Следующий час он посвятил осмотру камеры, выискивая спрятанные подслушивающие устройства и «глазки» объективов. Тщетно. Поворачивая мебель, снимая книги с полки, заглядывая в каждую щелку, он неплохо провел время, но без результата. Если что-то где-то запрятано, то это аккуратно замазано штукатуркой. Чтобы отыскать скрытые аппараты, придется ободрать стены и потолок.
Убедившись, что при осмотре ничего не пропустил, он умылся, почистил зубы, привел себя в порядок и занялся книгами. Но сосредоточиться на чтении он не смог.
Вскоре появился один из охранников, протолкнул под решетку поднос с едой и удалился, не сказав ни слова. На следующее утро таким же образом подали завтрак. Кухня сделала бы честь самому модному отелю. Какая бы судьба его ни ждала, предварительно его явно собирались откормить. С откровенным наслаждением поглощая пищу, он решил, что у него нет претензий по крайней мере к меню.
К обеду аппетит несколько испортился от размышлений о все еще отсутствующем соседе. Старик — кем бы он ни был — не появлялся. Напрашивался лишь один вывод: старик дал неправильный ответ и теперь расплачивается. Может быть, именно таким издевательским путем — требуя правильного ответа на единственный вопрос — в этой психушке разделывались с теми, кто задавал слишком много вопросов? Как говорится, глаз за глаз.
Армстронг уже в двадцатый раз уныло сунул руку в карман. То, что там должно было находиться, пропало. Его опередили! Если бы вернуть себе тот предмет, сейчас бы уже половина полиции Нью-Йорка примчалась сюда. А поскольку ни одного копа поблизости не наблюдалось, значит, устройство уже не функционирует, а аппарат просто разобрали, зная, как управляться с такими штуками.
Несколько минут спустя под дверь проскользнул поднос и застыл перед ним. У тарелки с жареным цыпленком стоял, прислоненный, чистый белый конверт. Армстронг вскрыл его и вслух прочитал аккуратно отпечатанный текст:
Уважаемый мистер Армстронг. Ваша дальнейшая судьба будет зависеть от ответа на простой вопрос, помещенный ниже. Разумеется, вам следует серьезно подумать, поскольку ваша судьба — дело серьезное. Вам дается время — два дня, — в течение которого вы должны серьезно поразмышлять.
Подпись отсутствовала. Он глянул на семь слов, отпечатанных крупными буквами внизу. Мозг как будто накренился в сторону, и мысли закружились в бешеном танце. Спина вспотела. Все призраки когда-либо испытанных им кошмаров ворвались в круговерть его мыслей. Перед его застывшим, невидящим взором во всех адских красках предстала таинственная картина. Видение самой преисподней.
Вот она, расплата! Медленно, как загипнотизированный, взор его подобрался к семи судьбоносным словам.
Как вы думаете, вы в своем уме?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Семь слов, состоящих всего-то из двадцати трех букв, тем не менее требовали ответа, от которого зависела его судьба. Правда, в записке ничто не указывало на гибель; угроза таилась в недосказанном, в том, что должно было дополнить воображение читающего. Эти мастера мистификаций могли сделать с ним все, что угодно. Но если они настолько могущественны, что противостоят мировым правительствам, заставив отложить колонизацию Венеры по крайней мере лет на двадцать, то зачем им возиться с одним человеком, который для них просто козявка! Семь слов — они наливались тяжестью трупа, висящего в петле.
Он всмотрелся в них третий раз, тревожно, задумчиво, не совсем уверенно. Слова стояли крепко, решительно и вызывающе, словно писавший их получал удовольствие от того, что сформулировал неразрешимую проблему.
Как вы думаете, вы в своем уме?
Бросив листок на секретер, Армстронг оттолкнул поднос в сторону, обхватил голову руками и уперся локтями в стол. Жареный цыпленок его больше не интересовал. Вид пищи больше не пробуждал в нем аппетита. Рефлекс пропал. Записка стала колокольчиком академика Павлова, на который собака отказывалась реагировать!
Он позволил мыслям течь, как им вздумается. Если он в своем уме, то мысли куда-нибудь его да приведут. Если нет, они и без него устроят свою игру. Прав был Нортон. Я слишком много думаю. Но как жить не думая? «Я мыслю, следовательно, я существую!»
Но тем не менее что заставляет их думать, что я не в своем уме? И почему они думают, что сами они в своем уме? И вообще, что значит быть разумным? Вопрос определения? Если так, то кто определяет? И откуда ему, тому, известно, что он в своем уме? И вообще, как любой человек определяет, в своем ли он уме?
Как вы думаете, вы в своем уме?
Ответ: Конечно, в своем!
А почему вы так думаете?
Ответ: Потому, что так должно быть!
Почему?
Ответ: Потому, что я так считаю.
Но так считает и любой псих!
Ответ: Они ошибаются, не так ли? И их сажают в психушку, да?
Правда, в тюрьму не попадают великие психи. Так ведь и говорят: разница между психом за решеткой и психом на свободе только в том, что в последнем психа еще не разглядели. И разница между…
Заткнись!
Армстронга вывел из оцепенения внезапный звук собственного голоса. Нет, надо хоть на минутку перестать думать, а то действительно сойдешь с ума.
Пытаясь переключить внимание, он подтянул к себе поднос. Без энтузиазма оглядел содержимое, раздраженно фыркнул:
— Черт бы меня побрал, если я голоден! Но я не позволю им думать, что я напуган. Тем более что им и не удалось меня напугать!
С этими словами он накинулся на пищу.
Перекусив, он развернул кресло лицом к решетке. Когда охранник принесет полный поднос с ужином и заберет пустой от обеда, его будет ждать и еще одна пустота. Фокус, конечно, может и не получиться, но попытка хоть как-то нарушит монотонность существования в этой камере.
Охранник, по-прежнему молчаливый и бесстрастный, появился по расписанию, держа в руках поднос. Сняв с него кофейник, он протянул его через прутья, сунул полный поднос под решетку и застыл, ожидая возвращения пустого.
— Держу пари, ты его не получишь, — усмехнулся Армстронг.
Охранник не ответил и даже не дал себе труда глянуть на говорящего.
Нехотя пожав широченными плечами, Армстронг сказал:
— Должно быть, последний фильм, который ты видел, прошел с участием Консуэло Эгуеролы. Зажигательная штучка, согласен. Судя по всему, ты до сих пор не пришел в себя. Только брось ты ее, парень, — она не для тебя.
Охранник нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Армстронг неторопливо оглядел его с головы до ног, затем с ног до головы, отметив, что никакого эффекта тем самым не добился. Оставив шутки, Армстронг взял поднос и подсунул его под решетку. При этом, проявляя осторожность, он держал поднос в дюйме от пола, и, когда охранник наклонился, чтобы взять его, Армстронг выпустил поднос.
Что-то щелкнуло под днищем, и раздался звук бьющегося стекла. Армстронг поспешно отскочил в сторону, а с пола, прямо в лицо охраннику, ударил столб какого-то таинственного дыма. Изумленная жертва на несколько секунд застыла в согнутом положении, затем задергалась, безуспешно стараясь выпрямиться, и наконец рухнула на пол, угодив лицом в поднос.
Схватив со стола тряпку, Армстронг принялся яростно ею размахивать. Затем, остановившись, принюхался, вновь замахал тряпкой, постепенно приближаясь к решетке, и опять принюхался. Так он некоторое время вентилировал воздух, пока не убедился, что запаха не осталось. Протянув руку сквозь решетку, он мощным рывком поднял парня на ноги.
И только тут он понял, что в коридоре находятся еще двое охранников. Они расположились ярдах в четырех или пяти от камеры, привалившись к стене. Засунув руки в карманы, они спокойно стояли у стены, не выражая ни тревоги, ни злости, ни желания вмешаться, и равнодушно смотрели на Армстронга.
Продолжая держать парня одной рукой и настороженно посматривая на охранников, Армстронг просунул сквозь решетку другую руку и принялся обыскивать охранника. Работу он проделал тщательно, осмотрев каждый карман. Во время этой процедуры двое наблюдали за ним с академическим интересом. В более нелепой ситуации ему еще не приходилось оказываться.
В конце концов он отпустил охранника, и тот бесчувственным кулем осел на пол. Армстронг ощутил разочарование. Ни ключа, ни оружия, ни другого какого-нибудь предмета, достойного затраченных усилий. Парочка охранников приблизилась к решетке с другой стороны и подняла потерявшего сознание товарища.
Один из охранников заглянул в камеру и сказал:
— Тебя ведь обыскали. Откуда же появилась эта вырубающая штуковина?
— Ну наконец-то хоть слово! — одобрительно высказался Армстронг. — Я думал, что вам всем языки поотрезали. Ну теперь, надеюсь, вы будете заходить ко мне посплетничать?
— Так ты нам не скажешь? — не отступал охранник.
— Ты еще слишком молод, чтобы знать такие вещи. Вот если будешь хорошо кушать и вырастешь большим, папочка тебе скажет.
Охранник ничем не выдал своих чувств — ни злости, ни раздражения. Тот, кто набирал эту охрану, наверняка обыскал весь мир, пока не наткнулся на самых флегматичных типов.
Спокойно выслушав отказ Армстронга, охранник поднял голову и плечи жертвы и спросил:
— Сколько он еще пробудет без сознания?
— Минут двадцать, — сообщил Армстронг. — А после этого все будет нормально.
Охранник понимающе кивнул, и парочка удалилась, унося с собой неподвижное тело. Армстронг начал сосредоточенно расхаживать по камере. Он испытал серьезное разочарование. Ни ключа, ни оружия. Да, не повезло. Хотя при чем тут удача? Просто начальство распорядилось, чтобы при охраннике ничего не было. А стало быть, и тут его, Армстронга, опередили.
Однако же отношение свидетелей к разыгравшейся сцене выглядело неестественным, если не сказать больше. Он получил бы больше удовольствия, если бы они вели себя подобно разъяренным обезьянам и набросились на него. Если бы удалось хоть одного схватить, он, Армстронг, протащил бы его прямо сквозь прутья. А так его лишили и этого небольшого удовольствия.
Но зачем тебе эти игры, ты, полоумный, заблудившийся олух? К чему тебе это насилие?
Как вы думаете, вы в своем уме?
Подойдя к книжной полке, он устало оглядел ее. Если все эти книги коварно подобраны применительно к сложившейся ситуации, то лучше их не касаться. Но если же они находятся здесь постоянно, то из них можно извлечь и пользу. По крайней мере хотя бы на время можно забыть о своих проблемах и углубиться в текст.
Его пытливый взгляд отыскал «Тиранию слов» Стюарта Чейза. Армстронг снял книгу с полки и полистал страницы. Сплошная семантика. Что ж, неплохо. Может быть, именно эта книга и поможет одолеть воображаемого врага. Поскольку в данный момент его мозг подвержен физической тирании со стороны семи слов, стало быть, терять нечего, а приобрести можно лучшее понимание сущности своих тиранов.
Усевшись в кресло, он отвлекся от своих проблем, упорядочил мыслительный процесс и сосредоточился на объяснениях и иронических комментариях Чейза. Армстронг увлеченно читал, пока не добрался до некоего пассажа, после которого мысли возобновили свои отвратительные скачки и кульбиты. Наморщив лоб, он прочитал абзац еще раз, с горечью проговаривая слова вполголоса:
— «Семантическая самодисциплина дает нам власть отделять механическое умствование от реально происходящих событий; она дает нам возможность рассуждать абстрактно; удерживает нас от заполнения окружающего пространства несуществующими предметами. Поэзия, фантазия, воображение, мысли и интеллектуальные эмоции не разрушают ее. Она удерживает нас от восприятия фантазий как событий реальных, за которые возможно сражаться и умирать. Она препятствует возникновению опасного гипнотизма, ненормальных течений нервных процессов, мысленных состояний, приближающихся к безумным».
Яростно размахнувшись, он швырнул книгу в угол. «Мысленные состояния, приближающиеся к безумным». Неужели Чейз считает себя таким знатоком, что может запросто определить, что нормально, а что ненормально? И неужели все авторы считают себя непререкаемыми судьями в данном вопросе? А если нет, то кто является судьей? Золотая рыбка? Как там сказал старый фермер своей жене? Ах да. «Все в этом мире сумасшедшие, кроме тебя и меня, хотя и у тебя временами бывают заскоки!»
Вернувшись к полке, он взял следующую книгу и начал читать ее с выражением мрачной обреченности на лице. Этот том, оказавшийся сочинением Бертрана Рассела «Позвольте людям размышлять», полетел в угол вслед за предыдущей книгой, когда он дошел до того места, где говорилось: «Кое-кто полагает, что психоанализ демонстрирует невозможность рационального поведения, вскрывая странные и почти безумные корни наших самых сокровенных и выношенных убеждений».
Злобно выругавшись, он попытался найти выключатель, чтобы погасить свет, не нашел, плюхнулся на постель и попытался заснуть. В полночь свет выключился сам, но еще нескоро, очень нескоро погрузился Армстронг в беспокойную дрему. И в этой дреме его преследовала бессмысленная, ничего не значащая фраза: «…и в каком-то углу притаилась сумятица, насмехаясь над тем, что так дорого тебе». И как только он проснулся, усталый, с затуманенным взором и готовый к неприятностям, перед его мысленным взором предстала та же самая цитата.
Ему предоставили еще тридцать шесть часов на сражение с задачей, после чего он понял, что даже устойчивый мозг устает от навязчивой идеи.
Как вы думаете, вы в своем уме?
Не думай об этом. Забудь. Думай о чем-нибудь другом.
Как вы думаете, вы в своем уме?
Думай о том, как Куинн ждет своего шанса. Думай о Фозергилле. Думай о том дне, когда ты создавал солнечный компас за десять тысяч долларов и получал большие дивиденды. Думай об ужине, который устроила матушка Сандерс на День благодарения.
Как вы думаете, вы в своем уме?
Мысль приобрела разновидность пытки водой: ровное, неостановимое кап-кап-кап из вопроса, который возникал, возникал, возникал…
На этот раз появление охранников он приветствовал с облегчением. Их было шестеро, крепких, бесстрастных, похожих друг на друга, как братья. Отворив решетку, они вывели его из камеры и повели вдоль коридора, мимо четырех небольших комнат в большой зал. Он шагал, ступая тяжело и твердо, ничем не выдавая охватившего его нервного напряжения.
Перед двойными массивными дверями, расположенными слева в зале, эскорт остановился.
— Снимите обувь, — приказал один из охранников.
— А тут что, мечеть? — спросил Армстронг.
— Снимайте.
Нагнувшись, он снял башмаки и поставил их около стены.
Охранник толчком распахнул двери и предложил ему войти. Армстронг гордо прошествовал, бесшумно ступая ногами в носках, по толстому ковру. Плюхнувшись в кресло, стоящее лицом к огромному, изысканно украшенному письменному столу, он с вызовом уставился на сидящего за ним человека.
Тот ответил взглядом, исполненным вежливого интереса. У этого аристократа были темные проницательные глаза, тонкий чувственный, слегка изогнутый нос, придающий обладателю ястребиный облик. Полные, слегка сморщенные губы дополняли портрет.
Бросив небольшой блестящий предмет Армстронгу, ловко его подхватившему, человек заговорил звучным голосом:
— Можете получить обратно вашу зажигалку, мистер Армстронг. Вы проявили недюжинную изобретательность, должен признать. Каков радиус ее действия?
— Около семи миль, — кратко ответил Армстронг.
— Неужели? Нас крайне заинтересовали ее крошечные батарейки. Замечательная работа, просто-таки революция в электронике. — Он положил ухоженные руки на стол и улыбнулся. — Кристалл, разумеется, мы извлекли. Мы не можем допустить, чтобы по его пульсациям ваш друг Хансен смог определить, куда мы вас поместим. Жаль, конечно, но мы обязаны заботиться о себе. Вы, радиолюбители, называете такое устройство скваггером, не так ли?
— Блипером, — сварливо возразил Армстронг. — Он подает вот такие сигналы: блип-блип-блип.
— Так вот, дорогой вы мой! Если бы мы не догадались обыскать вас на предмет таких сюрпризов, то наши дела наверняка уже подавали бы такие же печальные сигналы.