я вот уже десятый месяц являюсь военной тайной, живу в секретном центре, состою на пищевом довольствии, ношу больничную одежду и за мной постоянно следят санитары в званиях не ниже лейтенанта. У меня нет имени, семьи и прошлого. Все, что осталось своего – прозвище Мотылек и паразит Юрао.
Он питается моей энергией. Не всей подряд, а только бледно-зеленого цвета. Похоть, страсть, влечение к мужчине. Главное не перепутать с любовью, она имеет розовый оттенок. Юрао ест меня и заряжается, как батарейка. Потом тратит энергию на общение и помогает работать. Когда разряжается до нуля, я перестаю его слышать. И процесс питания начинается сначала. В ход идет любая мысль на заданную тему, воспоминание, эмоции. Голодный паразит бывает весьма настойчив. Пока я не привыкла, случались конфузы. На приеме у врача вдруг представляла, как сажусь к нему на колени, расстегиваю рубашку, глажу мускулистую, волосатую грудь. Доктор задает вопрос, а я молчу. Он подходит, видит рассеянный взгляд, дебильную полуулыбку, щелкает пальцами у носа, я прихожу в себя и сбивчиво вру, пытаясь объяснить, что это было.
Паразит изобретателен, хитер и не упускает ни одного шанса поесть. Даже является в образе любимого мужчины. С пятнадцатого цикла это Наилий и теперь, наверное, так будет всегда. Меня снова топит жаркой волной воспоминаний. Настоящий пир вчера был у паразита. На неделю вперед нажрался.
«Раз ты такой сытый и довольный, давай работать», – обращаюсь к Юрао и достаю с полки журнального столика листы бумаги и цветные ручки.
Я мудрец первого уровня. Единичка, как мы говорим. Умею и могу не много, но кое-что удается. Я чувствую привязки – тоненькие ниточки, протянутые от цзы’дарийца к цзы’дарийцу. Соломинки, через которые мы пьем друг друга и по ним как по проводам течет энергия. Какие бы отношения ни завязались, всегда появляется привязка. Любовь, влечение, дружба, чувство долга, зависимость, ненависть, желание убить. Они очень разные и их невероятно много. Чем крепче связь, тем толще привязка. Есть привязки-канаты, привязки-тросы. Я видела привязки как пуповины. Но большинство напоминают ниточки паутины. Каждый утыкан ими с ног до головы, как ёжик иголками. Они переплетаются, свиваются в косы и завязываются узлами иногда.
Обычно я чувствую все сразу как поток галлюцинаций. Открываюсь и ныряю в тактильные ощущения, запахи, иногда что-то слышу. Никогда ничего не вижу. Разбираться в этой каше мне помогает Юрао. Я прошу, а он показывает и саму привязку и от кого к кому она тянется. И я начинаю рисовать. Пишу имена, черчу разноцветные линии, какая привязка, такой и цвет. Так получаются карты и схемы.
Самую первую схему я нарисовала четыре цикла назад на персонал больницы и показала лечащему врачу. Он сначала долго усмехался, задумчиво жевал губы, а потом попросил оставить ему листок. На следующий день меня вызвали к главврачу и он ласково, как умеют только психиатры, стал расспрашивать откуда я все знаю. Беда в том, что нарисованная мною реальная картина никогда не совпадает с нашими представлениями. Мы лжем, интригуем, замышляем, изворачиваемся. Друг может оказаться на самом деле врагом, мужчина нелюбимым, женщина неверной. Главврач сделал свои выводы и попросил меня впредь тренироваться на пациентах или не тренироваться вовсе. Потом, правда, ко мне по одному подходили санитары и просили посмотреть и рассказать. Мне не сложно, но иногда жалко расстраивать. Иллюзии хрупки и не всегда вредны.
Генерал пятой армии Наилий Орхитус Лар был уверен, что среди его офицеров есть предатель. Он пришел ко мне две недели назад и попросил узнать, кто именно. Я выкатила глаза и пролепетала, что не могу вот так, никого не видя. Я в центре, офицеры на службе, как? Тогда я и увидела впервые, как Его Превосходство думает. Незабываемое зрелище. Генерал откинулся на спинку кресла и замер. Мимика застыла, взгляд погас, даже сердце стало биться медленнее. Я удивилась и сдуру нырнула в него. Несуществующие боги! Светило, утонувшее в холодной воде океана. Под зеркальной гладью, вздрагивающей рябью от легкого ветерка, огромный огненный шар тяжело ворочался и вспыхивал протуберанцами. А снаружи казалось, что еле видимый свет как от свечи горел где-то в глубине.