– Будь поаккуратней со словами. Среди этих людей больше половины заключенные. И лишнее им знать незачем. Понял?
– Понял, Александр Николаевич. – Я другими глазами взглянул на «худого». М-да. Понятен его вид теперь. Это что же, я в «шарашке»? Кажется, так Солженицын называл подобные места?
Пока я переваривал новую информацию, мы дошли до цели. Примерно в середине этого «цеха» стоял здоровенный стол, ярко освещенный несколькими светильниками, подвешенными прямо над ним. Сам стол был разделен на добрый десяток отсеков, огороженных с трех сторон металлическими стенками. К столу подходило несколько десятков каких-то проводов, на получившихся в ячейках столах стояло по нескольку аккумуляторов, незнакомых мне приборов, с множеством шкал и горящих ламп. На чистой поверхности стола одного из отсеков, к которому мы подошли, лежал до боли знакомый мне предмет – цифровая камера. Такая же «Сонька», как была у меня в свое время. Именно такая была в моей сумке, когда я поехал на ту злосчастную рыбалку. Хотя почему злосчастную? Своей новой жизнью, несмотря на все счастливые и несчастливые события, я если и не доволен, то удовлетворен. Жизнь уже прожита не зря, но сколько еще предстоит?
– Ты что, уснул? – Я удивленно повернулся. Улыбающийся Мартынов снова ткнул меня в бок. – Проснулся наконец? Ну давай, смотри.
Подойдя к столу, я вопросительно посмотрел на Меркулова и, дождавшись разрешающего кивка, взял камеру в руки. Покрутил, рассмотрел получше. Нет, не ошибся! Точно такая же, как и моя.
– А вот про это я могу рассказать немного подробнее, Всеволод Николаевич. У меня точно такая же была, до того как… Так вот. Это цифровая японская видеокамера «Сони». Не дорогая, но и не самая дешевая. Объем памяти у нее большой, может и фотографировать, и видео снимать. О, тут и записи есть. Мартынов повернулся назад, и рядом с нами появился лейтенант, которому я показал, как делать фото– и видеосъемку, как просматривать на небольшом экране полученные результаты и старые записи. Все мои действия тоже записывались на кинопленку, но я уже не обращал на операторов никого внимания – увлекся.
В следующих двух отсеках лежали незнакомые мне аппараты «Нокиа». Видимо, они появились уже после моего «попаданчества». Объяснив это Меркулову, я все же взял аппарат в руки. Хм. Разобрался с аппаратом быстро, ничего сложного или незнакомого для меня не было. В аппарате обнаружил штук тридцать разных телефонных номеров, пара десятков фотографий и видеороликов, несколько десятков песенок. Ничего особенного, телефон как телефон. А вот следующий стол! На нем лежал ноутбук с закрытой крышкой, по которой змеилось несколько трещин, а с левой стороны не хватало куска корпуса. Опять получив разрешение Меркулова, я сел за стол и дрогнувшей рукой поднял крышку нотика. Та-ак. «Самсунь», значит? У меня то «Сонька» был, «Вайо». Посмотрим, что ты за зверек такой. Нажал на кнопку и… аппарат запустился! Загорелись огоньки, зажужжал вентилятор, засветился экран, на котором появилась «форточка», семерка. Опаньки, везуха! Незапароленный!!! На экране появилась куча значков. Да-а-а. Подзагадил экран старый хозяин! Так забивать рабочий стол, на фига? Никогда не понимал таких людей. Ну-ка, посмотрим, что тут у нас. Ага. Версия полная, с офисом и кучей другой ерунды. Так, фотозадница тоже стоит, несколько игр, Инета нет, но глянем, что было… Лисичка, лисичка, покажи журнальчик… Ага. И тут не чистил. Так-так-так. Сплошные военно-исторические сайты, музеи и тому подобное. А вот это выпадает из общей картины. Фирмы, поставляющие радиоэлектронное оборудование. Так-так. А загрузки? Оп-п-па! Открываем… Счет на оплату! Ну мне эти названия ничего не говорят, а вот специалистам, может, и помогут.
– Всеволод Николаевич. А Максимов с ним уже работал?
– Нет. Только внешне осматривал. А что? – Меркулов явно напрягся.
– Да ничего. Просто тут есть интересное очень, но это нужно технарям смотреть, в том числе и Максимову. Ничего, если я еще покопаюсь? – дождавшись утвердительного кивка, я снова «залез в машину». Блин. Не ожидал, что мне именно этого не хватает – лазанья в компе. Аж кайф испытываю! Так. Посмотрим, что у тебя в документах… Сплошные прайсы, заказы, счета. Ага. Справочники пошли, целых три! Ну тут наши спецы описаются от счастья!
В итоге над ноутом я просидел почти два часа. Единственное, что раздражало и отвлекало, – оператор! Постоянно лез со своим объективом через плечо, просил отодвинуться или повторить свои действия по несколько раз. Да и от светильника, который таскали за ним, было, гм, жарковато. Больше половины времени, проведенного с ноутбуком, я потратил, показывая подошедшему капитану, как включать-выключать аппарат, как открывать папочки и листать страницы. И самое главное, чего не нажимать ни в коем случае. А то мало ли?
Наконец, начальство решило, что на сегодня достаточно, и приказало покинуть объект. Уходить не хотелось жутко, но моя попытка «а может, я еще маленько поработаю» закончилась почти полученным от Мартынова добрым подзатыльником, от которого я чудом увернулся. Никакой чуткости от «енералов» не дождешься! Ведь видят же, что я прямо у этого стола готов и дневать, и ночевать. А вдруг тут все сломают? А…
– Андрей! Ты точно дождешься того, что отправлю в Москву! И будем без тебя разбираться! – Судя по серьезным лицам командира и Меркулова, они не шутили. – Так что давай, на выход! И не изображай вселенскую грусть, все равно никто не поверит! Насидишься еще с этими «игрушками», не переживай.
Вернувшись в кабинет Меркулова, расселись за столом. В этот раз гражданского с нами не было. А вновь присоединившийся к нам медик (когда поехали на «Объект», я даже не заметил, куда и, главное, когда он от нас отделился) начал докладывать.
– Начну с плохого. Умерло трое «пришельцев»: пожилой, найденный с наручниками, сотрудник УФСИН и один из бандитов. Точные причины смерти устанавливаются. Но, по моему глубокому убеждению, шансы на положительный исход в отношении этих людей практически были равны нулю, – он развел руками. – Медицина пока бессильна в таких тяжелых случаях. У оставшихся «тяжелых» неплохая динамика. Шансы на выздоровление очень неплохие. Наибольшее беспокойство вызывает состояние сотрудника ФСБ: множественные переломы, повреждены кости таза, сильнейшая травма головы. Но шансы остаются, несмотря на возраст – объект находится в отличной физической форме. Будем надеяться.
– А как остальные? – Меркулов улыбнулся. – Ведут себя прилично?
Сергунин неожиданно рассмеялся, да так заразительно, что мы все поневоле заулыбались.
– Извините меня, Всеволод Николаевич, – наконец успокоился Антон Петрович. – Разрешите задать вопрос Стасову?
Получив разрешение, он повернулся ко мне и с нескрываемым интересом спросил:
– Скажите, Андрей, что в вашем мире рассказывали о НКВД?
Я пожал плечами. Что рассказывали?
– Ну, что гестапо, по сравнению с палачами товарища Берии, просто дети из песочницы. Что у нас через одного садисты и маньяки… Да ну, всякий бред несли. А что? – мне стало интересно, к чему такой вопрос.
– Всеволод Николаевич. Согласно вашему приказу, раненых, находящихся в сознании, обслуживают фельдшеры, одетые в форму НКВД старого образца…
– Да, я согласился с предложением Максимова. И что? – Меркулову явно самому стало любопытно.
– Просто бандиты, увидевшие эту форму, бледнеют и, в буквальном смысле, трясутся и смотрят как кролики на удава! Это ж какой жути нужно наслушаться, чтобы ТАК реагировать?! Один из них пришел в себя в тот момент, когда фельдшер наклонился поправить ему подушку. Результат – дикий крик, от которого фельдшер чуть не оглох и не получил инфаркт, и глубокий обморок у больного!
Я не выдержал и захихикал первым. Да уж! «Дэмократические прэсса и общественность» явно оставили свой след в душах налетчиков! Наслушались и насмотрелись жути о палачах НКВД, да и босс их наверняка припугивал. Вот и результат! Они ж до усеру боятся теперь! Ну Максимов, ну молодец! Хорошую идею подкинул! А ведь таким говнюком мне показался вначале! Интересно, а мне разрешат с ним просто пообщаться? Нужно спросить.
Отсмеявшись, Меркулов встал.
– Ладно, товарищи офицеры. Приказываю всем отправляться обедать, а потом пойдем пообщаемся с впечатлительными гостями…
Ну что я могу сказать? Не получилось у нас общение! Слишком уж перетрусила пара урок, услышав, кто к ним зашел. Сплошное нечленораздельное блеяние. Блин, до чего же они хотят жить! Ведь еще недавно они считали себя крутью неимоверной, а теперь? Жалкое зрелище! Ничего, ничего! Когда мы вышли из их камер, переоборудованных в одиночные госпитальные палаты, к ним уже направлялись парни Абакумова. Как мне объяснил Мартынов, СМЕРШ «раскулачили» на четырех дознавателей. Лаврентий Павлович решил, что фронтовые особисты смогут помочь «тыловым» быстрее раскрутить попавших к нам бандитов. И поздоровавшись с мужиками, я поверил в это всем сердцем. Было видно, что офицеры, мало того что изрядно тертые и битые жизнью, так еще и глаза… Помню, как мне не по себе стало от взгляда Влодзимирского. Так вот он – отдыхает! У него был холодный взгляд прозектора, а тут… Словно пеплом присыпанная бездна! Причем не по себе стало не только мне. Когда мы уже шли по улице, Меркулов глухо сказал:
– А я ведь и раньше этих мужиков знал. Что же война с людьми делает, – и, как будто устыдившись своих слов, резко продолжил: – Александр Николаевич. Вы сейчас без меня продолжайте. Следуйте в радиолабораторию, там еще много вопросов. А в 21.00 ко мне с докладом!
Интерлюдия. Ближнее Подмосковье, небольшой частный пансионат, 15 июля 2011 г.
– Как он? – Андрей Петрович, держа в руках бокал с тоником, расслабленно сидел в низком кожаном кресле.
– Пока без изменений, товарищ генерал, – молодой врач в хорошем костюме сидел в соседнем кресле. – Гарантий никаких не дам, но шансы хорошие.
– Когда он придет в сознание? Когда с ним можно будет пообщаться?
– Не знаю. Это может произойти сегодня, может через неделю, а может… – доктор развел руками, слегка плеснув своим тоником на мягкий ковер. – Мы можем только надеяться на лучшее, Андрей Петрович.
– Надеяться, надеяться… Что вы за люди такие, врачи. Никакой определенности, кроме как в морге, – генерал невесело усмехнулся. – Сергей. Нужно, чтобы он пришел в себя как можно быстрее! Очень нужно!
– Я понимаю, но ничего не могу поделать, товарищ генерал, – врач опять развел руками. – Пока только результаты обследования и анализы.
– М-да. Результаты, – генерал покосился на маленький столик с лежащей на нем толстой папкой. – Хоть это…
Глава 7
Вернувшись с совещания, я, не раздеваясь, завалился на постель. Наконец-то появилась возможность спокойно подумать обо всем произошедшем сегодня. Сначала по оружию. Теперь у наших достаточно образцов, чтобы разобраться и наладить производство «калашей». Как сказал Меркулов – автоматических карабинов. Пусть будут карабинами, что тут поделаешь. Михаил Тимофеевич еще что-нибудь придумает! Пистолеты и эмпэшки тоже лишними не будут. А вот по компам и остальному… Пусть специалисты разбираются. Не зря с завтрашнего дня какие-то математики и физики подключаются. Им и карты в руки, совместно с технарями-радиомастерами. Интересно, через какое время первые образцы сделают? Новыми рациями они быстро начали страну обеспечивать. Ну это ладно. А вот как с компом поврежденным быть. Внешне-то только корпус да блок питания поврежден. А на самом деле как? И как проверить? Может, как-то к монитору ноута прицепить? Блин! Ну на хрена я в свое время не в технари, а в «економисты» подался! Все равно ведь то, чем занимался, к экономике имело самое отдаленное отношение. Скорее логистикой занимался да всякой хренью. А тут реальные знания нужны! Кстати… На совещании дали список найденного… а почему мне ни одной флешки сегодня не показали?!
Вскочив с кровати, я направился к «отцу-командиру». Комната Мартынова находилась немного дальше по коридору, и он тоже еще не лег. Когда я зашел, Александр Николаевич стоял у окна, в задумчивости выпуская кольца дыма.
– С чем пришел, Андрей? – блин, даже не повернулся. Обидно, однако.
– Вопрос появился, Александр Николаевич.
– Только один? – Мартынов, усмехаясь, повернулся ко мне.
– Нет. Не один, – я тоже улыбнулся. – Первое – почему сегодня не давали флешки? Второе – записывали ли, у кого какую вещь взяли? Меня больше всего интересуют вещи человека в наручниках. И третье. Могу я пообщаться с Максимовым в неформальной обстановке?
– Это под водочку? – сразу уточнил командир. – Можешь. Хоть сейчас. Он тоже изъявлял такое желание. Магазин в одном здании со столовой, как войдешь – направо. Максимов во втором доме слева по улице. Крыльцо у него желтой краской окрашено. А флешки… решили, что с этим будем завтра заниматься. И да. Записывали, что и у кого. Больше нет вопросов?
– Нет, – я пожал плечами.
– А у меня есть. – Мартынов прикурил новую папиросу. – Что скажешь по итогам первых допросов?
Я задумался. Смершевец, бывший на совещании, уверенно сказал, что легко будет только с тем, который перепугал фельдшера. Остальных придется ломать, причем ломать жестко. Как он сказал? «…Этот кутенок, а остальные волчары еще те!..» Да и от этого кутенка инфы уже немало было.
– Да вроде все хорошо идет. «Профессора» жалко. Но, думаю, разберемся и без него. Теперь-то легче станет.
– Эх, Андрей! Вспомни. Тебя же спрашивали о возможной реакции правителей той России!
Тут до меня дошло. Судя по всему, существуют огромные шансы на то, что кто-то из ребят Судоплатова оказался «на той стороне» живым. Значит, он в руках спецслужб. Возможно, вместе с установкой. Если та уничтожена, то им гораздо легче, чем нам, восстановить ее. И тогда…
– ….!…….!………! – я просто не смог удержаться.
– Вот именно, – грустно усмехнулся Мартынов. – Вот именно… Ладно, Андрей, иди, расслабься, пообщайся с «земляком»…
– Слушай, тезка, – я разлил еще по пятьдесят и подал стакан Максимову. – Может, тебе неприятно, тогда извини, но объясни мне – почему…
– Почему я поменял свои взгляды? – перебил меня Максимов. Мы чокнулись, выпили, я захрустел вкуснейшей квашеной капустой, а он заговорил.
– Понимаешь, зема… Когда я попал сюда, мне подумалось, ВОТ ОНО! Вот ШАНС! Новое молодое тело, знания. Союз и так победит, а оказаться в «застенках НКВД», – он хмыкнул. – Думал, уйду за границу, доберусь до Штатов и заживу для себя. Просто для себя. Да и толком-то все продумать не успел. Тебе ТАМ сколько было? Сорок? Мне пятьдесят… Попал сюда, гормоны прут, хочется прыгать, скакать, и страх, как ни странно. Страх все это потерять. Вот и… А потом меня взяли. Сам не знаю, что со мной произошло, когда я увидел самого настоящего Берию. Это даже шоком не назовешь! Это было что-то другое, даже не знаю, как назвать то свое состояние. Уже сейчас я понимаю, что только тогда до меня окончательно дошло, что все происходящее со мной наяву. Может, у меня тогда даже крыша поехала, немного… Да и тело мне досталось с повреждением головного мозга, часто от головной боли выть хочется, но это так, лирика. А тогда… Начались допросы, «беседы» с врачами и специалистами. И знаешь, что меня постоянно задевало? Взгляды этих людей на меня. Не было злости или ненависти, не было равнодушия. Жалость и презрение, только жалость и презрение… Нет, меня презирали не как врага или конченого подонка, а как… Ну, как мы смотрели на здорового мужика, просящего милостыню, или на жиголо. Вот именно, такое презрение и было в глазах людей. А однажды… Однажды проснулся ночью и думаю. А что бы сказал мой отец, узнай он обо мне? Его брат, дядя Паша. Он в семидесятом умер. В войну он танкистом был, восемь раз горел. А батя – пехота. В сорок четвертом призвали. «Знамя», «Звезда» и «За отвагу». И так мне паршиво и погано стало! Жить не хотелось! А утром попросил о встрече с руководством и стал работать. И знаешь, что мне особенно нравится теперь? А?
– Что? – мне было действительно интересно, без дураков!
– Даже не то, что я нужен, не то, что совесть теперь чиста. А то, что благодаря мне погибнет хотя бы на сотню наших меньше, хоть на минуту раньше война закончится – уже хорошо! Да и все эти бредни диссидентско-демократические, – Максимов махнул рукой и стал сам разливать по стаканам.