После этих слов Лоуренса Хоро сделала еще несколько шумных глотков и ответила оскорбленным тоном:
– Искать запах, который не нравится волкам, – это по сути означает, что я должна совать нос в то, что сама терпеть не могу! С чего бы мне этим заниматься, а?
Не вполне понятно было, она нарочно так говорила или же за нее говорило вино, но, так или иначе, Хоро была явно обижена, что Лоуренс оставил ее одну. Тихонько вздохнув, Лоуренс забрал у нее чашку.
Хоро этого не ожидала. Она уставилась на чашку, как будто это было нечто загадочное.
– Мое вино? – ошеломленно произнесла она.
В таком виде она была само очарование, но вместо ответа Лоуренс достал кое-что из нагрудного кармана.
Он оставил Хоро одну не ради какого-то дела, про которое он «забыл». Он отправился искать менялу, или кузнеца, или любого мастера по работе с железом или серебром.
Поскольку лавки в основном закрывались, Лоуренсу пришлось проявить настойчивость, чтобы получить желаемое. Ну и помогло то, что его просьба была несложной.
Лоуренс достал подарок и протянул Хоро.
Это была монета шюми с отверстием, через которое был продет шнурок.
Волчица и серебряный вздох
Я оглянулась; оказывается, я уже довольно далеко отошла от повозки.
Дразнить зайца с зайчонком было весело, но я слишком уж увлеклась.
Я тряхнула поясом и улыбнулась, давая понять зайцам: все, игра кончилась. Те двое переглянулись и поскакали по своим делам.
– Ну что ж…
Я тоже отправилась в свое логово.
Странное у меня логово – все из дерева и железа, на колесах и влекомое лошадью.
Иногда оно все забито товарами, но именно сейчас в нем вещей было мало. В таком виде оно приятнее всего. Когда грузов чересчур много, там просто не повернуться, а когда совсем ничего нет – слишком холодно.
Но когда между ящиками достаточно места, можно натянуть ткань, и внутри становится уютно; кстати, и ветер не задувает. Мешочек с зерном под голову, укутаться в одеяла – и можно лежать в свое удовольствие, считая дощечки в стенках ящиков или просто глядя в небо.
Сегодня погода была хорошая, а значит, и одеяла будут превосходно теплыми.
Стоило мне об этом подумать, как я зевнула во весь рот. Я ведь еще и пообедала совсем недавно.
У человеческого рта есть эти надоедливые щеки, из-за которых в нем тесно; зато только люди, зевая, могут поднять руки и потянуться.
Конечно, мое истинное обличье – волчье (я к нему и привыкла за века), но человеческое тело мне тоже, в общем, нравится, хоть оно и не лишено неудобств. Ведь человеческий облик сопровождается человеческим же странным обычаем носить всякие украшения. Волк, конечно, тоже заботится о своей шубе, но с тем, что вытворяют люди, это ни в какое сравнение не идет.
Говоря понятным для волка языком – это все равно что менять цвет меха каждое утро под стать настроению. Как же это может не нравиться?
Но интереснее всего, конечно, показывать другим все эти свои обличья и смотреть на их реакцию.
В этом отношении мой спутник не имеет себе равных. Шарф да балахон – вот и все, что требуется, чтобы вызвать фурор.
Единственная проблема – все эти украшения стоят денег. Конечно, для меня, Мудрой волчицы, беспокоиться о человеческих деньгах – просто позор, но, раз уж я путешествую в человеческом обличье и в компании человека, ничего не попишешь.
Хуже того, мой спутник – бродячий торговец и потому упрямо цепляется за свои деньги. Даже вот эта остановка в поле – хоть он и сказал, что остановился, чтобы пообедать, наслаждаясь приятной погодой, но у него явно была и другая причина.
Весь вчерашний вечер он думал о чем-то своем; я с ним пыталась заговаривать, а он лишь что-то нечленораздельное отвечал. Всего несколько минут назад, когда мы обедали, он опять смотрел куда-то в никуда, как и все последнее время. Он даже не заметил, как я стянула два куска сыра.
Подозреваю, что думает он о монетах и шкурах, которые мы видели в последнем городе.
В мире людей просто утомительно много различных денег и шкур, и что на что в каком количестве обменивать – немалая проблема. Вот смотрите: черные шкуры можно обменять на белые серебряные монеты, эти серебряные монеты – на коричневые шкуры, их – на красные медные монеты, а на медные монеты можно снова купить черные шкуры, но уже с прибылью.
Вот он и считает цифры с прошлого вечера.
Конечно, в мире людей, чтобы путешествовать, деньги нужны, да и для всего остального тоже; вдобавок мой спутник вообще путешествует в первую очередь для того, чтобы добывать деньги, так что жаловаться мне не на что.
Более того, стоит мне посмотреть на него, бедненького, трудящегося в поте лица, и я не могу себя заставить попросить его купить мне что-нибудь, что даже нельзя съесть.
И тем не менее – из-за того, что он витает где-то в облаках и даже не заметил, что я вернулась в повозку, мой хвост сам собой распушился.
– Ну сколько мы еще тут будем? – наконец спросила я его, раскладывая одеяло. Суровый голос сделал свое дело: мой спутник наконец отцепил взгляд от деревяшки. Он, по-моему, даже не поел толком – все царапал цифры на дощечке, покрытой воском.
– Мм… о, ты посмотри, сколько уже времени.
Этот трюк свойственен лишь людям – умение определять время, просто кинув взгляд на небо.
Он поспешно набил рот хлебом, держа одновременно дощечку и стило.
То, что я стянула и сожрала два куска сыра, он, кажется, так и не заметил.
– Ты нагулялась? – вдруг спросил он, когда я уже разложила одеяло и собралась под него залезть. А я-то была уверена, что он не замечал, что я делала.
– Думаю, если я отойду слишком далеко, ты будешь волноваться.
Мой спутник улыбнулся; при виде этой дурацкой улыбки мне захотелось и впрямь исчезнуть на время; вот интересно, как ему это понравится.
Его дурость – прямо как у кошки, которая боится воды, но все равно пытается поймать рыбу.
– Как бы далеко ты ни отошла, все равно вернешься, как только твой живот опустеет, – ответил он.
Сердиться на него было бы просто нелепо, так что я лишь улыбнулась. Увидев мою улыбку, этот дурень тоже ухмыльнулся до ушей – он явно был уверен, что взял надо мной верх.
Меня стоит похвалить за то, что я позволила ему такую вольность.
– Ладно, сейчас я запрягу лошадь, и мы поедем дальше, – сказал он и, спрыгнув с козел, пошел за лошадью, которую отпустил перед привалом.
Я стала следить за ним, опершись локтями о борт повозки и положив подбородок на руки. Мой спутник – он вообще-то скромный и добрый, но иногда бывает гордым и слишком уж уверенным в себе.
Деньги он ставит превыше всего, кроме собственной жизни, иногда это доходит до нелепости. Можно было бы ожидать от него редкостного скупердяйства, когда дело доходит до того, чтобы эти деньги тратить, однако иногда он оказывается на удивление щедр; всякий раз мой хвост сам по себе начинает вилять.
По-моему, он уверен, что от меня можно добиться чего угодно с помощью еды, но, как бы хороши ни были люди в приготовлении пищи, мне интересно: неужели он всерьез считает, что для меня, Мудрой волчицы, еда – это все?
Эти его слова, что я вернусь просто потому, что голодна, – какой абсурд!
Я возвращаюсь, потому что мне не доставляет удовольствия есть в одиночестве, и я виляю хвостом от радости, когда он тратит свои драгоценные деньги на меня. Вот и все.
– Воистину дурень…
Лошадь моего спутника продолжала щипать траву; его это раздражало, он пытался то тянуть ее, то толкать, мотая головой. И все равно он считает себя хладнокровным, расчетливым волком в мире людей. Просто смешно.
– Он всего лишь баран, – прошептала я, положив щеку на борт повозки.
Так вот я и продолжала смотреть на своего глупого спутника, нежась под солнышком. Жаловаться было не на что.
Улыбка сама собой прокралась ко мне на лицо и разрослась; потом я поняла вдруг собственную глупость.
– Может, это я здесь дуреха, – прошептала я и опустила взгляд на землю.
Там – между травинок лежало что-то странное.
– Что это?
Я перегнулась через борт и всмотрелась, но все равно разглядеть не смогла. Пришлось вылезти из повозки и подобрать. Это была металлическая штучка в форме головы какого-то зверя, сквозь которую был продет кожаный шнурок.
– Что это? – снова пробормотала я, глядя на нее, и тут услышала голос своего спутника.
– Ну, ну.
Лошадь явно наслаждалась редкой свободой, и ей не нравилось, что ее отрывают.
Я поймала взгляд ее черных глаз и увидела там искорку раздражения. Но у этой коняги было множество возможностей сбежать, если бы она действительно хотела. Значит, она просто развлекалась, дразня торговца.
Что ж, поделом ему.
– Давай, кончай брыкаться! Да, вот так… идем.
Мой спутник, привычный к такой работе, проворно запряг лошадь, говоря всякие успокаивающие слова.
Бывает просто очаровательно, когда идеальный человек вдруг начинает вести себя по-дурацки, но не менее очаровательно, когда редкостный дурень внезапно проявляет удивительную сноровку.
Но когда лошадь страдальчески пихнула моего спутника носом, упомянутый спутник вновь стал самим собой.
– Ну хватит… ладно, все, трогаемся… эй, что случилось?
Он небось думал, что я уже свернулась под одеялами в повозке. Я решила спросить его, что это я нашла, но передумала: лучше сначала сама поразмыслю.
В общем, я ответила что-то невнятное и сперва влезла на колесо, потом спрыгнула в повозку.
Мой спутник, похоже, ни о чем не беспокоился. Он взобрался обратно на козлы, взял поводья и направил повозку вперед. Наше путешествие продолжилось.
Моя постель мягко покачивалась. Я свернулась калачиком на одеялах и принялась разглядывать свою находку.
В человеческом мире ходит великое множество металлов и самоцветов, о которых я даже не слышала, но этот, кажется, был мне знаком: свинец. По размеру эта штучка была с последнюю фалангу моего большого пальца и представляла собой голову – то ли собачью, то ли лисью, то ли неуклюже сделанную волчью.
Должно быть, сделали ее очень давно: она была вся потертая, а тонкие черточки почернели. Но ощущение, что этой вещью долго пользовались, делало ее даже более приятной.
Мне, Мудрой волчице, такие вещи подходят больше, чем новые и блестящие. А коли эта уже на кожаном шнурке, очень притягательной кажется идея надеть ее и посмотреть, как отреагирует мой спутник.
Я попробовала надеть эту штучку на запястье, но шнурок чересчур длинный, да и выглядит не очень. Может, на шею? Но там уже висит мешочек с пшеницей.
Так вот я раздумывала, как же мне ее носить, пока наконец меня не осенило.
Люди часто обвязывают свои волосы разными хитрыми способами; будет ли странно, если волчица поступит так же с самой прекрасной частью своего меха? Конечно, нет. Шнурок оказался все равно немножко длиннее, чем надо, но я его чуть подвязала, и он сел как влитой.
Свинцовая штучка размером всего лишь с мой большой палец, так что смотрится замечательно.
Обвязать кожаный шнурок вокруг хвоста – такая идея мне бы и в голову не пришла ни в лесу, ни в пшеничном поле, если бы не близкое знакомство с людьми.
Я встала и крутанулась на месте, точно щенок, гоняющийся за украшением, прицепленным к собственному хвосту.
– Ху-ху-ху, – захихикала я, радуясь неожиданной находке.
– Да, кстати. Я хотел тебя кое о чем спросить, – вдруг произнес мой спутник со своих козел.
Он обернулся. Ну вот, теперь от него не скроешь, как я кручусь вокруг самой себя, восхищаясь хвостом.
Правда, я все равно собиралась ему показать. Так что я просто повернулась к своему ошеломленному спутнику лицом и, гордо помахивая хвостом, спросила:
– Ну как тебе? Неплохо, правда?
Я уперла руку в бедро и повернулась – совсем как танцующие девчонки, которых я видела в городах.
Мой спутник смотрел на мой хвост, точно приклеившись к нему взглядом, и явно не знал, что сказать.
– Очень, эээ, красиво, но…
«Но»? Он что, в таком замешательстве, что не может просто признать, что эта штучка на мне отлично смотрится, и должен обязательно что-то добавить? Как мило!
– Где ты это взяла? – спросил он.
– Мм? Вон там подобрала.
Я снова взглянула на вещицу. Да. Она действительно мне отлично идет. Серая почти до черноты, она замечательно смотрится на буром мехе с белым кончиком. Я замахала хвостом. Мой спутник довольно долго на меня смотрел молча, потом сказал просто «а» и снова повернулся вперед. Надо же – вот такое получить от этого типа, который теряет душевное равновесие, стоит мне посмотреть на него искоса, как делают городские девушки!
Это, несомненно, показывает, насколько хорошо мне идет мое новое украшение.
Вздохнув, я залезла на козлы.
– Ну так что ты хотел у меня спросить?
Из-за разницы в росте мне пришлось смотреть на него снизу вверх.
Когда я в волчьем обличье, я почти на все существа смотрю сверху вниз. Видимо, из-за этого, когда мне пришлось смотреть снизу вверх, мне сначала это казалось немного… ну, унизительным, что ли. Но в последнее время мне это стало даже немножко нравиться.