— Вань, ты как? — сев на стул у стены напротив кабинета, где была мать, я усадил его к себе на колени и, взяв его лицо в руки, спросил. Он молчал, обреченно хлопая длинными редкими ресницами, смотрел мне в глаза, а там были океаны боли и страха. Он поглощал его, безнадежность происходящего крушила его по-детски наивные стены.
— Вань, ответь мне, пожалуйста, — с большим напором прошу.
— Мне страшно, Жень, — прошептал он и, уткнувшись в мое плечо, дал себе волю. Я чувствовал своей разгоряченной кожей, какие ледяные его руки от страха, ощущал капли его слез, что стекали по моему плечу. И я не знал, как помочь ему, не понимал, что должен сделать… я мог лишь ждать.
Через час примерно нас пустили в палату, куда ее перевезли, заверили, что страшного ничего нет, она просто неудачно рассекла кость, но это поправимо. Они осторожно убрали маленький осколок, который откололся, а дальше нужно лишь время, чтобы трещина срослась. Естественно, ее оставили в больнице и выпроводили нас, сказав, что слезами горю, которого по их словам нет, не поможешь.
Погладив бледную щеку самой дорогой мне женщины в мире, я вывел брата из больницы и, не поскупившись на такси, привез его домой. Буквально силой накормил его, дал успокоительное и сидел, наблюдая за тем, как он спит. Теперь все становилось так неважно, эти черные глаза и красивая улыбка, вздернутый подбородок и красивая линия ключиц, на все теперь стало безразлично, лишь семья…
В заботах о брате я забил на все, экзамены были позади, диплом на руках, а из студии навязчиво барабанил суховатый мужчина. Почему суховат? Он был не худой. Он был тощий, до ужаса причем. Он годился мне в отцы, если не старше, и я не знаю, чем он прожигал свою жизнь, но она беспощадно сожрала его. Так вот… Он откровенно ебал мой мозг по поводу того, что я просто обязан выставить свои работы на ближайшем съезде каких-то там кого-то. Я упирался, ведь он хотел забрать рисунки, где был ОН. И пусть вся эта история с матерью остудила мой пыл, притупила чувства, что разгорались, угасила тихую страсть, отдать картины я не был готов.
Когда выписали маму, ей запретили работать ближайшие пару месяцев во благо ее же здоровья. А кормить-то нас всех надо. Я понимал, что на моей шее затягивается петля обстоятельств, суровая реальность не щадила мои хрупкие, мать их, чувства. Если они понравятся какому-нибудь толстосуму, то я могу их выгодно продать, а деньги мне нужны…Сдавив кулаки, загнав гордость вглубь своей бренной души, я согласился отдать работы. Может, это поможет? Поможет забыть его…
====== Глава 8. ======
POV Рома
— Сына, шуруй к кафе «Империя», я тебя там жду, кофе будешь? — протараторила мать в трубку, не успел я покинуть здание моего нового босса.
— Буду, — коротко ответил и сбросил. Поправив волосы, это движение теперь привычное — нервное, я пошел быстрым шагом к месту встречи. Не закурить по пути я не могу, так что… Никотин, сука, убьет меня, я знаю.
Подошел к кафешке, выполненной в молочно-кремовых тонах, и юркнул внутрь. Мою мать не узнать в толпе невозможно. Она с ярко-рыжими волосами, накрученными крупными локонами, и в дизайнерской одежде. Красивая, гордая и всегда трындящая по телефону. Присев за столик, беру чашку с кофе и выжидающе на нее смотрю, ожидая, когда она закончит.
— И где ты был? Марта на уши всех подняла, у тебя съемки через час.
— У продюсера, — спокойно отвечаю и снова закуриваю. Мать не любила, когда я дымил при ней, но привыкла, а что ей оставалось? Со мной сражаться бесполезно, я упрямее осла.
— А мне сказать ты, значит, не соизволил, да? — прищурилась она, ох, не к добру.
— Теперь говорю, я думал, соглашаться или нет, — выпустив струйку дыма в сторону, дабы на маму не попало, отвечаю.
— У тебя все расписано на ближайший месяц, это несовместимо, господи, Рома. Перестань лелеять надежду о том, что ты приобретешь известность в музыкальной индустрии.
Я промолчал, как и всегда, спорить с ней — это потраченные нервы и срыв голоса.
Пусть думает, что хочет, моя жизнь — мои правила. Точка.
…
Последующий месяц был невыносимый. Я подозревал, что буду разрываться, но не настолько же. Сергей травил меня своим присутствием по вечерам и порой по ночам, таскал по тусовкам, запирал на пару часов в студии, критикуя, какое я криворукое дерьмо, и гитара моя фальшивит. Вбивал мне в голову, что модельное агентство пора покинуть, вообще сменить имидж и чуть ли не имя с фамилией. Он был настырным, наглым, похабным чертовым ублюдком. Бля, он меня бесит так сильно, что хуже него для меня только Леди ГАГА.
Диктатор, тиран, извращенный показушник. Раздражает, начиная от голоса и заканчивая этими голубыми, мать его, глазищами, что высматривают малейшие детали, а после грязный и отвратительный рот выливает кучи дерьма на меня, либо пошлые и разнузданные мелочи того, что бы он с удовольствием со мной сделал, если бы я согласился, разумеется. Мне уже закрадывалась мысль, что, может, стоит однажды уступить ему, мол, попробует и отвалит, но что-то стальными тисками сдерживало… И этому чему-то я благодарен.
Но сколько бы я не разглагольствовал о том, какой дьявол мой начальник, он был хитрый и умелый, когда дело касалось выгоды и бизнеса. Мы работаем чуть больше месяца, а я уже имею пару студийных записей собственных песен, слова там написаны совместно с ним, а музыка полностью без изменений моя, это очень радовало и воодушевляло, но об этом я никому не говорил. Ни душе. Тайна, покрытая мраком черной железной двери входа студии.
— Куда же ты, дорогой мой, так спешишь? — от тона его голоса волна омерзения вдоль позвоночника пробегает, опять он свои чакры распускает, педик… Я из-за него скоро гомофобом стану, коим не был никогда.
— Домой и только домой, СерГей, — концовку я выделяю намеренно. Я часто тыкаю ему это, как котенка в нагаженное место, а тот лишь ухмылялся. Он, похоже, кайфовал, когда я цеплял его хоть незначительно.
— Завтра в это же время, орешек, — промурлыкал он и криво улыбнулся. Его коронная фишка, только я уже не реагирую на это, достал, правда.
Итак, сегодня впервые за месяцы выдался свободный вечер, и я планирую посидеть дома в тишине собственной комнаты, которая уже забыла, как выглядит ее хозяин. Но, видать, не судьба…
— Рома, немедленно неси свою задницу ко мне. Я тебе покажу кое-что, за что я отвалила ахуенную сумму денег, — сказала мать в трубку, как только я поднял, и сразу сбросила.
Начнем с того, что матами она ругается раз в пятилетку, слово «задница» для нее еще более дурной тон, но… видать, что-то случилось, и я даже не догадываюсь, плохое или хорошее.
Так как я находился на другом конце города, пришлось ловить такси, в котором курить мне не разрешили, суки. Доехал минут за двадцать и, открыв дверь собственным ключом, прошел сразу к матери в комнату. Открыл комнату и выпал, нахуй, в осадок…
— Я была в таком же шоке, сынок, почему ты не сказал, что позировал художнику? Когда это было? Ты давал разрешение, или звонить адвокату, за то, что какой-то молодой хмырь без твоего спроса рисует твои портреты, как бы шедевральны они не были?
— Тшш, тормози, мам! — прикрикнул, иначе она бы не перестала заваливать меня вопросами.
Дрожащей рукой подкуриваю, несмотря на то, что она выразительно шикнула, и начинаю жадно рассматривать: пять портретов и один рисунок в полный рост. По правде говоря, картины были великолепны. Я даже не верил, что это вообще я, но было до жути приятно, что кто-то видит меня настолько красивым, а особенно сумел передать мой взгляд, который я полжизни тренировал…
— А чьи работы? И где ты вообще взяла их? — спросил я спустя полчаса.
— Евгений Малюжич. Выпускник МГАХИ и новый любимчик моего очень хорошего знакомого. Была выставка в его галерее, и вот там я и наткнулась. Ты не поверишь, сколько народа хотело их купить.
— Ты видела его?
— Кого — его?
— Художника.
— Нет, и не горю желанием, главное — я купила все, что есть, по словам Федора, — фыркнула она в своем репертуаре.
— Ладно, я могу их забрать к себе?
— Конечно, твоя ведь физиономия на них, — махнула та и с уставшим видом ретировалась в ванную.
Загрузив в такси, замотанные в газету и сложенные в огромные пакеты, картины, я поехал домой. Объяснить то, что творилось в моей голове, было на грани фантастики. Во-первых, образ Жени всплыл в мозгу так явно, словно я видел его пару часов назад, а не более полгода. Во-вторых, меня терзали вопросы: почему? Почему он рисовал меня? Не смог забыть? Понравился? Он гей? А если понравился, то каков смысл продавать работы? А может, он заработать на моей внешности решил?
Блять, как же нужны ответы!!! Я стал рыться в телефоне, но вспомнил, что номер менял пару месяцев назад, а на новой сим-карте лишь самые важные. Дерьмо-дерьмо-дерьмо! Меня просто разносило нахрен от эмоций. Колбасило во все стороны…
Расставив дома в своей комнате картины, решил, что куплю другие рамки, эти мне не нравились. А после повешу их на стенку.
Женя… не зря он так заинтриговал меня тогда, испугал… Было в нем что-то загадочное, неземное, особенное, что цепляло. Без особой внешней привлекательности, он заставлял обратить на себя внимание, непонятный мне магнетизм. И контактов нет, надо попросить мать, чтобы связалась со своим знакомым и разыскала художника.
Я хочу, чтобы он нарисовал меня снова, а точнее срисовал с меня живого, я жажду видеть процесс.
====== Глава 9. ======
POV Женя
— Здравствуйте, Федор, что-то случилось? — аккуратно спрашиваю человека передо мной. Открыв дверь своей квартиры, кого-кого, а его я никак не ожидал увидеть.
— Женя, мальчик мой, к тебе сейчас придет твой первый клиент. Женщина, которая купила твои картины за баснословные деньги. И я не говорю, что ты плох, просто ты начинающий художник, а тут сразу такой куш.
— Подождите, остановитесь хоть на секунду, — воскликнул, пытаясь остановить этот поток. — Какая женщина? Какой клиент?
— Хозяйка одного из лучших модельных агентств купила все шесть твоих картин с тем парнем.
— Это я понял уже, деньги на счету лежат, и о сумме в курсе. Теперь про клиента, — прошу, внимательно слушая.
— Клиент ее… — Договорить ему не дал звонок в дверь. Рывком открыв ту, я впал в ступор. На пороге моей квартиры стоял Рома…
— Ах, вот и он. Здравствуй, Роман. Твоя мама меня очень убедительно просила просветить Женечку перед работой, но я не слишком преуспел и только пришел…
— Все в порядке, Федор Вячеславович, дальше я сам, — вежливо улыбается юноша, а меня уносит, нахрен, с этой галактики. Вышибает к чертовой матери, я просто стою и как дебил смотрю на все, что развивается вокруг меня, не в силах сказать и слова. Он здесь, стоит в моей квартире, улыбчивый, красивый и вкусно пахнущий. Стоит, делая вид, что мы незнакомы, но он сможет сам все уладить. Не помнит? Не узнал? Вряд ли, огонь кофейных глаз сразу дал понять, что последует расспрос, и что ответить мне ему? Какую придумать причину того, что я рисовал его?
— Конечно-конечно. Я освобождаю тебя, Женя, на время, что ты будешь им нужен, — пробормотал тот и вышел.
— Ты, значит, и есть тот самый Женя, — протянул брюнет, осматривая меня, словно я его новая покупка. Пиздец… Значит, не узнал. Хотя, это, возможно, к лучшему.
— Ага, — отхожу назад к окну, подкуриваю и сажусь на подоконник, глядя на него в упор.
— Ты будешь рисовать меня, пока мне не надоест, — самодовольно выдает.
— Да? Это ты так решил? – вскидываю бровь, не отводя от него глаз. Не так я представлял нашу встречу.
— И я заплачу, но не слишком много, — ухмылка наглая, победная.
— С каких пор клиент решает, во сколько оценивается работа? — в тон ему спрашиваю. Лебезить перед ним не собираюсь, какие бы деньги он не платил.
— Иначе я засужу тебя, — сказал, словно забивает последний гвоздь в крышку гроба моего.
— За что? — выдавливаю, едва не подавившись сигаретным дымом.
— За незаконное использование моей внешности в целях собственной выгоды. Ты не имел права изображать меня, а следом продавать картины без моего разрешения, — закуривает и все с той же холодной наглой улыбкой смотрит прямо мне в глаза.
Странный контакт. Странное противоборство между нами, оно лишь во взгляде. В реальности я не могу ничего ему сделать. Моей семье нужны деньги, того, что на счету, хватит лишь выплатить кредиты, сделать ремонт и обеспечить нам жизнь на пару лет.
— А я смотрю, ты уже успел все уточнить. Привыкший давить на слабые места? — не думал, что он такой, но признаю, образ бессердечного ублюдка ему идет, под стать, так сказать.
— Просто знаю свои права. Начнем? У меня все расписано по часам, ты тратишь мое личное время.
— Конечно. Мне называть тебя «сэр»? — ехидно спрашиваю и выкидываю лишь наполовину скуренную сигарету.
— О, не стоит, можно просто Рома. Но на «Вы», — рассматривает помещение, а после присаживается на мою кровать.
— И как мне вас рисовать?
— А как хочешь, так и рисуй, — скидывает пиджак и начинает стягивать майку.
— Ты, то есть, вы зачем раздеваетесь? — спокойно спрашиваю, несмотря на дрожь в конечностях.
— Я думал, ты хочешь нарисовать меня хотя бы наполовину обнаженным. У меня отличное тело, грех не запечатлеть.
— Меня твое, ваше… тело не интересует, гораздо более занимательным я нахожу передавать эмоции ваших глаз на полотне, — едва ли не с придыханием отвечаю. Как же бесит он меня в этот момент, весь такой из себя пиздатый, лишнее слово ни скажи, а то засудит, фу.
— Начинай, время — деньги, — отмахивается. Всего легкое движение — и с кончика его сигареты спадает пепел прямо на мой ковер.
Я привык очень бережно относиться к своим вещам, уважаю труд матери своей, которая чуть ли не ежедневно убирает квартиру. А особенно после той травмы я берегу ее, как зеницу ока. А тут сидит богатый мерзкий мажор и, сука, внаглую пачкает мое добро. Состроив максимально недружелюбную гримасу, убираю пепел с ковра.
— Для пепла стоит пепельница, а мусорить в своем жилище я вам не позволю, — не сумев сдержать эмоции, шиплю на надменного типа.
Семья — мое все. И как бы ни был я сдержан и в основном молчалив и дружелюбен, когда кто-то или что-то проявляет явное к ней неуважение, мое долготерпение меня подводит.
— Чистоплюй?
— Уважаю труд своей матери, — огрызаюсь и грубо ставлю пепельницу на кровать.
После моих слов он замолчал, а в глазах появилась задумчивость. Данный расклад меня порадовал. В тишине работается проще…
Сколько раз я представлял его, позирующего? Сколько раз хотел взглянуть в гущу его шоколадных глаз? И вот сидит он на моей же кровати и внимательно наблюдает. Его взгляд тяжелый. Скользящий по коже, отдавая зудом. Это и приятно, и мерзко одновременно. Что же именно перевешивает, ответить пока сложно.
Я заточил карандаш, достал чистый лист и приготовился творить. Каждому художнику нравится разная стадия работы. Например, я люблю самое начало. Мне нравится делать набросок, первые штрихи, неспешно вырисовывая общую картину. Следующий этап, который мне нравится — это детализировать уже созданное. Безумно нравится передавать эмоциональность глаз, устремленность взгляда и малейшую мимику. А не люблю я рисовать волосы… Терпеть ненавижу.
Поворачиваюсь и, прищурившись, высматриваю малейшие мелочи в его лице. Подмечая, что некоторые детали рисовал неправильно, вернее не со стопроцентной точностью.
Как только мой карандаш касается бумаги, все становится неважно.
Слышен лишь тихий царапающий звук грифеля по полотну и наше дыхание…
====== Глава 10. ======
POV
Рома
— Сергей? Я сегодня буду занят, срочное дело, так что до завтра, — коротко оставил сообщение ему на автоответчик и стал стрелой метаться по квартире, собираясь к «тому самому» художнику.
Я еду к нему, не до конца понимая зачем, еду, не зная и даже не догадываясь, какой может быть его реакция. Район довольно бедный, кодовая дверь сломана, лавочка, обшарпанная, стоит у облезлого подъезда. Моя машина, как яркое пятно, в этом омуте некрасивых вещей. Но я здесь не чувствую себя чужим, тут так… уютно. Нет давящей роскоши, нет вычурных девиц, нет этой глупой мишуры. Спокойно, тихо, размеренно. Как же отличаются части нашего города друг от друга. Всего-то через дорогу новый район, с новомодными тачками и разбалованными детьми.