«Госпожа Звено» уселась на земле около меня и начала глазеть довольно-таки восторженным взглядом. Я и думаю себе: «Влетел, милый мой Джек Андерсон! Остается тебе извлечь из этой истории все, что возможно; значит, прежде всего следует тебе подружиться с этими «Звеньями»! — и я улыбнулся ей самым очаровательным образом:
— Очень рад с вами познакомиться, душенька!
Это сразу подействовало: улыбнуться она не могла — по строению своей, с позволения сказать, морды, но зачавкала и захихикала каким-то горловым звуком с очевидным удовольствием; потом встала и потрепала меня по щеке.
Я постарался удержать свою улыбку и начал говорить приятным и почтительным тоном.
Конечно, я знал, что она не понимает ни одного слова, но рассчитывал на чутье женской породы, которое должно было подсказать ей, что я восторгаюсь ее наружностью и преклоняюсь перед характером. Женщина есть женщина — даже если она «Звено». И я не ошибся.
В черепе гиббона не было никакого выражения, это была совершенно глупая и бессмысленная гримаса животного. На мертвом костяке лежала печать одного дикого инстинкта. Целая пропасть разделяла обезьяний череп от черепа современного человека. У последнего уже была видна мысль. Общий облик светился разумом. В нем глядел человек в полном смысле этого слова, отражалась близкая и понятная нам жизнь.
Но, насколько была велика разница между черепом гиббона и человека, почти настолько же череп последнего отличался от ископаемого. В застывших чертах обыкновенного человека сквозило беспомощное, теряющееся в бесконечных загадках мира, выражение. Широко раскрытые глазные впадины бессильно стремились объять необъятное, разгадать неведомое окружающее. Удивленно и жадно глядели они.
В выражении человека ископаемого не было никаких желаний. Оно излучало сияние нечеловеческого спокойствия и величия. Какая-то внутренняя невысказанная сила запечатлелась на нем. От того ли, что для него не было тайн, или потому, что не было дано приложения этой силе, спокойствие оттенялось дымкой печали.
Изумленный сравнениями, профессор Венедиктов снова опустился в кресло. Ему не раз приходилось сравнивать эти три черепа, но то были чисто анатомические, количественные измерения. Теперь он впервые взглянул на них с другой стороны. Не оставалось никаких сомнений, что череп принадлежал какому то высшему существу.
Продолжая раздумывать над сопоставлением, ученый глубоко ушел в цепь догадок и соображений. Кабинет по-прежнему спал зеленым сном. Неясными линиями предметы прорезались через полусвет.
Только когда часы глухо пробили девять, профессор Венедиктов встрепенулся и пришел в себя. Он вспомнил, что в этот час ожидал посещения известного немецкого психофизика Людвига Вейса, прибывшего в Россию с целью изучения мозга ископаемого человека.