- Ясно, - пробормотал Семенихин, пытаясь не смотреть на Высика, и все же не в силах отвести взгляд от его глаз. - Товарищ начальник, но я ж объяснял уже...
- Знаю я твои объяснения. И плевал на них. Я тебе жить не мешаю, потому что и ты мне, в общем-то не мешаешь. Иначе... была бы статья, а человек найдется. Что с теми бывает, кто мне мешает жить, слышал?
- Слышал...
- Тогда тем более усвоишь: если кто-то хоть как-то, хоть коробком спичек поддержит Кирзача, я это восприму как личное оскорбление. И очень тяжелое.
- Я... Товарищ начальник, никто вас никогда не оскорбит!
- Будем надеяться, - сказал Высик.
С тем он и направился в отделение.
Там, разобравшись с текучкой, накопившейся за ночь, с мелкими правонарушителями, сидевшими за прутьями зверятника и рассортировав этих правонарушителей - этих двух оформляй на пятнадцать суток, этого гони пинком под зад, пусть только протокол подпишет и обязательство возместить стоимость разбитого стекла, а вот этого мы давно предупреждали, теперь впарим ему небольшую статейку, пусть годик-другой посидит и подумает... - и выслушав доклад о других происшествиях, Высик закрылся в своем кабинете и какое-то время расхаживал туда и сюда.
Решившись наконец, он сел к столу, взял бумагу и ручку и стал писать.
Писалось ему всегда очень непросто. Он мучительно закусывал губу, покачивал головой, подбирая нужные слова, которые не хотели подбираться настолько же, насколько легко они приходили, когда он собственным языком все разъяснял.
Когда он закончил, все его пальцы были в чернильных пятнах.
"Начальнику МУР полковнику Переводову.
Товарищ полковник!
Как человек, лично бравший Пырова-Кирзача, и кое-что знающий о нем, я хочу изложить вам то, что может оказаться полезным при его розыске. Возможно, вам это и не надо, потому что вы и так все это знаете, но я считаю себя обязанным исполнить свой долг.
1. Для Кирзача многое в жизни было связано с Ростовом-на-Дону. Наверняка у него там сохранились убежища, и этот город мог стать одним из основных этапов, по которым Кирзач двигался после побега. При доскональной проверке совсем не исключено, что будут найдены те, кто принимал Кирзача и встречался с ним и точно знают, куда он отправился дальше и какие у него планы.
2. Кирзач сейчас в состоянии затравленного зверя. По моим психологическим наблюдениям, когда я общался с ним, в этом состоянии он всегда готов на убийство. Эти психологические наблюдения подтверждаются оперативной информацией, полученной мной из надежного источника (об источнике я могу доложить дополнительно, чтобы вы убедились в его надежности), что в безвыходном положении Кирзач часто соглашался исполнить обязанности палача криминального мира и убить того, кого сходка крупных воров приговорила к смерти. Такому, как Кирзач, сейчас будет нужно очень громкое убийство, чтобы самоутвердиться (и, очень вероятно, погасить тем самым проигрыш в карты). Громких имен "предателей" уголовного мира совсем немного, и можно с довольно большой достоверностью вычислить его будущую жертву, и ждать его около жертвы.
3. Можно проверить по оперативной информации все случаи, когда за время после побега Кирзача несколько крупных уголовников оказывались в одном месте, и обратить особое внимание, если такая встреча проходила в Ростове-на-Дону. Уже по тому, какие именно уголовники присутствовали на встрече, можно будет понять, какое именно задание получил Кирзач.
Конечно, я могу, с моими мыслями, получаться пятым колесом к телеге, потому что, конечно, если в моих предположениях есть какая-то ценность, вы об этом подумали раньше меня и уже использовали все богатство оперативных возможностей, чтобы все проверить. Но вы бы сами мне не простили, если бы я, что-то зная, остался в стороне.
С уважением,
Высик Сергей Матвеевич,
майор,
начальник милиции н/п Угольная Линия, Московская область"
Высик в пятый раз перечитывал письмо, соображая, правильно ли он все изложил, когда заглянул Никаноров.
- Вот и хорошо! - обрадовался Высик. - Ты ж на машинке печатать умеешь? На, перепечатай тихо, принеси мне на подпись и отправь. Только никому не показывай и никому об этом письме не говори.
Никаноров пробежал письмо глазами.
- Ну и ну!.. - сказал он. - Здорово! А почему никому не говорить? Почему не отдать Овчарникову, он у нас лучше всех печатать наловчился, как из пулемета стрекочет...
- Потому что не хочу, чтобы мне поминали мой идиотизм, если мои догадки гроша ломаного не стоят, - сказал Высик.
5
На следующий день служебная записка Высика легла на стол начальнику МУРа. Переводов отнесся к письму очень серьезно, тем более, что, припомнил он, об этом Высике он кое-что слышал - и все положительное.
- Проверьте, - велел он. - Конечно, Ростов-на-Дону может и пустышкой оказаться, но пренебрегать нельзя. Красивая версия, и вы, остолопы, могли бы сами до нее додуматься, при ваших-то возможностях... И если хоть что-то подтвердится, надо будет этого Высика тряхнуть. Что это у него за "надежный источник информации" и не может ли этот источник прямо на нас работать.
6
Шалый тоже времени не терял. При первой возможности он позвонил своему давнему приятелю в Ростов-на-Дону. Этот приятель, некогда вместе с Шалым вертевший веселые дела, веселые деньги сшибая и проматывая, и очередной срок на пару с ним получивший, тяги к этим веселым деньгам так одолеть и не сумел, после войны, после штрафбата, искупления кровью и орденов, с годик понапрягался на разных трудоемких работах и продуктовых карточках, да и взялся за старое. За прошедшие после войны годы успел еще две ходки в зону заработать. И сейчас был в блатном мире одним из самых уважаемых паханов. В отличие от многих, он от Шалого не отвернулся, как и Шалый его куда подальше не послал, с большинством прежних друганов порвав начисто. Для него Шалый всегда оставался Шалым, старым надежным другом, который не подведет, если к нему обратишься. Больше того, он находил в новом положении Шалого определенные преимущества. С Шалым всегда можно было поделиться, если назревала вероятность, что придется ответ за чужие грехи держать, а такое не раз случалось, и Шалый никуда на сторону услышанное не спустит, что там ему ни вели служебный долг, тут он на служебный долг наплюет, а вот что разнюхает, откуда дурной ветер дует, и подскажет ходы и выходы, это верняк. Конечно, за общение с Шалым другие могли бы запрезирать, а то и попробовать "завалить предателя", но общаться, в конце концов, можно и тайно, а овчинка выделки стоила.
Шалый, со своей стороны, никогда не пытался "перевоспитывать" старого друга, а оказанное ему доверие оправдывал вполне: если что-то от него услышал, по-свойски, то умирало в Шалом, как в могиле, даже если он знал, что за эти сведения угрозыск что угодно отдаст, чтобы выйти на след преступников, из-за которых всему угрозыску шею мылят. Зато и выяснить всегда мог все, что ему необходимо...
- Здорово, Ямщик.
- Здорово, Шалый!.. По делу пытаешь аль от дела линяешь? - Ямщик, он же Трифон Владимирович Лещук, любил ввертывать в речь фразочки из детских сказок, которые ему в детстве бабушка сказывала. Возможно, в этом проявлялась своеобразная ностальгия по родному дому. На Курщине их семейство числилось среди зажиточных крестьян, и в двадцать девятом году их конечно, раскулачили. Везли их в Сибирь, пять суток в холодном вагоне, без еды и питья. Мать, отца, сестер, бабку... Отцу удалось отодрать доску, которой верхнее окошко было заделано, и, когда состав замедлил ход перед разъездом, он сказал шестнадцатилетнему Троше:
- Пролезай и прыгай. Другим не выбраться, а так, хоть ты спасешься...
Да, его братья и сестры были слишком малы, чтобы прыгать с поезда, а отец не бросил бы ни их, ни женщин.
Троша, и без того худой, да еще отощавший до ребер торчком за пять дней поста, без труда протиснулся в узкий проем, прыгнул, покатился с насыпи... и на рыночке ближайшего уральского городка прибился к блатарям, которые его подкормили.
Что было дальше с его семьей, он так никогда и не узнал.
- Сам не знаю, по делу или нет, - ответил Шалый. - Понимаешь, тревожный звоночек у меня тут прозвенел...
- По какому поводу?
- По поводу Кирзача.
Последовало долгое молчание.
- Да-а... - протянул наконец Ямщик. - Это называется, на ловца и зверь бежит.
- А что такое?
- Лично надо, не по телефону. Но дело такое, что... В общем, я сам думал на связь с тобой выйти. Спасаться надо.
- Так я приеду...
- Приезжай. Чем скорее, тем лучше.
У Шалого как раз были три дня выходных. Он хотел провести их с семьей, но тут быстро собрался, расцеловал жену и обоих детей и поспешил на ближайший самолет до Ростова-на-Дону.
7
Шалый и Ямщик встретились в укромном частном доме на окраине города. Ямщик позаботился накрыть хороший стол, принять старого друга, но при этом был он мрачен и хмур, малосольный огурчик ему в глотку не лез, и стопарь водки явно колом встал - а это что-то да значило.
Побагровев - но не спеша, чтоб не терять достоинства - Ямщик встал из-за стола, зачерпнул эмалированной кружкой свежей воды из дубовой кадки, примостившейся в углу, на низенькой самодельной табуретке, выпил, и, спиной к Шалому, проговорил охриплым голосом:
- Трясти нас уже начали. Видно, не до тебя одного звон дошел...
- Про Кирзача?
- Про него... И тут такое дело, я тебе говорил... Большая сходка у нас была... Оно понятно, воровские законы, с любой властью нам нюхаться западло... Но и своя шкура ближе к ребрам. Да и о шкурах тех ребят, что под нами ходят, думать надо... Два десятка уже покрутили. Так, на вскидку, кто ближе под руку попался. А что дальше будет...Сотни под нож пойдут, понимаешь? Не просто по лагерям загремят, у нас тут на месте расстреливать будут. А то и по всему Союзу такие расстрелы прокатятся, что... В массовом порядке. В общем, большая сходка так порешила. На прямые переговоры с легавыми "добро" не давать, не ронять, понимаешь, воровской чести, но не вмешиваться, если кто-то втихую с надежным человеком переговорит. С таким человеком, который не натворит лишнего, который сумеет так ментов известить, чтобы никто не получился замаранным. По сути, мне на то негласное "добро" дали, чтобы я с тобой всю эту дрянь перетер, а ты уж придумал бы, кому и как услышанное дальше довести, чтобы большой крови не было. Врубаешься?
- Пока ни во что не врубаюсь, - сказал Шалый. - Кроме одного: Кирзач нечто такое учудил, от чего даже у бывалых воров волосы дыбом встали.
- Вот именно, - Ямщик вернулся к столу, налил себе и Шалому по стопарю водки, хватанул свой стопарь - на сей раз без особых страданий, зажевал редиской, обмокнутой в соль, и закурил. - Тебе такие кликухи что-нибудь говорят: Коля Уральский, Васька Волнорез и Митька Губан?
- Слышал о них. Вроде, из тех, кто на рожон прет?
- Точно. Этим и берут. Так вот, сперва Волнорез Кирзача пригрел, и ксивы ему выправил, и откормил-отпоил. Потом сюда привез, в Ростов-на-Дону. И сюда же Уральский с Губаном прикатили. Понимай, не просто так. В общем, засели они с Кирзачом за карты.
- И раскрутили его?
- Раскрутили.
- Что за ставка была, когда Кирзач продулся?
- Ставка такая, что Кирзач, может, и сам продуться хотел.
- На чью-то смерть?
- Угу. Кирзачу заранее сказали, что основная ставка будет - на казнь человека, сходкой приговоренного. И что непонятно, как такой проигрыш считать: проигрышем или честью.
- Сходка, небось, не большая была? Вся сходка - только эта троица, Уральский, Волнорез и Губан?
- Правильно. Но они и в узком составе имеют право смертные приговоры выносить, по своему... ну, весу, что ли, по чинам в нашем мире. И часто этим пользуются, потому что они - оголтелые, только и подавай кого на расправу, чтобы другие боялись. Чтобы, как они говорят, порядок был. Мы и сами частенько не против, но...
- "Но"? Договаривай. Кого они на этот раз приговорили?
- В том-то, повторяю, и дело. Даже Кирзач малость увял, как услышал. Имя-то от него до последнего скрывали, пока не стало поздно назад отыгрывать.
Шалый хмуро поглядел на Ямщика:
- Выкладывай, не томи. Мне самому страшно становится, что за имя прозвучало.
Ямщик разлил по третьей перед тем, как ответить. Медленно и аккуратно еще одну редиску пополам разрезал, присыпал обе половинки солью, одну половинку себе оставил, вторую Шалому протянул, и уж потом, выпив вместе с Шалым и тщательно редиску разжевав, сообщил:
- Марка Бернеса они к смерти приговорили, вот.
Тут и Шалый своей редиской поперхнулся. Ямщик выждал, когда Шалый прокашляется и пивком запьет, и лишь затем продолжил:
- Как он Огонька сыграл в "Ночном патруле", этого вора ссучившегося, так кое-кто из наших зуб на него заимел. Ну, это, как власть говорит, агитация и пропаганда огромная. Да и песню он спел в этом фильме отличную, душевную такую. Ну, и завелся, кое-кто. Мол, покарать надо, чтобы другим неповадно было. Мы-то, в натуре, что? Многим и Бернес нравится, сами его песни поем, и соображаем, что он - человек подневольный, велела ему власть сыграть этого сученка, Огонька, он и сыграл. И главное, если шлепнет Кирзач Бернеса - соображаешь, что будет?..
- Прав ты, - сказал Шалый. - Будут повальные расстрелы, сотнями, и чрезвычайные тройки возобновить могут, чтобы в один час приговор выносить и исполнять. Весь блатной мир под корень выжгут. А еще, под такое дело, неизвестно сколько тысяч по стране за просто так положат, за компанию... Один у меня вопрос: почему вы сами вмешаться не могли? Сила-то за вами. Трое всего, против большой сходки.
- По разным причинам, - ответил Ямщик. - Во-первых, не положено такой приговор отменять. Сам знаешь, если жизнь человека в карты проиграна - это святое... Ну, допустим, на это бы мы плюнули. Но опоздали мы. Когда наши об этой затее узнали, Уральский, Волнорез и Губан уже из Ростова-папы на три стороны разлетелись, а Кирзач в четвертую направился. При этом, он совсем глухо зарылся. Получил от этой тройки ксивы хорошие, денег вот такую пачку, - Ямщик левой рукой показал, чуть не до предела раздвинув большой и указательный пальцы, - все адреса Бернеса, и где он живет, и где чаще всего бывает - и с концами...
- Получается, - ввернул Шалый, - они заранее и основательно к этому делу готовились, раз все у них было, и деньги на такое дело, и адреса... В смысле, не за игрой, не с ходу идея родилась, что прибрать надо Бернеса, а не кого другого...
- Получается, так, - согласился Ямщик. - Но я это в том смысле, что теперь, захоти Уральский, Волнорез и Губан Кирзача остановить, они все равно сделать этого не сумеют. Он должен объявиться только после того, как свой долг исполнит.
- Если появится, - сказал Шалый. - Скорей всего, его самого шлепнут... Или на месте преступления, или... А он не расколется, что карточный долг гасил, будет на том стоять, что в одиночку все задумывал. В соучастники они не попадут.
- Не попадут. Но нам-то от этого не легче. Слухом земля полнится. Смотри, и ты меня насчет Кирзача пытать вздумал, какие-то совсем нехорошие слухи уловив...
- Да, - кивнул Шалый, - слух и до меня долетел, что Кирзач свихнулся, и что всем будет хуже, если его не остановить.
- Правильно. А кроме тебя, угрозыск за нас взялся, насчет Кирзача копает. Выходит, и с другой стороны им известно, что Кирзач у нас побывал и что что-то этакое у него на уме. Уже больше двадцати хороших ребят замели. И насчет Уральского, Волнореза и Губана интересуются, чего это они наезжали... Выходит, дошло до них, то ли через стукачей, то ли как, что они ради Кирзача приезжали, чтобы отчаянное дело с ним обмозговать. А я и говорю, что нам Кирзача не затормозить. Допустим, тряханем мы этих троих, оголтелых... Так немало есть таких, кто их поддерживает, и тут до настоящей войны дойти может. Конечно, еще будет у нас разделка, за то, что они нас всех подставили, но это годик-другой выждать нужно, чтобы по-тихому, по-нормальному дело решить, сначала их союз расколов... А за год все может произойти, самое непоправимое.