Да, подумал Грейдон, не так трудно понять, что представляют собой крылатые Посланники. А что касается их формы, так разве птица есть что иное, нежели крылатая змея или пернатая ящерица?
Перья райских птиц появились в результате развития змеиной чешуи, так утверждает наука. Птица — это змея с перьями. У первой птицы, археоптериса, еще были челюсти, зубы и хвост, унаследованные от предков–рептилий.
Но эти создания понимали приказы человека и повиновались им. Ну а почему бы и нет? Собаку можно выдрессировать так, что она будет делать то же самое. В этом нет ничего загадочного. Собака умна. Нет никаких причин, по которым летающие змеи были бы не так умны, как собака. И поэтому, когда невидимые создания напали на него, они узнали браслет Суарры. Это хорошее объяснение.
Мать Змей? Но сперва он должен ее увидеть, а потом поверит в то, что есть полузмея, полуженщина. Именно так.
Получив, к собственному удовлетворению, объяснение всех загадок (за исключением женщины–змеи), Грейдон прекратил размышления. И в результате его состояние начало быстро улучшаться.
Полностью выздоровев, он попытался оплатить долг перед теми, кому был обязан жизнью. В Сьерра–де–Паско были посланы деньги и разные припасы. «Падре» может приобрести новые украшения для алтаря, о чем он давно мечтал. А то, что от Грейдона получили индейцы, заставило их думать, что спасли они Грейдона благодаря милости святых покровителей или своих тайных богов.
Грейдон тоже был счастлив. Во время своих блужданий он потерял винтовку. Его посланцы сумели подобрать ему в Сьерра–де–Паско великолепное мощное ружье.
И теперь, имея большое количество боеприпасов, четыре автоматических пистолета и прочее необходимое ему снаряжение, Грейдон был готов к тому, о чем постоянно думал. Он был готов выступить в путь с тем же самым терпеливым ослом — спутником по приключениям в Запретной Стране.
Покинув Чапоку, он прямиком отправился в Кордильеры. В течение последних нескольких дней он не видел никаких следов индейцев. Что–то подсказывало ему быть поосторожнее.
Поосторожнее? Он улыбнулся этой мысли. Осторожность — едва ли подходящее слово для этого путешествия. Одинокий человек намеренно отдается во власть силы, которую Суарра назвала Ю–Атланчи! Осторожность! Грейдон рассмеялся от всей души. Он понимает все же, что можно, вероятно, проявить осторожность, даже двигаясь в ад. А страна Суарры, если судить по тем чудесам, которые он видел, кажется весьма похожей на это проклятое место. Если не намного хуже. Он начал подсчитывать, какими преимуществами он располагает.
Первоклассная винтовка и много боеприпасов. Четыре хороших автоматических пистолета: два в багаже, один за поясом и один в кобуре под мышкой. Вполне достаточно. Но у Ю–Атланчи может быть — и весьма вероятно, что есть, — оружие, по сравнению с которым его оружие — что–то вроде лука и стрел бушменов. И чем могут помочь его винтовка и пистолет против чешуйчатой брони динозавров?
Что еще есть у него? Ответ ему дал мерцающий фиолетовый блеск на его запястье — блеск драгоценных камней на браслете Суарры. Возможно, браслет имеет большую ценность, чем сотня ружей и пистолетов, — если это действительно пропуск в Запретную Страну.
На четырнадцатый день путешествия сумерки застали Грейдона в маленькой лощине, расположенной между редко поросшими лесами. Поблизости дружелюбно булькал и посмеивался ручей. Возле ручья и разбил Грейдон свой лагерь.
Он стреножил осла, привязал его и оставил пастись. Потом разжег костер, вскипятил чай и приготовил ужин. На глаз он определил расстояние до южной горной цепи. До сих пор ему везло: он двигался долинами, встречая не много подъемов, и ни один из них не был трудным. А теперь прямо по его курсу лежат горы. Грейдон прикинул их высоту: около двух тысяч футов. Подняться на них тоже будет нетрудно. До самой ближней горы росли деревья, поодиночке и кучками. И возникало любопытное впечатление, что все они заботливо посажены.
Он лежал, размышляя. Правая рука — поверх одеяла. В свете затухающего костра вспыхивали и тускнели фиолетовые камни браслета. Чем дальше, тем больше, казалось, становились эти камни. Все больше и больше. Сон окутал Грейдона.
Он спал и знал, что спит. И даже во сне видел, как сверкают фиолетовые камни. Он видел сон, и сон этот направлялся этими камнями. Он быстро шел по залитой лунным светом пустоши. Впереди мрачно высился черный барьер. Барьер окутал Грейдона и исчез.
Грейдон увидел огромную круглую долину. Он увидел отблеск озера, серебряный блеск низвергающегося с утеса потока.
Навстречу Грейдону близился город. Город с рубиновыми крышами и опаловыми башенками. Фантастичный, будто сотканный из материи снов.
Он оказался в огромной — вся в колоннах — комнате. С высокого потолка падали лучи туманного лазурного света. В вышине вокруг колонн развертывались лепестки золота, усеянные опалами, бирюзой и изумрудами.
Он видел Мать Змей!
Она лежала, свернувшись кольцами, в гнезде из подушек в широком возвышении алькова, подвешенного на столбах. Пространство между Грейдоном и Матерью Змей было залито лазурными лучами, занавесом отгораживающими огромную нишу. Туманный свет полускрывал, полуобнажал Мать Змей.
Лицо ее не имело возраста — ни молодое, ни старое. Неподвластное времени, неподвластное разъедающему действию возраста. Оно могло родиться вчера — и миллион лет назад.
Ее широко расставленные глаза были круглыми и светлыми. Глаза — живые драгоценные камни, заполненные фиолетовым пламенем. Лоб — широкий и низкий. Изящный, удлиненный нос с несколько расширенными ноздрями. Маленький остроконечный подбородок. И маленький, в форме сердечка рот. Ярко–алые губы.
На узкие, детские плечи стекали вьющиеся, отливающие серебром волосы. Волосы челкой в форме стрелы ниспадали на лоб. Это придавало лицу ту же форму, что у губ, — форму сердца. Сердца, нижней точкой которого был заостренный подбородок.
Маленькие, заостренные, глядящие вверх груди.
Лицо, шея, плечи, грудь были жемчужного, со слабым отливом розового, цвета.
И сразу под высокой грудью — змеиные кольца.
Кольца, наполовину скрытые шелковыми подушками. Множество толстых колец. Кольцо на кольце, покрытые блестящими, в форме сердечек чешуйками. Каждая чешуйка — как изысканной работы драгоценность, вышедшая из рук волшебника–ювелира. Опаловая, перламутровая.
Острой точкой подбородок притаился в маленьких, будто детских руках. Словно детские, были тонкие руки, локти с ямочками, опирающиеся на самое верхнее кольцо.
На ее лице, одновременно и женском, и змеином, и еще каком–то, и не женским и не змеином, соседствовали внушающая благоговейный страх мудрость и превосходящая всякое понимание скука…
Женщина–Змея. Возможно, память о ней (или о ее сестрах) и послужила источником легенд о принцессах Нага, чья мудрость воздвигала исчезнувшие города кхмеров в джунглях Камбоджи. И — может быть — источником тех постоянно повторяющихся рассказов о Женщинах–Змеях, что имеются в фольклоре любой страны.
Может быть, даже есть крупица правды в легенде о Лилит, первой жене Адама, вытесненной Евой.
Итак, Грейдон видел ее. Он полагал, что видел. Снова и снова он задавал себе вопрос, мучивший его, была ли она на самом деле такой, как показалось ему, или он видел ее такой, какой она хочет, что он ее видел.
Его поразила красота этого маленького лица в форме сердца, ее сверкающие серебряным сиянием волосы, ее детская прелесть.
Он не обращал внимания ни на ее змеиные кольца, ни на то, что она — монстр. Будто она принесла ему в душу и затронула некую тайную струну, не звучавшую с момента рождения.
И в этом сне (если это был сон) Грейдон знал, что она осведомлена обо всем этом и что это ей очень приятно. Глаза ее стали мягче, и она с грустной задумчивостью посмотрела на него. Она кивнула Грейдону. Подняла и прижала ко лбу маленькие руки. Затем странным плавным жестом опустила их, склонила ладони, будто выливала что–то из них.
Позади нее стоял трон, вырезанный, казалось, из сердцевины гигантского сапфира. Трон был овальный, десяти или более футов высоты и с углублением наподобие раки. Он стоял на колоннаде молочно–белого кристаллического камня. Вернее, находился внутри раскрывающегося чашечкой верхнего конца этой колоннады. Трон был пуст, но вокруг него распространялось слабое сияние.
У его подножия находилось шесть тронов поменьше. Один был красный, еще один черный, словно вырезанный из агата. Между этими двумя — четыре золотисто–желтого цвета.
Коралловые губы Матери Змей раскрылись. Быстро высунулся и лизнул губы алый язык. Говорила она или нет, но Грейдон ее слышал.
— Я помогу этому человеку. Суарра любит его. И он нравится мне. За исключением Суарры, меня не интересуют те, кто живет в Ю–Атланчи. Дитя мечтает о нем… Пусть будет так! Я все больше устаю от Ластру и его банды. Поскольку был уже случай, когда Ластру приблизил Тень Намира, которого они называют Повелителем Тьмы, ближе, чем мне хотелось. Кроме того, он хочет заполучить Суарру. Он ее не получит.
— Согласно древнему договору, — сказал Повелитель Глупости, — согласно этому договору ты не можешь использовать свою мудрость, Адена, против кого–нибудь из Старой Расы. В этом поклялись твои предки. Клятва была дана задолго до того, как льды погнали нас с родины на север. Она никогда не нарушалась. Даже ты, Адена, не можешь нарушить эту клятву.
— С–с–с! — гневно и раздраженно мелькнул алый язык Матери Змей. — Вот что ты утверждаешь! Этот договор имел и другую сторону. Разве Старая Раса не поклялась никогда не злоумышлять против нас, Змеиного народа? Однако Ластру и его сторонники вступили в заговор с Тенью. Они вздумали освободить Намира, избавить от цепей, которыми мы сковали его давным–давно. Освободившись, он попытается уничтожить нас… почему бы нет… и, вероятно, сможет! Обрати внимание, Тиддо! Я сказала: вероятно, сможет! Ластру вступил в союз с Нимиром, нашим врагом. Следовательно, он замыслил зло против меня — последней из Змеиного народа. Древний договор нарушен. Не мной — Ластру!
Раскачиваясь, она наклонилась вперед.
— Предположим, мы оставим Ю–Атланчи. Уйдем из него, как это сделали мои предки и равные тебе Властелины. Предоставим его гниению?
Повелитель Глупости не ответил.
— А, хорошо. Там, где осталось хоть немного места для глупости, там, разумеется, есть место для тебя. — Она кивнула ему своей детской головкой. — Но как быть мне? Клянусь всей мудростью моего народа! Здесь жила раса безволосых обезьян, которых мы спустили с их деревьев. Спустили, обули, превратили в людей. И чем они стали? Обитатели сна, любовники и любовницы фантомов, рабы иллюзий. Другие — навсегда избрали для себя тьму, стали приверженцами жестокости. Внешне сохранившие красоту — под этой маской, отвратительны. Я сыта ими по горло. Ю–Атланчи гниет… Более того, сгнил. Так пусть он погибает!
— Суарра, — мягко сказал Повелитель Глупости. — Есть и другие, кто еще морально здоров. Их ты тоже покидаешь?
Лицо Женщины–Змеи смягчилось.
— Суарра, — прошептала она. — И другие. Но их так мало! Во имя моих предков, так мало!
— Если бы это была только их вина! — сказал Повелитель Глупости. — Но это не так, Адена. Для них было бы лучше, если бы мы разрушили до основания защищающий их барьер. Для них было бы лучше, если бы мы дали им самостоятельно выйти в пустыню, встретиться с врагами. Для них было бы лучше, если бы мы никогда не закрывали Ворота Смерти.
— Помиримся! — печально сказала Женщина–Змея. — Это говорила во мне женщина. Более того, есть более глубокая причина, по которой мы не можем оставить их: Тень Нимира ищет тепло. Я не знаю, что сейчас представляет собой Тень, насколько сейчас может быть силен Нимир, что он забыл из своего древнего искусства и чему он научился за эти столетия. Но я знаю, если Тень найдет тело, это освободит Нимира из неволи. Мы должны готовиться к битве, старый союзник. Если Нимир освободится и победит — нам придется уйти! Это будет не уход — беспорядочное бегство, и мы можем погибнуть. Со временем он распространит свою власть над всем миром, как он замышлял это сделать в древние времена. Это не должно случиться!
Повелитель Глупости беспокойно зашевелился на своем красном троне. Его одежды заколыхались.
— Что ж, — деловито сказала Женщина–Змея. — Я рада, что не могу читать в будущем. Если будет война, я не желаю утратить силы, зная, что проиграю. Нужно готовиться к войне с таким старанием, как она того требует.
Грейдон, казалось слышавший и видевший эту невероятную и странную сцену, при последних словах хихикнул — настолько они были по–женски серьезны. Будто услышав, Женщина–Змея мельком взглянула на Грейдона. В ее пылающих глазах не угасла ненависть.
— Что касается этого человека, который ищет Суарру, — сказала она, — то пусть он пойдет и встретится со мной. В том, что ты сказал о нашей ошибке, сделавшей жизнь в Ю–Атланчи слишком легкой, Тиддо, много правды. Не будем повторять эту ошибку. Когда этот человек, используя свой ум и смелость, разыщет дорогу ко мне и телесно предстанет передо мной, как сейчас он присутствует мысленно, я наделю его мощью. Если мы победим, наградой ему будет Суарра. А тем временем я пошлю к нему своих крылатых Посланников, чтобы они могли узнать его, а также в знак того, чтобы он узнал, что ему не нужно их бояться.
Видение дворца поблекло и исчезло. Грейдону показалось, что всюду в небе бурей звучат волшебные трубы. Он представил, что открывает глаза, отбрасывает одеяло, встает…
Сверкая тусклым серебряным огнем, повсюду были украшенные серебряным оперением змеи! Они кружились, описывая бесчисленные спирали поодиночке и стаями, большие и маленькие, весело фехтуя длинными рапирами–клювами, издавая трубные звуки…
И пропали.
С рассветом Грейдон наспех приготовил завтрак, навьючил на осла поклажу и, посвистывая, начал свой путь в гору. Подъем оказался нетрудным. Уже через час он достиг вершины.
От его ступней начинался спуск вниз. Спуск вел к плоской равнине, усеянной огромными, вертикально стоящими камнями. Не далее чем в трех милях над равниной возвышался склон громадной горы. Обрыв горы образовывал дугу огромной окружности, занимающей все поле зрения…
Крепостной вал Ю–Атланчи!
Глава 8. ЛЮДИ–ЯЩЕРЫ
В этом не могло быть сомнения. За барьером, на который он смотрел, лежал Ю–Атланчи. И там — Суарра! Усеянная песчаными холмами равнина была та самая, по которой спасался бегством человек–паук. Прямо внизу находилась дорога, по которой Грейдон прошел к Лику.
Он услышал, как высоко над головой сочно пропела труба. Звук прозвучал три раза. А затем еще трижды: с подножия склона, по которому он взбирался к вершине, издалека, откуда–то с равнины, и наконец вблизи от горной стены.
Грейдон начал спуск.
Когда он добрался до горы, день лишь начинался. Камень походил на базальт, черный и очень твердый… Склоны горы были неприступны. По крайней мере те, перед которыми он стоял. Куда ему идти?
Как бы отвечая на этот вопрос, снова раздался трубный звук. Труба звучала высоко в небе и — к югу.
— На юг! — радостно сказал Грейдон, возобновляя движение.
Его глаза заметили что–то зеленое. Подойдя ближе, Грейдон увидел, что в этом месте камень растрескался. Рядом с утесом лежали валуны, вокруг — куча огромных булыжников. Кустарник, маленькие деревца нашли здесь опору и вскарабкались по круче горы до самой вершины.
Грейдон осмотрелся, определяя причину. И увидел в стене над насыпью узкую расщелину. Любопытство заставило его обследовать ее. Осел смотрел на него, а когда Грейдон был уже на полпути, осел с протестующим криком начал карабкаться следом.
Грейдон протиснулся через последний из кустов и увидел, что вход в расщелину достигает четырех футов. Внутри было темно. Это ему не понравилось, и он посветил фонариком. Грейдон вылез наружу и начал собирать хворост для костра.
Сбросив последнюю охапку хвороста вниз, он двинулся вперед по расщелине. Через сотню шагов свет фонарика уперся в стену. «Конец расщелины», — подумал Грейдон. Но, дойдя до стены, обнаружил, что расщелина делает внезапный поворот. Он услышал, как слева капает вода. Она вытекала из бассейна тонкой струйкой. Грейдон направил огонь фонаря вверх. Не видно было ни свода расщелины, ни неба.