— Эй, гвозди! — хриплый голос покрыл шум разговоров. — Укладывайся на боковую. Парома, видно, не дождаться. Завтра чуть свет начнем плавить коней.
— Ладно, Турков, дай уздечку справлю. Коли она не выдюжит — коня потеряю.
Из-под лохматой папахи торчал непослушный белокурый завиток. Молодое лицо Кадошникова склонилось над сыромятными ремнями. Ловко работало шило, всучивалась дратва.
Рядом с ним на черном изогнутом корне корявого тополя сидела синяя монгольская шуба. На широкой груди, расшитой черным плисом, распласталась рыжая борода. В голубых глазах прыгали искры костра. Заскорузлая пятерня доставала из розового ситцевого мешка сухарные крошки, сыпала в деревянную миску, поливая мутным чаем из прокоптелого жестяного чайника. Огонь костра и тихая ночь располагали к мечтательности.
— Ядреная страна наш Урянхай! — говорил, расчесывая пальцами бороду, Колесников. — Сколько землицы и какого только зверя здесь нет. Какая птица! А рыбы всякой в Енисее сколько хошь.
— Только достань сперва ее, — буркнул мрачно парень, не отрываясь от уздечки.
— И достану! Все крестьянин могит достать, надо только, чтобы смекалка была в черепушке.
— А вот достань рыбу из нашего озера Джагатай1, если рыба-то сверху вниз ушла.
— Поглубже невод спустить, дно зачерпнуть…
— А если у нашего озера дна нет?
— Дна нет? А на чем вода держится?
— У нашего озера подземный ход под хребтом Таннуолой к другому озеру, что в Монголии. Говорят урянхи, что рыба кочует из того озера в это и назад. Буря подымется, воду всколыхнет, рыба к берегу всплывает, мы ее тогда неводами и подтягиваем. А дна у озера нет, сколько ни спускали мы бечеву с камнем, никак не достает, и кто-то вроде как перетирает бечеву. Вроде как зубом.
— Это ты, паря, брешешь. Кто же это бечеву будет в озере перетирать? Поди, цепляется за дно.
Кадошников поднял ремни в руках, потянул их, зацепив ногой в мягком бродне, и взглянул на рыжего:
— А ты не слыхал про черного гада, что сидит в монгольском озере?
Колесников закатил глаза к небу, показав белки, и помотал головой.
— Это, поди, тоже брехня.
— Спроси Хаджимукова. Своими зенками он видел. Вот он. Эй, Хаджимуков!
У соседнего костра стоял высокий партизан, весь зашитый в бараньи шкуры. За спиной болталась винтовка с подогнутой сошкой.
— А ежели он видел, почему не притащил на аркане? Крестьянин все должен использовать. Коли увидел черного гада, взял бы его живьем и послал в Москву. Пусть видят, какие звери в Урянхайском краю водятся.
— Такого подлого гада в Москве кормить не станут. Перетопить его на сало, красноармейцам сапоги мазать.
Хаджимуков подошел; глаза раскосы, скулы выдаются, борода жесткая, что из конской гривы — татарин.
— Что, брат, Кадка рябая? В дорогу ехать, так шорничаешь?
— Коня мне Турков такого монгольца дал, что узда сразу надвое. А завтра его надо через Енисей переплавить.
— Поди, утопишь. Чего меня кликал?
— Садись, Хаджимука. Колесников не верит, что ты гада видел, говорит: «брешет косоглазый».
— Я-то не видел? А это что? — и Хаджимуков сунул к носу Колесникова нагайку. К деревянной ручке был прикреплен четырехгранный ремень толщиной в палец.
Колесников взял нагайку, пощупал ремень пальцами, попробовал на зуб. Кадошников тоже впился глазами и ткнул ремень шилом.
— Это от какого же зверя будет? Неужто от гада?
— Сказал — от гада! Это только от сосунка евонного. А с самого гада шкуры не снять, если и всех наших шорников сгомонить.
— А и врешь ты! Все вы, абаканские татары, путаники! — рассердился Колесников.
— Садись, садись! Не серчай! Расскажи толком, — Кадошников схватил за полу владельца диковинной нагайки. — Садись, на, кури! — он сунул ему кисет с табаком.
Хаджимуков, чувствуя, что достаточно убедил партизан, сел к костру и набил табаком длинную самодельную трубку из кизилового сучка.
II. За Монгольский хребет
— Помните, прошлым летом, когда отряд Бакича наступал из Монголии, прискакал, как вот и сейчас, гонец от Туркова и взгомонил всех партизан собираться на белобандитов. «Торопитесь, — говорит. — А то перевалит он хребет, бои пойдут на наших хлебах, поселки сожгут. Какая нам корысть! Надо их ухватить, пока они в Монголии, по дороге к нам наступают». Мы, конечно, на коней, у кого коня не было, отобрали у старожилов — и марш маршем под хребет. Дальше дорога на Улясутай2 торная, поди, каждый из нас туда пробирался. Командиром избрали Кочетова3. Он не повел по прямой дороге. «Это, — говорит, зря сунемся им в лоб. Расшибемся об их пулеметы». А повел он наших парней по-за сопками, сойотскими тропами. Главная сила пошла слева от дороги, а нас, человек с десяток, Кочетов послал справа, пошарить по сопкам, не злоумышляет ли Бакич ту же обходную уловку. Вот тут-то и начался наш переплет.
Смотрю я на него, дивлюсь, а он прыгает на камне, топором машет, кричит, слова сказать не дает. Вся морда шерстью заросла, только серые гляделки словно проколоть хотят. И думаю я: где я рыжую башку раньше видел? Говорю ему:
— Карлушка Миллер, немецкая душа, не ты ли это? Как сюда попал?
Остановился он меня честить, разглядывает, а все поднятый топор держит.
— А ты кто такой? И откуда меня знаешь? А тебе я не Карлушка, а Карл Федорович Миллер.
— Неужто забыл, Карлушка Федоровна, как мы с тобой на речке Подпорожной12 золотишко мыли и ничего не намыли, а последнее, что имели, проели?
— Теперь я вас припоминаю, камрад Хаджимуков. Мы в самом деле на Подпорожней золото мыли, и даже, как честный человек скажу, что я вам остался должен за полфунта пороха и сто пистонов. Только если вы пришли долг спрашивать, то пороха здесь ближе, как в Улясутае, не достать. А если хотите золотишком промышлять, так милости просим — откатывайте на другие озера, а здесь все позанято, и я никого не пущу.
— Полно дурака валять, Карлушка! Мы к тебе с доброй душой пришли, никакого мне долга не надо. Ты только расскажи толком, какие здесь кругом люди живут, показываются ли белые и далеко ли монголы?
— Ничего я ни про кого не знаю, — говорит. — Я человеконенавистник. Живу один вместе с солнцем, лесом и озером, и очень рад, что не встречаю ни одной человеческой рожи. Люди всегда меня обманывали. Как только найду я где золотую жилу, налетят все, как галки, меня оттеснят, нажиться им поскорее надо. Оттого я и ушел от них в дикие места. До свиданья!
— Постой, Карлушка, — говорю, — ведь мы с тобой приятели были, калачи вместе ломали. И хотя ты гостей принять не хочешь, а все же мы против тебя ничего не имеем и вертаем назад. Только ты скажи нам последнее слово: правда ли, что в этом озере гад живет и баранов за морду таскает?
— Здесь обитает животное, очень древнее, в других местах его больше нет, иштызаврус называется. Других людей и зверей, это верно, он хватает, а мы с ним дружны. Если бы не он, сюда бы народу прикочевало сколько, и меня бы отсюда опять вытеснили. А я этого гада подкармливаю и через два дня в третий приношу ему кабаргу или другую дохлятину. Для того я в тайге засеки13 навалил и петли в проходах повесил.